Мельница Жавеля возвышалась посреди равнины Гренель, где паслись стада баранов. Ее большие крылья летучей мыши сопровождали своим скрипом поцелуи и клятвы влюбленных парочек. На мельницу Жавеля пробирались тайком. Компании находили приют в превращенной в постоялый двор пристройке, а хозяин был неболтлив.
– Если бы в таком доме, как наш, не умели молчать, – говорил он, – было бы очень жаль! Мы бы весь город взбудоражили!
Мимо проходили нагруженные набитыми мешками ослы. В воздухе витал запах муки и теплого хлеба, пахло рыбным супом и вареными раками.
Анжелика с наслаждением вдыхала свежий воздух. В синем небе проплывали белые облака. Анжелика улыбалась и сравнивала их со взбитыми яичными белками. Время от времени она поглядывала на губы Одиже и мгновенно ощущала сладкую дрожь.
Попытается ли он поцеловать ее? Занятый составлением обеденного меню с польщенным его визитом хозяином постоялого двора, Одиже казался немного чопорным в своих прекрасных одеждах.
В зале, где царил приятный полумрак, за столами сидели другие парочки. По мере того как пустели кувшины с белым вином, атмосфера становилась более свободной. По воркующему смеху дам можно было догадаться о нескромных жестах кавалеров. Анжелика пила, чтобы расслабиться, щеки ее горели.
Одиже принялся рассказывать о своих путешествиях и работе. Он подробно описывал все, не упуская ни точной даты, ни колеса с лопнувшим ободом.
– Как вы понимаете, милочка, мое состояние зиждется на солидной основе, не зависящей от превратностей судьбы. Мои родители…
– О, давайте выйдем! – взмолилась Анжелика, отложив ложку.
– Но на улице удушающе жарко!
– Там хотя бы дует ветерок. К тому же не видно всех этих целующихся людей, – добавила она вполголоса.
Выйдя на ослепительное солнце, Анжелика вскрикнула. Ей станет дурно, да и цвет лица испортится. Одиже надел на нее свою широкополую шляпу с белыми и желтыми перьями и воскликнул, как в первый день:
– Бог мой, как вы прекрасны, милочка!
Но через пару минут, идя по тропинке вдоль берега Сены, он снова принялся рассказывать о своей карьере. Он поведал Анжелике, что, когда производство шоколада станет на широкую ногу, он займется написанием очень важной книги о работе офицера стола, где пажи и кулинары смогут найти сведения, необходимые для усовершенствования в своем искусстве.
– Читая эту книгу, метрдотель узнает, как правильно накрыть стол и расставить приборы. Эконом узнает из нее о лучших способах складывать белье, а также делать варенья – густые и жидкие, и всякие виды драже, и прочие полезные сласти. Метрдотель почерпнет из моей книги сведения о том, что с наступлением обеденного часа ему следует взять белую салфетку, сложить ее вдоль и перекинуть через согнутую руку. Замечу, что салфетка есть опознавательный и особенный знак его власти. Таков и я сам. Я могу подавать к столу со шпагой на боку, в плаще и шляпе – но салфетка всегда должна находиться в указанном положении.
Анжелика хихикнула:
– А в каком положении находится салфетка, когда вы занимаетесь любовью? – И сразу извинилась, увидев смятение и изумление молодого человека: – О, простите! Белое вино всегда наводит меня на нелепые мысли. И все же, зачем вы на коленях умоляли меня поехать на мельницу Жавеля? Чтобы рассказывать о салфетках?
– Не насмехайтесь надо мной, Анжелика. Я рассказываю вам о своих планах, о своем будущем. И это связано с тем, что? я имел в виду, приглашая вас поехать сегодня со мной вдвоем. Помните, что я сказал, когда впервые увидел вас? Тогда я сказал полушутя: «Выходите за меня!» С тех пор я много думал и понял, что вы именно та женщина, которая…
– О! – воскликнула Анжелика. – Там стога. Пойдемте туда скорей. Там будет не так жарко, как под палящим солнцем.
Она бросилась бежать, придерживая его широкополую шляпу, и, запыхавшись, рухнула в теплое сено. Смирившись со своей неудачей, молодой человек со смехом догнал ее и сел рядом.
– Вот сумасбродка! Вы решительно постоянно озадачиваете меня. Я полагаю, что беседую с опытной деловой женщиной, а вы как мотылек, который порхает с цветка на цветок.
– Один раз не считается. Одиже, будьте любезны, снимите парик. Даже мне жарко от этого густого меха у вас на голове, к тому же я хочу погладить ваши настоящие волосы.
Он слегка отстранился. Однако через какое-то мгновение снял парик и с облегчением запустил пальцы в короткие каштановые волосы.
– Теперь я, – сказала Анжелика и протянула руку.
Он смущенно удержал ее:
– Анжелика!.. Что на вас нашло? Вы превратились в сущего бесенка!.. А ведь я хотел поговорить с вами о серьезных вещах!
От прикосновения его руки к ее запястью молодая женщина ощущала ожог. Теперь, когда он был взволнован, когда склонился над ней, она снова испытала волнение. У Одиже и вправду были красивые губы, упругая свежая кожа, белые руки. Хорошо бы он стал ее любовником. Она обрела бы крепкие объятия, здоровые, почти супружеские, в которых отдохнула бы от борьбы и труда. А после, спокойно вытянувшись друг подле друга, они говорили бы о будущем шоколада.
– Слушайте! – прошептала она. – Слушайте мельницу Жавеля. Ее песня протестует. Под ее сенью не говорят о серьезных вещах. Это запрещено… Слушайте, смотрите, какое синее небо. А вы – вы так красивы. А я…
Она осеклась, но смело смотрела на него своими полными света зелеными глазами. Ее приоткрытые, чуть увлажнившиеся губы, жар ее щек, трепет ее груди, которую Одиже видел сквозь кружева, говорили яснее ее слов: «Я хочу вас».
Он рванулся к ней, но тут же поспешно выпрямился, встал и повернулся спиной.
– Нет, – сказал он наконец твердым голосом, – только не вы! Разумеется, мне уже случалось овладевать в стогу сена солдатскими шлюхами или служанками. Но вы – другое дело! Вы женщина, которую я избрал. Вы станете моей в брачную ночь, после благословения святого отца. Этого принципа я буду придерживаться во что бы то ни стало. Я буду уважать ту, которую избрал как свою супругу и мать своих детей. А я избрал вас, Анжелика. Избрал едва ли не в тот миг, когда впервые увидел вас. Сегодня я рассчитывал получить ваше согласие. Но вы расстроили меня своим невероятным поведением. Хотелось бы думать, что это вам несвойственно. Неужели приписываемая вам репутация честной вдовы преувеличена?
Анжелика беспечно покачала головой. Покусывая стебелек цветка, она сквозь ресницы рассматривала молодого человека. Она силилась представить себя законной супругой метрдотеля Одиже. Славная верная жена буржуа, с которой знатные дамы раскланивались бы на Кур-ла-Рен, когда она выезжала бы туда на прогулку в своей обитой оливковым сукном скромной карете с шифром в виньетке, с одетым в коричневую форму кучером и мальчишкой-лакеем…
К старости Одиже обзаведется животиком и багровой физиономией. И когда он в сотый раз начнет рассказывать детям или друзьям историю о горошинках его величества, ей захочется убить его…
– Я говорил о вас с господином Буржю, – продолжал Одиже. – Он не скрыл от меня, что, хотя вы ведете примерный образ жизни и не боитесь работы, вам недостает набожности. Вы посещаете церковь только по воскресеньям, но никогда не ходите к вечерне. А ведь набожность – главная добродетель женщины. Она – костяк ее души, слабой от природы, и залог ее честного поведения.
– Чего вы хотите? Нельзя же быть одновременно набожной и здравомыслящей, верующей и последовательной.
– Что вы такое говорите, бедное дитя? Вы заражены ересью! Католическая религия…
– О, прошу вас, – мгновенно воспламенившись, взмолилась Анжелика, – не говорите мне о религии! Люди развратили все, к чему прикоснулись. Из всего самого святого, что Господь дал людям, они сотворили смесь войн, ханжества и крови. И меня тошнит от этого. По крайней мере, в молодой женщине, которая хочет, чтобы летним днем ее поцеловали, я думаю, Господь видит свое творение, потому что это Он сделал ее такой.
– Анжелика, вы обезумели! Пора вырвать вас из общества распутников, речи которых вы слушаете. На самом деле я полагаю, что вы нуждаетесь не только в покровителе, но и в человеке, который в некотором роде обуздает вас и укажет вам ваше место. Место женщины. В обществе вашего дяди и его кретина-племянника, которые вас обожают, вы решили, что вам все позволено. Вас слишком избаловали. Вас следует вышколить.
