— Бросайте карандаш, — командует Ленитроп. — Так, где майор Ждаев?
— На совещании. Если вы любезно сообщите фамилию…
— Наркота, — верещит Нэрриш, — они ему дали какую-то наркоту!Герхардт, Герхардт, — ответь мне!
Ленитроп опознаёт симптомы.
— Это Амитал Натрия. Все в норме. Пошли.
— Я предполагаю, что майор вернется с мину ты на минуту. Они наверху в гауптвахте, курят. Нет ли номера, по которому вас можно будет найти?
Ленитроп подлез под одну мышку Шпрингера, Нэрриш — под другую, и тут в дверь громко тарабанят.
— Курят? Что курят?
— Ленитроп, сюда.
— А. — Они выволакивают Шпрингера в другую дверь, которую Ленитроп запирает за собой на засов и заваливает конторским шкафом, после чего тащат Шпрингера наверх по лестнице в длинный прямой коридор, освещенный шестью-семью лампочками, — прогалины между ними очень темны. По стенам от пола до потолка бегут толстые связки измерительной проводки.
— Нам конец, — сипит Нэрриш. До измерительного бункера — 150 ярдов и никакого прикрытия, кроме теней между лампочками. Этим пташкам — на одну фигурную очередь.
— Она ничего не шлепает, гетеропрыть, — возопляет Герхардт фон Гёлль.
— Попробуй сам идти, — Ленитроп перепуган до обгаженных штанов, — давай же, мужик, сейчас нас за жопувозьмут! — За ними следом по тоннелю эхом несется грохот. Приглушенная автоматная очередь. И еще одна. Вдруг в двух тусклых озерках света впереди материализуется Ждаев — на обратном пути в кабинет. С ним приятель: при виде Ленитропа в 40 ярдах улыбается — широченная стальная усмешка. Ленитроп выпускает из рук Шпрингера и бежит к следующему свету, ствол наготове. Русские озадаченно хлопают глазами. — Чичерин! Эй!
Останавливаются лицом друг к другу, каждый в своем освещенном кружке. Ленитроп припоминает, что у него преимущество. Полувиновато улыбается, поводит дулом в их сторону, придвигается ближе. После дискуссии, вроде бы попусту затянутой, Ждаев и Чичерин решают поднять руки.
— Ракетмен!
— Здрасьте.
— Что это вы делаете в такой фашистской форме?
— Вы правы. Я, наверно, лучше в Красную армию запишусь. — Нэрриш приваливает Шпрингера к гладким кабелям в резине и серебристой сеточке и подходит разоружить русских. За спиной в конце тоннеля войска по-прежнему вышибают двери.
— Не хотите, ребята, раздеться, а? Слышьте, Чичерин, как вам, кстати, понравился гашиш?
— Ну, — стягивая брюки, — мы в будкенаверху только что покурили… Ракетмен, вы потрясающе чувствуете момент. Он же просто что-то с чем-то, Ждаев, скажите?
Ленитроп высвобождается из смокинга.
— Только стояк себе, приятель, не заработайте.
— Я серьезно. Это ваш Schwartzphanomen [305].
— Хватит вола вертеть.
— А вы и не знаете. Он вам весь балет ставит. Мой, например, вечно пытается меня ликвидировать.Нам вотчем нужно обменяться, а не мундирами.
Маскировочная бодяга усложняется. Китель Ждаева с золотозведными погонаминакидывают на Скакуна, который сейчас мурлычет всем попурри Курта Вайля. Ждаев облачается в белый костюм Шпрингера, затем майора и Чичерина связывают их же ремнями, а вдоба-авок и галстуками.
— Так — идея в том, — поясняет Ленитроп, — что вы, Чичерин, будете изображать меня, а вот майор… — В сей миг дверь в конце тоннеля разрывается настежь, и в коридор влетают две фигуры со зловещими автоматами «суоми» — дисковые магазины здоровые, как барабаны у Джина Крупы. Ленитроп стоит на свету в мундире Чичерина и драматично машет, указывая на двух связанных по рукам и ногам офицеров. — Постарайтесь хорошенько, — бормочет он Чичерину. — Я вам доверяю, но осторожно — у меня отличный пассивный словарный запас, я пойму, что вы говорите.
Чичерин-то не возражает, но запутался.
— А я-то кем должен быть?
— Ох блядь… слушайте, прикажите им просто сходить наверх и проверить насосную станцию, это срочно. — Лени троп жестикулирует и шевелит губами в такт, пока Чичерин излагает. Похоже, сработало. Те двое отдают честь и удаляются через собственноручно расстрелянную дверь.
— Вот павианы, — Чичерин качает головой. — Павианы черножопые,да и только! Откуда вы знали, Ракетмен? Хотя, конечно, ничего вы не знали, это все «Швардфеномен». Прекрасный штрих. Когда те двое смотрели на меня через окно. И я подумал — ну, знаете, подумал примерно то же, что, сами подумайте, я бы и подумал…
Но Ленитроп уже вне зоны слышимости. Шпрингер теперь научился спотыкаться иноходью. Они добираются до измерительного бункера, больше ни с кем не столкнувшись. За дверью с бронестеклом, за их собственными отражениями — все тот же испытательный каркас, окна вышиблены, по всей конструкции немецко-экспрессионистской рябью стекает серо-черная маскировка. Два бойца, известное дело, рыщут вокруг насосной станции, ничего не находя. Вот они снова исчезают внутри, и Нэрриш открывает дверь.
— Скорей. — Они просачиваются наружу, на арену действий.
Вновь взобраться по склону и углубиться в лес — это какое-то время. Появляются Отто и Хильда. Они изящно лишили машину и водителя Ждаева ручки распределителя зажигания. Поэтому теперь им четверым предстоит взгромоздить заливающийся трелями полезный груз — Герхардта фон Гёлля — на несколько захудалых футов песчаной насыпи: хуже сконструированной силовой установки этот испытательный стенд уже давненько не видывал. Отто и Хильда тянут Шпрингера за руки, Нэрриш и Ленитроп толкают в корму. Где-то на полпути вверх Шпрингер испускает неимоверный ветер, что много минут эхом разносится по всему историческому эллипсу, вроде как: а теперь, публика, только для вас — моя анальная пародия на A4…
— Ох, еб твою, — рявкает Ленитроп.
— Эрегированный зеленый конь планетоида и кости, — в ответ кивает Скакун.
Музыка и болтовня вдалеке у Монтажного Корпуса уже замерли, их сменило неприятное затишье. Перевалили наконец через верх и снова в лес, где Шпрингер упирается лбом в древесный ствол и принимается неудержимо блевать.
— Нэрриш, мы рискуем жизнью из-за этого хама?
Однако тот занят — помогает друг)? туже сжать живот.
— Герхардт, все в порядке? Чем вам помочь?
— Прелестно! — давится Шпрингер, рвота струйкой стекает по подбородку. — Ах-х. Как это изумительно!
Подваливают шимпанзе, лабухи, танцовщицы. Их приносит на рандеву. За последнюю дюну и вниз, к утоптанному шлаковому треугольнику Испытательного Стенда X, за ним — море. Музыканты некоторое время играют что-то вроде марша. За нижним пляжем прибой оставил им полоску песка.
Однако фрау Гнабх нигде не видно. Хафтунг идет за ручку с обезьяной. Феликс вытряхивает из тубы слюни. Хористка с волосами медового оттенка — как ее зовут, Ленитроп так и не понял, — обхватывает его руками:
— Мне страшно.
— Мне тоже. — Он ее обнимает.
И тут разверзается преисподняя — ух-ухают сирены, над ними прожектора начинают обыскивать заросли, моторы грузовиков и командные вопли. Полетная бригада соступает со шлака и припадает к земле в спартине.
— Трофеев автомат и два пистолета, — шепчет Нэрриш. — Подойдут к нам с юга. Одного хватит, чтобы пойти и задержать их. — Он кивает и начинает проверять железо.
— Вы с ума сошли, — шипит Ленитроп, — вас убьют. — Слышна суматоха возле Испытательного Стенда VII. Одна за другой на дороге появляются фары.
Нэрриш постукивает Шпрингера по подбородку. Непонятно, соображает тот, кто такой Нэрриш, или нет.
— Lebe wohl [306],— как бы там ни вышло, Шпрингер… Наганы рассованы по карманам шинели, автомат в охапку — Нэрриш, в три погибели согнувшись, отбывает бегом по берегу и не оглядывается.
— Где судно? — Хафтунг в жгучей панике. Лишь утки, переполошившись, крякают друг на друга. В траве перемещается ветер. Когда шарят прожектора, сосновые стволы выше по склону вспыхивают, сияя глубоко, ужасно… а у всех за спинами трясется и струится Балтика.
