– Простите меня. Придется вам прийти еще раз, Дегре.

– Я приду, сударыня.

Он нагнулся к собаке, чтобы взять ее на поводок. Хлопья снега становились все более плотными. Полицейский поднял воротник накидки, сделал шаг и остановился.

– Мне тут кое-что вспомнилось, – сказал он. – Этот Грязный Поэт некогда позволил себе злобную выходку во время суда над вашим мужем. Погодите-ка…

А красавица-графиня де Пейрак
Исхитрялася и так и сяк,
Чтобы крепок был Бастилии замок
И не мог оттуда выйти муженек…

– О, умоляю вас, молчите! – воскликнула Анжелика, закрыв уши руками. – Никогда не говорите мне об этом. Я больше ничего не помню. Я больше не хочу об этом помнить…

– Так, значит, прошлое для вас мертво, сударыня?

– Да, прошлое мертво!

– Вы приняли наилучшее решение. Впредь я никогда не заговорю с вами об этом. До свидания, сударыня… и спокойной ночи!

Анжелика, стуча зубами от холода, заложила засовы. Стоя на холоде в одном лишь пеньюаре, она продрогла до мозга костей. А к холоду примешивалось волнение от встречи с Дегре и от его откровений.

Войдя в спальню, она заперла дверь. Ее светловолосый гость сидел возле камина, обхватив руками колени. Он был похож на сверчка.

Молодая женщина прислонилась к двери и бесцветным голосом спросила:

– Так это вы Грязный Поэт?

Тот улыбнулся:

– Грязный – безусловно. Поэт? Возможно.

– Это вы сочинили те мерзости про мадемуазель де Лавальер? Почему бы вам не дать людям спокойно любить друг друга? Король и эта девушка сделали все возможное, чтобы сохранить свою любовь в тайне. А тут вы в гнусных выражениях раздуваете скандал! Согласна, поведение короля достойно порицания. Но он молодой человек, пылкий. Его против воли женили на принцессе, не отличающейся ни умом, ни красотой.

Он ухмыльнулся:

– Как же ты защищаешь его, красавица! Видать, наш король завладел и твоим сердцем!

– Нет, но мне страшно, когда марают достойное уважения царственное чувство.

– В мире нет ничего достойного уважения. Как и ничего царственного.

Пройдя через комнату, Анжелика от слабости оперлась о каминную доску. Она чувствовала напряжение. Поэт поднял на нее глаза. В них плясали красные огоньки пламени.

– Так ты не знала, кто я такой? – спросил он.

– Мне никто не сказал. Как бы я могла догадаться? Ваше перо кощунственно и распутно, а вы…

– Продолжай…

– Вы мне показались добрым и веселым.

– Я добр с малышками-нищенками, которые плачут на баржах с сеном, и жесток с особами королевской крови.

Анжелика вздохнула. Она никак не могла согреться. Молодая женщина указала подбородком на дверь:

– Теперь вам надо уйти.

– Уйти? – воскликнул он. – Уйти, когда этот пес Сорбонна поджидает, чтобы вцепиться в мои штаны, а этот чертов полицейский готовит для меня свои цепи?!

– Их там нет.

– Они там, в темноте.

– Клянусь вам, они и не подозревают, что вы здесь.

– Ты уверена? Тебе ли не знать их, красотка. Ты ведь была в банде Каламбредена.

Она жестом приказала ему молчать.

– Вот видишь? Ты сама прислушиваешься к тому, что там, снаружи, под снегом… И ты хочешь, чтобы я ушел!

– Да, уходите!

– Ты меня прогоняешь?

– Я вас прогоняю.

– Но ведь я же не причинил тебе зла?

– Это не так…

Он посмотрел на нее долгим взглядом и протянул руку:

– Тогда нам надо помириться. Иди ко мне.

Анжелика не сдвинулась с места, и он продолжал:

– Нас обоих преследует собака. Что нам останется, если мы будем дуться?

Он по-прежнему протягивал ей руку.

– Твои глаза стали твердыми и холодными, как изумруды. В них больше не играют солнечные отблески, отбрасываемые речкой, шепчущей под склонившимися ветками: «Люби меня, обними меня…»

– Это речка говорит?

– Нет, твои глаза. Когда я тебе не враг. Иди ко мне!

Неожиданно она смягчилась и присела подле него. Он тут же обнял ее за плечи:

– Ты дрожишь. И совсем не похожа теперь на властную хозяйку таверны. Что-то тревожит и пугает тебя. Собака? Полицейский?

– Собака. Полицейский. И вы тоже, господин Грязный Поэт.

– О, роковая парижская троица!

– Вы всё знаете, а известно ли вам, чем я занималась до Каламбредена?

Он изобразил на лице скуку и скривился:

– Нет. После того как мы встретились, я понял только, что ты как-то выпуталась и окрутила своего трактирщика. Но до Каламбредена… Нет, дальше следы теряются…

– Вот и хорошо.

– Что меня бесит, так это что чертов полицейский-то знает о твоем прошлом.

– Хотите помериться с ним силами в сборе сведений?

– Мы частенько делимся ими друг с другом.

– В глубине души вы с ним похожи.

– Немного. Однако между нами огромная разница.

– Какая?

– Я не могу убивать, а вот он может привести меня на дорогу смерти. Если бы нынче вечером ты не открыла мне дверь, его заботами теперь я был бы уже в Шатле. Благодаря дыбе мэтра Обена я и так уже подрос на три сантиметра, а завтра на заре я уже болтался бы на веревке.

– А почему вы говорите, что не можете убить его?

– Я не умею убивать. Мне дурно от вида крови.

Он скорчил гримасу отвращения, она расхохоталась. Рука поэта легла на ее шею.

– Когда ты смеешься, то напоминаешь мне маленькую голубку.

Он, улыбаясь, склонился над ней. Между его нежными насмешливыми губами зияла брешь, пробитая щипцами Большого Матье. От этого Анжелике хотелось плакать и любить его.

– Ну вот, – прошептал он, – тебе больше не страшно. Все прошло… Только снег падает снаружи, а нам хорошо здесь, в тепле… Не часто мне случается жить под такой прекрасной вывеской!.. Ты там голая, под пеньюаром?.. Да, я чувствую. Не двигайся, милочка моя… Молчи, не говори ничего.

Его рука скользнула по ее плечу, потом ниже. Она вздрогнула, и он рассмеялся:

– А вот и весенние бутончики. Хотя сейчас ведь зима!..

Он поцеловал ее в губы. Потом вытянулся на полу перед огнем и потянул ее к себе.

* * *
Но прислушайся, мой друг,
Слишком поздно стало вдруг:
Продавцы вина кричат,
Шутки в сторону, пора…

Поэт надел свою большую шляпу и дырявый плащ. За пеленой снега вставала заря, и по белой улице ковылял вперевалку, как медведь, закутанный торговец горячительными напитками. Анжелика окликнула его. Подойдя к порогу, он налил им вина и ушел. Они переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Куда вы теперь?

– Сообщить Парижу о новом скандале. Нынче ночью господин де Бриенн застал свою жену с любовником.

– Нынче ночью? Откуда вам знать?

– Я знаю все. Прощайте, красавица.

Удержав его за полу плаща, Анжелика шепнула:

– Возвращайтесь.

* * *

Он вернулся. Он приходил по вечерам, тихо стучал в окно. Она бесшумно открывала ему. И в тепле маленькой спальни, подле своего то болтливого, то язвительного, то влюбленного приятеля она забывала тяжкий дневной труд. Он рассказывал ей городские и придворные сплетни. Это забавляло ее, потому что большинство участников скандалов были ей знакомы.

– Я богат страхами всех тех, кто меня боится, – говорил он.

Но деньги его не интересовали. И Анжелика тщетно пыталась хоть немного его приодеть.

После славного ужина, который он поглощал, даже не пытаясь, впрочем, сделать вид, что открывает свой кошелек, он исчезал на неделю. А когда появлялся вновь, исхудалый, голодный и улыбающийся, она тщетно пыталась расспрашивать его.

Почему, уж коли он так ладит со всеми разбойниками Парижа, ему когда-нибудь не попировать с ними? Его никогда не видели в Нельской башне. Однако, будучи одним из заметных обитателей Нового моста, он имел там свое место. А используй он известные ему секреты, многие люди запели бы у него соловьем.