— Он пытается не допустить падения Онадзиро…

— Заткнись! Жалкий, плешивый, вонючий щенок! О таких вещах не положено рассуждать даже мне.

— Я уже второй раз стою на краю своей могилы, мастер… Я могу думать, о чем хочу.

— Хм, тут ты прав, — многозначительно кивнул Сконе, с бренчанием перекатывая в ладони костяные шары. — Но теперь я точно не имею права довезти тебя до дворца…

— Но Золотая Клетка?..

— Это была качественная иллюзия. Потребовала массу времени и сил… — Обманщик приподнял перед лицом юноши свои знаменитые Сферы. — Император ничего не знает о твоем освобождении…

— Если Веер… если он был настоящим, уже знает…

— Этот вопрос я решу.

Не выдержав пристального взора, Киоши опустил голову. Глаза Магистра прожигали насквозь. Теперь Мацусиро даже стало обидно, что Марвин так медлит…

— Овилла попадет под мое личное расследование. Я постараюсь как можно скорее убрать ее из столицы… Тебя станут искать, но не найдут. Ни Мишато, ни Император, ни Тоэши-Набо. Их поиски дадут мне время, чтобы проверить некоторые версии происходящего. Но для этого тебе предстоит исчезнуть. Когда это произойдет, оборвутся многие нити, а на поверхности омута опять воцарится ложное спокойствие.

Он замешкался, но Киоши видел, что это замешательство тоже отдает фальшью.

— Однажды я уже предлагал тебе добровольно отдать жизнь за спасение миров Креста. Сейчас предлагаю снова. Только сейчас отказаться или обмануть возможности не будет. Готов выкупить спасение Овиллы?

— Начинай…

У Киоши кружилась голова. Впервые стоя у собственного погребального костра, он, опьяненный чужеродной силой, наивно думал, что прорвал течение и избежал ужасной смерти. В этот раз все было иначе, и только честь джегала не позволяла ему полностью отдаться на волю страха, застарелого, принадлежащего еще Бактияру. Пути Держателей не видны простым смертным, и незримая река все-таки принесла его к обрыву…

Он хотел стать героем… Возможно, для кого-то он им стал.

Суккуб полюбит тебя, брат. Полюбит по-настоящему, до самой последней черты, но и ты ответь ей тем же…

Умерев, он станет чистым гекару, сбросит всю тяжесть грехов и ответственности. Умерев, он навсегда унесет от Тоэши-Набо, Мишато и Императора свои тайны.

Киоши закрыл глаз.

Медленно и глубоко кивнул, с болью в спине поклонившись собственной смерти, и все это время чувствуя на себе неотрывный испытывающий взгляд Марвина Сконе.

— Ты уйдешь с честью, молодой джегал, — уважительно кивнул Магистр. — Когда все закончится, в твоем клане узнают о достойных поступках, которыми ты прославил Небесных Пловцов.

— Обещайте, что скроете позор Овиллы… и сохраните ей жизнь…

— Обещаю.

— Могу попросить еще?

— Считай, что это твое последнее желание, и я обязан выполнить.

— Тогда расскажите ей, как все случилось. А еще скажите, что рано или поздно я все равно найду дорогу наверх.

— Я запомнил.

— Тогда я жду…

Киоши успел лишь мимолетно восхититься, как тяжелое Красное копье появилось в руке Магистра. Древко пригибало руку, широкий отточенный наконечник переливался Нитями. Мацусиро сразу понял, что единственный меткий удар такого клинка окажется для него последним. И не ошибся.

Марвин выбросил оружие коротко и без замаха.

Киоши зарычал, левой рукой машинально вцепляясь в древко, влажно втянул воздух, а затем потянул палача на себя, все глубже насаживаясь на копье. Опускаясь на колени, юноша увидел, как Сконе молча поклонился.

Он падал, не ощущая собственного тела; падал, впитывая ледяной ветер, наполняющий каждый уголок вселенной.

Его сущность осталась одинока, словно обгоревший в пожаре каркас.

Он был мертв, но все еще мыслил.

Жерло Ямы приближалось с невероятной скоростью, и тогда Киоши понял, что начинает гореть. Горела его душа. Гекару — суть тоэха, полыхала сухими дровами прежней жизни, принося неописуемые муки.

Боль Ямы переполнила его сверх всякого предела.

Дрогнули обрезанные Нити, и Киоши умер.

Пепел был повсюду. Сухой, комками забивающий глотку.

Кожа пылала, но не испарялась в языках огня, а только подрагивала под робким синеватым пламенем. Его руки, плечи и волосы бесконечно тлели, заставляя тело сотрясаться в бесчисленных конвульсиях.

Он поднялся на колени, устав рычать от иссушающей боли. Лишь скулил, слезящимся глазом оглядывая клочок серого камня, парящего среди огненной бездны.

Кто он такой? Где он оказался?

Цвета, которыми блистали стены бездонной Ямы, оказались слишком извращены и болезненны, чтобы смотреть на них хотя бы мгновение. Стоны и крики, доносящиеся с пыльных летающих глыб по соседству, таяли в удушливом воздухе.

Стараясь сбить с курса эти кружащиеся куски праха, по непредсказуемым орбитам неслись островки хищной лавы, их хвосты дымились и закручивались в спирали. Гигантские переливающиеся черви плескались в самом сердце Пекла, вскидывая серпантины тел и срывая с летающих островов крохотные силуэты тех, кого в последний миг судьба уберегла-таки от падения на самое дно.

Киоши поднял голову — исходящий от стен мерцающий свет заслонила чья-то фигура. Прищурился, беззвучно шипя и скалясь от страданий, пронзающих каждую его клеточку.

— Если черви не ухватят, скоро привыкнешь к этой боли… Знаешь, сейчас мне искренне жаль, что враги все же сумели добраться до тебя…

Фигура склонилась, протягивая ему руку, и Мацусиро без особой охоты принял широкую обжигающую ладонь. Понимание медленно наполняло его, но жадное вездесущее пламя не давало собраться с мыслями. С проплывающих мимо бесформенных кусков лавы сыпался дождь искр и пепла, под которым плавились раны, запекались и снова вспыхивали.

— Какая ирония… теперь в нас много общего.

Размытая удушливым маревом фигура неопределенно взмахнула культей.

— Добро пожаловать в Яму, Киоши!

Борис Конта из рода Раконов нагнулся и мягким рывком помог юноше встать на ноги.

Изумрудная птица, не осознав собственного беспокойства, метнулась в темно-синюю чащу и испуганно закричала.

Шепотливо заструилась мелкая каменная крошка, грозно захрустел гранит.

И вот уже целая стая крылатых, взбудораженная сородичем, поднялась в воздух и рванулась прочь, подальше от незримой опасности. Фиолетовые солнца расчертили развалины старинного храма мрачными густыми тенями, погрузили углы в таинственный мрак.

Потемневшая, но все еще не запекшаяся кровь, дерзко пролитая пришельцами, зашипела. Пошла тонкими пузырями и вдруг втянулась в камень, словно в пористую губку. В этом месте гранит мгновенно потемнел, делая кровавую дорожку похожей на застарелый рубец.

Тяжелая чаша в огромной руке качнулась, каменные кольца на цепи глухо стукнулись друг о друга, разбрызгивая дребезжащее эхо. Толстая слюда, издревле скрывающая грубую плоть великана, отпадала отжившей змеиной кожей. Руны, усыпающие бесформенные одежды, начали медленно разгораться.

Слипшиеся веки со скрежетом поползли вверх, приоткрывая сапфировые зрачки огромных раскосых глаз. Проснувшийся Бог сделал первый шаг, затем медленно спустился с пьедестала, орошенного кровавыми напоминаниями о недавней беспощадной схватке, и оскалился в недоброй улыбке.