– Ну а теперь? Они уже выросли. Что с ними?

Ортанс озиралась с затравленным видом. Вдруг лицо ее изменилось, уголки рта жалобно опустились. У Анжелики появилось странное впечатление, что ее сестра сейчас разрыдается.

– Анжелика, – задыхаясь, продолжала она, – не знаю, как тебе сказать… Твои дети… Ужасно… Твоих детей украла цыганка!

Она отвернулась. Ее губы дрожали. Наступило долгое молчание.

– Как ты это узнала? – спросила наконец Анжелика.

– От кормилицы… когда я поехала в Нейи. Но было уже слишком поздно предупреждать конную полицейскую стражу… Прошло уже полгода, как детей похитили…

– То есть ты более полугода не ездила к кормилице и не платила ей?

– Платить?.. А чем? Нам едва хватало на еду. После скандального суда над твоим мужем Гастон потерял почти всю клиентуру. Мы вынуждены были переехать. А в том году еще пришлось вновь выкупать королевские должности. Но как только я смогла, то сразу поехала в Нейи. Кормилица мне все рассказала… Однажды пришла какая-то цыганка в лохмотьях и потребовала детей, утверждая, что она их мать. А когда кормилица хотела позвать соседей, та ранила ее огромным ножом… И я вынуждена была оплатить ее расходы на аптекаря по лечению этой раны…

Ортанс всхлипнула и поискала платочек в сумочке, висящей на поясе.

Анжелика растерянно смотрела на нее. Слезы, от которых покраснели глаза Ортанс, поразили ее еще больше, чем признание, что сестра приезжала к кормилице.

Жена прокурора спохватилась, что ее поведение необычно.

– Так на тебя это не произвело никакого впечатления? – прошипела она. – Я тебе сообщаю, что твои дети пропали, а ты, как деревянная, нисколько не переживаешь?.. Ах! Как же мы с Гастоном глупы, что годы напролет терзались, думая о малютке Флоримоне, скитающемся… с цыганами по дорогам!

Ее голос дрогнул при последних словах.

– Успокойся, Ортанс, – прошептала Анжелика. – С детьми не случилось ничего плохого. Та… та женщина, приходившая за детьми… это была я.

– Ты!

В испуганных глазах Ортанс промелькнул образ женщины в лохмотьях с острым ножом в руках.

– Кормилица наврала: я не была оборванкой и не угрожала ей ножом. Мне просто пришлось наорать на нее, потому что дети выглядели ужасно. Если бы я их не забрала, ты все равно бы их не увидела, потому что они бы умерли. В следующий раз выбирай кормилицу более осмотрительно…

– Вот именно! С тобой всегда приходится думать о СЛЕДУЮЩЕМ РАЗЕ, – вне себя отвечала Ортанс, поднимаясь. – Ты поразительно беззаботна, заносчива и… Прощай!

Она ушла, опрокинув в порыве ярости табурет.

Оставшись одна, Анжелика долго сидела, сложив руки на коленях и предаваясь раздумьям. Она говорила себе, что иногда люди оказываются лучше, чем это казалось.

Ортанс под влиянием низкого страха выкинула на улицу свою сестру, но испытывала угрызения совести, думая о малютке Флоримоне, ставшем цыганом.

Жизнерадостный южанин Андижос, в обычное время способный только играть в карты и постоянно озабоченный красотой своих манжет, вдруг начинает войну против короля и четыре года остается во главе войск взбунтовавшейся провинции.

Принц Конде сначала спасает королевство, потом организует заговор убийц, предает, а вслед за тем идет на унижения, чтобы заслужить расположение короля, и в результате оказывается обычным человеком, вся жизнь которого подчинена одной нежной и страстной любви.

Завтра Анжелика пошлет Флоримона и Кантора к Фалло де Сансе с подарками для их кузенов и тетки.

– Вы здесь? – спросила Нинон, приподнимая драпировку. – Я видела, что мадам Фалло ушла. Кажется, она невредима, хотя и в мрачном настроении. А мне помнится, что вы собирались спустить с нее шкуру?

– Поразмыслив, – отвечала Анжелика с обворожительной улыбкой, – я решила, что отомщу еще страшнее, если оставлю ее шкуру на ней.

Этот день следовало бы отметить белым камешком. В тот вечер между мадам Моран и принцем Конде состоялась та знаменитая партия в ока, которая вошла в светскую хронику, скандализировала людей набожных, привела в восторг вольнодумцев и позабавила весь Париж.

Обычно игра начиналась в тот час, когда приносят свечи. Она могла продолжаться, в зависимости от денежных возможностей игроков, часа три или четыре. Затем следовал легкий ужин, и все возвращались по домам.

При начале партии в ока количество партнеров не ограничивалось.

И в тот вечер игру начали человек пятнадцать. Ставки были велики, и вскоре за столом оставалась половина игроков. Развитие партии замедлилось.

Вдруг Анжелика, которая была рассеянна, потому что упорно думала об Ортанс, с удивлением заметила, что жестко сражается с принцем, маркизом де Тианжем и президентом Джемерсоном и уже некоторое время «ведет» в счете. Обожавший ее молодой герцог Ричмонд записывал ее ходы, и, взглянув в записи, она поняла, что находится в большом выигрыше.

– Мадам, сегодня вечером вам везет, – с кривой улыбкой заметил маркиз де Тианж. – Вот уже целый час вы держите ставку и не собираетесь от нее отказываться.

– Я никогда не видел, чтобы игрок так долго держал ставку! – взволнованно воскликнул юный герцог. – Мадам, не забудьте, что, если вы проиграете, вам придется уплатить каждому из этих господ ту сумму, которую вы сейчас выиграли. Еще не поздно остановиться. У вас есть такое право.

Господин Джемерсон начал возмущаться, что зрители не смеют вмешиваться и что, если это продолжится, он потребует очистить гостиную. Его успокоили, напомнив, что он не во дворце, а у мадемуазель де Ланкло. Все ждали решения Анжелики.

– Я продолжаю, – сказала она.

И сдала карты. Президент вздохнул. Он уже много проиграл и теперь надеялся, что ему повезет и во втором круге он сторицей возместит свою неосмотрительность. Никто еще не видел, чтобы так долго держали ставку, как эта дама. Если мадам Моран продолжит, она, к радости всех остальных, неизбежно проиграет. Это очень похоже на женщин, они не умеют вовремя остановиться! К счастью, у нее нет мужа, перед которым необходимо отчитываться, иначе бедняге пришлось бы уже сейчас вызывать интенданта и выяснять, какой наличностью он располагает.

Вскоре после этого президент Джемерсон был вынужден прекратить игру и смущенно отказаться от партии.

Анжелика продолжала вести. Ее окружили присутствующие, и даже те, кто уже готовился уйти, столпились возле стола, вытянув шею.

В продолжение нескольких туров сохранялось равенство. В этом случае Анжелика выигрывала предложенную ставку, но никто из игроков не исключался. Потом господин де Тианж проиграл и покинул стол, утирая вспотевший лоб. Вечер был не из легких! Что скажет его жена, узнав, что им придется выплатить шоколаднице сумму в два годовых дохода? Если она выиграет, конечно! В противном случае она будет принуждена заплатить принцу Конде вдвое больше, чем она выиграла сейчас. Голова кружится от таких мыслей! Эта женщина сумасшедшая! Она сама себя разоряет. Ни один игрок, даже самый азартный, не посмел бы продолжать игру на этой стадии.

– Остановитесь, любовь моя! – умоляюще шептал на ухо Анжелике юный герцог. – Вам больше не выиграть!

Анжелика положила руку на колоду карт. Твердый гладкий брусочек жег ладонь.

Она пристально посмотрела на принца Конде. Исход партии зависел теперь только от СУДЬБЫ.

Итак, перед ней явилась сама СУДЬБА. У нее была внешность принца Конде – его пылающие глаза, орлиный нос, белые хищные зубы, обнаженные в улыбке. И это уже не колоду карт держала в руках Анжелика, а маленький ларчик, в котором поблескивал флакон с ядом.

Ее окутали потемки и тишина.

А потом от слов Анжелики тишина разлетелась на мелкие осколки, как стекло:

– Я продолжаю.

Сейчас у них еще сохранялось равенство. Вилларсо открыл окно. Он окликал прохожих, приглашая их подняться и посмотреть на самую необыкновенную партию, какой никто еще не видывал с той поры, когда в Лувре его предок в игре с королем Генрихом IV поставил на кон свою жену и полк.