Он порывисто дышал и бормотал какие-то нечленораздельные ругательства. Наконец, похлопав по матрасу, он нащупал свою пленницу, и его гигантская лапища накрыла Анжелику. Она напряглась.

– Ну-ну! – произнес Людоед. – Что это ты превратилась в деревянную куклу? Совсем не время, красотка. Впрочем, я не собираюсь тебя торопить. Я хочу обойтись с тобой нежно, потому что это ты. Только что было совсем другое дело: ты смотрела на меня, словно я не больше горошинки, и я уж было решил, что тебе приятно прийти сюда и переспать со мной. А я, между прочим, красивый мужчина, я нравлюсь женщинам. Впрочем, не стоит пытаться понять потаскуху… Главное, что ты мне нравишься. Я даже влюблен! Ты не похожа на других. Ты в десять раз краше. Со вчерашнего дня я только о тебе и думаю…

Его толстые пальцы пощипывали и ощупывали ее.

– Можно подумать, тебе это непривычно. Хотя ты так красива, у тебя, должно быть, много мужчин! Что касается нас двоих, скажу тебе откровенно: когда я увидел тебя в кордегардии, то подумал, что со своими замашками благородной дамы ты очень даже способна навести на меня порчу и сделать бессильным. Такое случается, даже с самыми лучшими. И тогда, чтобы быть уверенным, что смогу оказать тебе честь и не оплошать, я приказал принести мне крюшона с корицей. И горе мне! Именно с этого момента мне на башку так и сыплются все эти истории с ворами и покойниками. Эти люди будто специально подставились под нож, чтобы досадить мне. Три часа я метался между судебной канцелярией и моргом с этим чертовым крюшоном с корицей, который так возбуждает. И вот теперь я готов, не стану скрывать. И все же будет лучше для нас обоих, если ты проявишь немного нежности.

Его слова оказали на Анжелику успокаивающее воздействие.

В отличие от большинства женщин, она реагировала на уговоры. Капитан, который вовсе не был глупцом, интуитивно почувствовал это. Невозможно, приняв участие в разграблении многих городов и изнасиловав немало женщин и девушек разных национальностей, не приобрести некоторого опыта.

Терпение Людоеда было вознаграждено – лежавшее подле него прекрасное тело было безответно, но гибко. Со стоном наслаждения начальник стражи овладел им.

Анжелика не успела ни испытать отвращения, ни воспротивиться. Подхваченная этим объятием, словно ураганом, она почти тотчас вновь была свободна.

– Вот и все, дело сделано, – вздохнул капитан.

Широкой ладонью он, словно бревно, откатил Анжелику на другой конец постели.

– Давай спи себе на здоровье, красотка. С утра вернемся к нашим забавам и тогда будем квиты. – Через две секунды он уже громко храпел.

Анжелика думала, что ей будет трудно уснуть, но это упражнение, прибавившееся к усталости последних часов и уюту мягкой и теплой постели, очень скоро погрузило ее в глубокий сон.

Когда Анжелика проснулась, было еще темно. Ей потребовалось довольно много времени, чтобы понять, где она находится. Теперь капитан храпел тише. Было так жарко, что Анжелика сняла рубашку. Суровое полотно раздражало ее нежную кожу.

Анжелика больше не боялась Людоеда. И все-таки ей было не по себе. Тюрьма давила на нее. Какая-то тоска распирала грудь. Анжелика пыталась снова заснуть, но не смогла. Что-то мешало ей. Прислушавшись, она уловила доносящиеся откуда-то снизу странные звуки. И вдруг все поняла. Это были заключенные, находившиеся в камерах под полом, они скреблись, как крысы. Эти мрачные звуки разносились повсюду. Анжелика дрожала всем телом. Крепость Шатле давила на нее своей вековой тяжестью. Выйдет ли она когда-нибудь отсюда? Отпустит ли ее Людоед?

Он спал. Ему было подвластно все.

Он был хозяином этого ада, где человека превращают в животное, борющееся за свое жалкое существование. Анжелику пробрала дрожь, но она приблизилась к Людоеду и тронула его за плечо.

– А, ты уже не спишь? – процедил капитан сквозь зубы.

Он зевнул, почесал грудь, потом встал и приоткрыл шторы. Первые лучи осветили мрачную комнату, эту берлогу, которая много перевидала на своем веку.

– Как ты рано проснулась, моя курочка.

– Что это за звуки?

– Это заключенные. Еще бы! Им-то не позабавиться.

– Они страдают.

– Они там не для того, чтобы веселиться. Знаешь, тебе повезло, что ты оттуда вышла. Скажи, в моей постели лучше, чем там, за стеной, на соломе? Или ты не согласна?

Анжелика кивнула; ее убежденность восхитила капитана.

Он взял со столика возле кровати чарку и жадными глотками принялся пить. Его кадык поднимался и опускался.

Потом Людоед протянул бокал Анжелике:

– Теперь ты.

Она согласилась, понимая, что здесь, в зловещих стенах Шатле, только вино может спасти от отчаяния.

Он подбадривал ее:

– Пей, моя кошечка, пей, красотка. Это хорошее вино. Тебе станет лучше.

Когда она наконец откинулась назад, у нее кружилась голова. Крепкий и терпкий напиток затуманил ее мысли. Главное – она жива.

Он тяжело развернулся к ней, но она его больше не боялась.

Когда он стал без особой нежности ласкать ее своей сильной и опытной широкой ладонью, она даже испытала приближающееся наслаждение. Его ласки, скорее напоминающие чересчур жесткий массаж, нежели дыхание зефира, принесли ей подлинное облегчение. Он по-крестьянски навалился на нее с жаркими и шумными поцелуями. Это удивило Анжелику, ей стало смешно.

Потом он схватил ее своими волосатыми руками и положил поперек кровати. Догадавшись, что на сей раз он полон решимости воспользоваться своим правом, Анжелика прикрыла глаза.

О том, что последовало дальше, она предпочла бы забыть. Впрочем, это не было так ужасно, как она себе представляла.

Людоед не был злым. Скорей он вел себя как человек, не осознающий своего веса и силы. Но, невзирая на это неудобство, вследствие чего он едва не раздавил ее, Анжелика была вынуждена признать, что была недалека от того, чтобы испытать наслаждение, понимая, что находится в объятиях этого полного сил и бодрости колосса.

После она ощутила себя легонькой как пушинка.

Капитан одевался, мурлыча военный марш.

– Клянусь чревом серых братьев-францисканцев, – приговаривал он, – ты доставила мне удовольствие! А я-то тебя боялся!

Вошел тюремный лекарь с тазиком для бритья и инструментом.

Пока ее грузному любовнику на одну ночь повязывали на шею полотенце и намыливали щеки, Анжелика оделась. Людоед продолжал делиться своим удовлетворением:

– Ты был прав, цирюльник! Свежа, как роза!

Анжелика не знала, как уйти. Неожиданно капитан швырнул на стол кошелек:

– Это тебе.

– Мне уже заплатили.

– Бери, – прорычал капитан, – и убирайся вон!

Анжелика не заставила просить себя дважды. Очутившись за стенами тюрьмы, она не сразу отважилась вернуться на находившуюся слишком близко от Шатле улицу Валле-де-Мизер. Она спустилась к Сене. На лето матросы с пришвартованных вдоль набережной Морфондю барж устроили на берегу купальни. Во все времена парижане и парижанки в течение трех жарких месяцев освежались, барахтаясь в Сене. Купальни представляли собой несколько свай, накрытых полотном. Женщины окунались в воду в рубашках и чепцах.

Женщина, которой Анжелика хотела заплатить, воскликнула:

– Ты в своем уме – лезть в воду в такую рань? Знаешь, прохладно.

– Ничего.

Вода и правда была холодная. Анжелика вздрогнула, но вскоре привыкла. Она была в купальне одна, поэтому могла несколько раз проплыть между сваями. Обсохнув и одевшись, она еще долго бродила вдоль берега, наслаждаясь теплым осенним солнцем.

«С этим покончено, – размышляла она. – Я больше не хочу совершать ужасные поступки вроде убийства принца нищих или из-за нищеты спать с капитаном стражи. Это не в моем стиле. Я люблю тонкое белье, красивые платья. Я хочу, чтобы мои дети больше никогда не знали ни голода, ни холода, чтобы они были хорошо одеты и к ним относились с почтением. Хочу, чтобы к ним вернулось их имя. Я хочу, чтобы ко мне вернулось мое имя. Я хочу снова стать знатной дамой».