– Все это так, – возражал второй внутренний голос. – Но! Охранник письма не читал! И еще: сама сцена с охранником и письмом могла быть галлюцинацией, порожденной болезнью.

– А как же гвоздики и свеча на капоте?

– Тоже показалось, – нашептывал голос. – Женщина, которая продавала мороженое, никого не видела.

– Она читала книгу… – слабо, уже почти сдаваясь, возражал Юрий. – Могла не заметить.

– Письма лежат в сейфе, они – доказательство, что я не придумываю!

– Но их никто не видел, кроме тебя, – доказывал свое голос. – А показывать ты их никому не хочешь, потому что боишься…

– Чего?

– Тебя пугает мысль, что люди не увидят того, что видишь ты. И тогда…ты не сможешь больше себя обманывать… Перед тобой встанет страшная правда о состоянии твоего рассудка, и наступит конец всему…бизнесу, жизни, любви…

– Господи, нет! – Юрий вскочил, вытирая обильно выступившую на лбу испарину. – Только не это!

Он прошел на кухню, умылся холодной водой и долго стоял, опершись руками о край раковины, бессмысленно глядя на струю воды. Рывком выпрямился, не вытираясь, открыл холодильник, достал бутылку водки, налил себе почти полный стакан и выпил.

Платон Иванович не признавал никаких коньяков и вин, отдавая предпочтение хорошей водке.

– Оттого у меня и здоровье такое! – говорил он. – Водка – от любой хвори первейшее лекарство! Нешто я буду таблетки глотать? Химию эту ядовитую? Я ж не враг себе!

Юрию стало немного легче, острота душевной боли притупилась. Он оттянул узел галстука, расстегнул рубашку… Ничего в жизни ему не было жалко, – ни денег, ни вещей, ни даже красот природы! Денег у него было много, и он успел ими насытиться. Вещи никогда не производили на него особого впечатления, – у него было все, что хотелось, и все успело ему надоесть. Он попутешествовал в свое удовольствие, объездив моря и курорты, Дальний Восток и всю Россию, бывал и за границей, которая ничем особо его не поразила… Отчего же он испытывает этот смертельный страх, железной петлей сдавливающий ему горло? Ведь он не трус, чтобы бояться смерти. В сумасшедший дом он не пойдет! В домашнем сейфе у него давно приготовлен отличный итальянский револьвер, который поможет ему окончить свою жизнь по собственному желанию, а не так, как решат за него другие, пусть даже и сама судьба.

Юрий Салахов мог отказаться от чего угодно, кроме Анны! Это она не отпускала его! Она пришла в его жизнь, чтобы наполнить ее светом и нежностью, неисчислимыми восторгами, от которых он не в силах отказаться! Только не от нее! Он еще не выпил ни капли из этого золотого кубка, подаренного ему провидением…

Как всегда, минуты слабости, панического ужаса, длились недолго. Юрий научился справляться с ними. Так произошло и на этот раз. Посидев немного на кухне, у открытой форточки, молодой человек принял решение искать разгадку, а не списывать все происходящее на признаки душевного расстройства. Сколько он уже ошибался по этому поводу, принимая действительные вещи за болезненные фантазии?! Возможно, все гораздо проще. Просто кто-то хочет подшутить над ним! Или напугать. А может, отомстить?

Кровная месть… Это в обычаях у горцев, а Салаховы – коренные новгородцы, выходцы с Волги. Да и злодеев у них в роду не бывало, чтобы вызвать чью-то ненависть. Впрочем…кто знает? Нужно искать, рыться в бумагах деда, думать…

Юрий отправился в кабинет Платона Ивановича, чтобы отобрать часть писем. Он их прочитает дома, внимательно, без спешки, не упустив ни одной подозрительной детали прошлого. Положив пачку писем на стол, Салахов принялся перебирать их. Один из конвертов показался ему слишком плотным. Он заглянул внутрь и вытащил фотографию. Больше в конверте ничего не было. Фотография запечатлела дорогой могильный памятник, выполненный с необычайным вкусом. Гладкая горизонтальная плита из светлого мрамора, над которой возвышается такой же беломраморный крест, увитый гирляндой изящных мраморных цветов, наподобие дикой розы. На плите высечена надпись печатными буквами, – «Аграфена Семеновна Салахова», – а чуть ниже, курсивом: «С надеждой на встречу… безутешный супруг».

Памятник был ухожен, обнесен низенькой витой оградой, вдоль которой росли густые цветущие ландыши. В ногах, рядом с калиткой, стояла маленькая резная скамеечка из дуба. Юрия поразила одна деталь… На мраморной плите лежали две белых гвоздики, а между ними горела церковная свеча.

Молодой Салахов протер глаза и взглянул на фотографию еще раз. Ни одна мелочь не изменилась. На обороте фотографии была проставлена дата. Выходит, неизвестный фотограф сделал снимок в начале прошлого лета. Юрий взял конверт и посмотрел на штемпель – письмо пришло в Санкт-Петербург через десять дней после даты на фото. Обратного адреса не было, но второй почтовый штемпель говорил о том, что письмо отправили из Нижнего Новгорода.

Динара не могла разобраться, довольна она посещением бородатого мужчины, или нет. Как клиент, он ее устраивал, но как человек… бородатый ей не понравился. По всему видно, что он и сам неплохо понимает в Таро. Зачем же тогда приходил? И взгляд у него тяжелый, нехороший. Черный взгляд. Зато денег он не жалел, не то, что некоторые скупердяи, которые трясутся над каждым долларом, как будто он у них последний!

Рубли Динара за свои услуги предпочитала не брать. Еще бабуля крепко внушила ей, что валюта надежнее. А валюта у хромого бородача водилась в немалых количествах, раз он так легко заплатил!

Все бы хорошо, но непонятная тревога овладела «прорицательницей». Жажда денег боролась в ней с плохими предчувствиями, и победила.

В свою очередь, бородатый клиент тоже был доволен. Выбрав в качестве объекта гадалку из театрального дома, он не ошибся. Цыганка оказалась не только простофилей, но еще и красавицей. Бородача это устраивало.

Карл Фридрихович Вольф был из семьи обрусевших немцев, предки которых были приглашены в Россию самим Петром Великим и помогали ему строить среди болот европейскую столицу Санкт-Петербург. Царя Петра бросало в дрожь от Москвы, где затаились ненавистные бояре, а из-за каждого угла смотрели мертвые глаза казненных стрельцов. Он мечтал о городе на Неве, среди северных лесов, который затмит своим великолепием хваленые Париж, Лондон и Рим. Вольфы оказались хорошими строителями и имели от царя много милостей.

Карл Фридрихович гордился своими предками, своей фамилией и своим недюжинным умом. Но строительство его не интересовало. Он мнил себя новым доктором Фаустом. Персонаж, воспетый гениальным немцем Гете, наполнял его душу благоговением. С детства «Магия» Папюса была его настольной книгой, а в юношеских снах он видел не обнаженных одноклассниц, а магические действа, доступные его развитому воображению.

Когда Карлу исполнилось восемнадцать лет, у него появился Учитель. Врожденная хромота уберегла молодого человека от службы в армии, и он всецело отдался постижению оккультных наук. Работая то там, то сям, он все свободное время посвящал практическим занятиям по магии.

– Начинай с мелочей! – говорил ему учитель. – Научись достигать результата в незначительном, и постепенно накапливай уверенность.

Карл с упоением окунулся в пространство «черной магии», чувствуя себя в нем, как рыба в воде. Он изучал заклинания, ритуалы, знаки, астрологию, биоэнергетику, и развивал способность влиять на других людей. Некоторое время Карл увлекался гипнозом, но разочаровался. Годы летели незаметно, и наконец, наступили времена, когда господин Вольф мог не скрывать свои способности и род занятий. На его услуги появился спрос, и немалый!

Карл Фридрихович насылал порчу и проклятия, составлял заговоры на неудачи и несчастные случаи, насылал кошмарные сны, разлучал влюбленных. Чем большую мерзость он творил, тем сильнее становилось испытываемое им удовольствие. Худая слава тянулась за ним, как страшный черный шлейф, но его это только радовало. Его начали бояться, и человеческий страх сделал его еще сильнее. Соседи пробегали мимо него, боясь поднять глаза, а клиенты смиренно топтались у порога, не в силах совладать с нервной дрожью.