Гайдуки завыли, подражая волкам.
«Щенки, супротив черкесов — вы, дети малые! Стали палить в белый свет, как в копеечку».
— Ожидаемо! — усмехнулся я. — Придурки!
— Зачем же так? — удивился Дмитрий.
— Помнишь финальный бой богатырей? — студент кивнул. — Бахадур прав. Сила без ума — пшик! Тот Коренастый заставил Гору нервничать, потерять рассудок от злости. И взял его голыми руками. Так и эти разбойники сейчас. Только злостью и кипят. И ничего не соображают! Так, что: ванна — глыбокая, будем брать! Бум, бум!
Я пару раз пальнул под «бум, бум». Снял одного высунувшегося.
Прошло минут пять. Бородач стал думать.
— О! — воскликнул я, заметив его тактическую «хитрость».
— Что? — встрепенулся Дмитрий.
— Окружить решили. Растут на глазах.
Посмотрел на Бахадура. Указал ему на троицу, которая стала забирать влево.
— Вижу! — успокоил он меня.
— Постреляйте в том направлении, — предложил я туркам. — Чтобы не особо наглели.
Турки разрядили свои ружья в «обходчиков», заставив их прижаться к земле.
— Вы какие-то неправильные турки! — крикнул нам бородач.
— А мы не турки, болван! Мы греки!
— Коста, Коста! — позвал меня студент.
Двое с нашей стороны уже были на достаточно близком расстоянии.
«Теперь!» — подумал я.
— Перезарядил? — спросил трусишку. — Следи за ними. Не дай нас подстрелить.
— Хорошо, — выдохнул студент.
Я наклонил голову, изобразил полное погружение в перезарядку второго револьвера. Конечно, следил за разбойниками. Воспитание молодежи — воспитанием! Но жить-то — хотца! Не было никакой гарантии, что Цикалиоти найдет в себе силы и выстрелит. Я уже не говорю, что убьёт человека.
Один из разбойников, уверовавший в то, что, либо мы его не заметили, либо у нас с боеприпасами — швах, чуть приподнял голову, начал нахально целиться.
Бахадур это заметил. Уже поднял руку. Я шикнул на него. Глазами показал себе за спину. Алжирец все понял. Но руку не опустил.
«Мать твою, Димон! — я напрягся, и направил револьвер в сторону разбойника. — Давай уже!»
За спиной у меня раздался грохот выстрела.
То ли от страха, то ли Дмитрий был врождённым снайпером, но его пуля вошла аккурат по центру лба незадачливого гайдука. Пол черепушки в районе темени, практически, вышибло! И мозги — врассыпную! Эпичненько вышло!
Я оглянулся на студента с вытянутым от удивления лицом. Цикалиоти было не до моего восторга. Он, не отрываясь, смотрел на дело своих рук. Потом согнулся пополам. Его вырвало. Я протянул ему воду.
— Спасибо! Спас! — улыбнулся ему.
Студент покачал головой, схватил фляжку с водой. Сделал глоток, прополоскал рот, выплюнул. Потом полил воду себе на голову.
— Порядок? – спросил его.
— Не то, чтобы очень! — студент нашёл в себе силы улыбнуться. — Терпимо.
— Хорошо. Успокаивайся. Дыши глубоко. Дальше мы сами!
Я обернулся к Бахадуру.
— Пойдём? — спросил.
— Давно пора! — «проворчал» он и добавил, явно преувеличивая. — Сколько можно в пыли валяться⁈
Дальше сработали очень быстро. Выскочили из-за коляски. Бегом, под углом, бросились вперед в разных направлениях. Эффект неожиданности сыграл свою роль. И беспрерывные выстрелы, и ножи-молнии также не дали гайдукам опомниться. Последнее, более-менее боевое действие предпринял главарь-бородач. Но только он поднял руку с пистолетом, как тут же взвыл, выронив его. Нож Бахадура вошёл ему в предплечье. Оставшиеся невредимыми трое его последних соратника, тут же подняли руки вверх, сдавшись на милость победителям. То бишь — нам!
Дальше разобрались быстро. Приказал туркам эту четверку связать. Собрать все ножи великого мастера Бахадура, вытереть их и вернуть кудеснику. Позвал кучера, спрятавшегося в кустах в метрах ста от побоища. Тот, испуганно таращась на гору трупов, приблизился к коляске.
— Мы доберемся сами. Из вас, доблестный конвой, такая же охрана, как из нашего Димы — пехлеван-богатырь. Один остается сторожить пленных, другой скачет вызывать местное начальство. Ферштейн⁈
Жандармы хмуро кивнули. Потом сообразили, что их ждет награда. Дружно закивали и заспорили, кому остаться, а кому — ехать.
Студент молчал. Продолжал переживать.
— Ты тоже так…? — спросил он меня.
— Конечно! — ответил я, чуть соврав, чтобы успокоить его окончательно. — И похлеще тебя рвало! А как иначе? Это же человек! Какой-никакой, хоть тысячу раз подлец и гнида! И потом. Не убей ты его, сейчас бы мои мозги подбирал!
— Да, так! — согласился Дмитрий-воин.
Его лицо, наконец, ожило в робкой улыбке. Я хлопнул его по плечу.
— И никак по-другому! Задали перцу арнаутам! — вдруг раздухарился бывший юнкер.
— Арнаутам? — не на шутку удивился я, припомнив словечко, которым окрестили крымские татары моих любимых балаклавцев, отчего они бесились.
— Ну, да! Так еще прозывают разбойников-гайдуков.
Еще один пазл встал на место. Выходит, не албанцами называли татары греков, а просто бандитами. Враки! Балаклавцы есть лучшие и преданнейшие солдаты Государя Императора! И уж точно смелее турок. В пыли валяться при виде гайдуков не будут!
… Нужный нам город лежал на берегу реки Мерич посреди широкой плоской равнины. Цикалиоти мне все уши прожужжал про то, какие прекрасные шелковичные и виноградные сады окружают Адрианополь. Но со стороны, с которой мы подъезжали к городу, я увидел мраморный лес — колонны и столбы, увенчанные каменными тюрбанами и прочими восточными головными уборами. Мусульманское кладбище, а не тутовые деревья и виноградная лоза встретили нас у крепостных стен с пробитой в них аркой въездных ворот. Вдалеке болгарин в синей чалме и темной куртке пахал свое поле.
— В сельской местности живут одни болгары, — пояснил мне Дмитрий. — Зато сам город — преимущественно греческий.
— Можно ли доверять местным грекам? — спросил я, настраиваясь на деловой лад.
— Сложно сказать. С момента, когда русские войска покинули город, прошло почти десять лет. Открытые симпатизанты России постарались получить наши паспорта и покинуть город. Оставшиеся или скрывают свои чувства, или не имеют ничего против султанского правления.
Я уже знал, что во время греческого восстания и русско-турецкой войны здесь творились страшные дела. Погромы и убийства греков потрясли древнюю столицу Фракии. История умалчивала лишь об одном: как ответили свои мучителям уцелевшие, когда город сдался войскам Дибича? Ведь русская армия обрушилась на Адрианополь столь внезапно, столь стремительно спустилась в страшный зной с Балканских гор, что город никто не успел покинуть. Гарнизон позорно разбежался. Растерянные горожане раскрыли ворота. Боя не случилось. Крепостные стены не пострадали. Они не хранили следы пуль и картечи, в отличие от бастионов Варны, в которой я побывал со Спенсером два года назад.
Город императора Адриана мне приглянулся. Обилие мечетей его не портило. Отсутствие мостовой могло создать проблему горожанам в дождливый период, но я иллюзий не строил. Насмотрелся уже на состояние городских дорог и в Тифлисе, и в Центральной России. Все было в духе времени. А Адрианополь дышал стариной, и это было прекрасно. Его древние мосты через полноводный Мерич были восхитительны. Сады и тополя с кипарисами, соперничая высотой с минаретами, давали много тени и радовали глаз весенней зеленью. Розовые и темно-красные, голубые и коричневые дома образовывали подчас прелестные уголки, если не замечать, что местами город имел вид неопрятный и бедный. По цвету домов можно было безошибочно определить, какой национальности их владельцы. У турок, например, в чести были красные.
Цыган-возчик остановился на углу оживленной улицы, запруженной толпами пестрого восточного народа. Перед каменным крыльцом двухэтажного, темно-коричневого, очень опрятного и хваставшего свежей штукатуркой дома, окруженного лавками торговцев. Над дверьми висел круглый герб с двуглавым орлом и надписью: «Consulat Imperial de Russie». Прибыли.
