— Знаю.

Удивившись еще больше и почти убежденный, что Фаррел лжет, Стюарт воскликнул:

— Учитывая то, что сама Мередит вряд ли об этом знает, должен сказать, вы удивительно хорошо информированы. Что вам еще известно?

— О вас? — небрежно бросил Фаррел. И, дождавшись кивка, бросил в стакан кубики льда и начал спокойно, бесстрастно рассказывать подробности из жизни Стюарта, от которых совершенно потрясенному адвокату стало немного не по себе.

— Вы старший сын в семье, где, кроме вас, еще четверо детей. Ваш дед и два его брата основали фирму, в которой вы сейчас являетесь старшим партнером, поскольку последовали семейной традиции и стали адвокатом. В двадцать три года окончили гарвардскую юридическую школу, где были лучшим студентом на своем курсе, — также семейная традиция. За время учебы отличились еще и тем, что были старостой группы и выпускали журнал «Ло Ревью». После окончания хотели работать в конторе окружного прокурора, и специализироваться в ведении дел, связанных со злоупотреблениями землевладельцев, но поддались давлению семьи и вместо этого стали работать в семейной фирме, где занимаетесь делами богатых корпоративных клиентов, в основном из вашего же круга. И хотя вы ненавидите корпоративное право, считаетесь блестящим специалистом по части переговоров, гениальным стратегом и хорошим дипломатом… если, конечно, в дело, как сегодня, не вмешиваются личные чувства. Вы аккуратны и скрупулезны, но не производите впечатления на присяжных, поскольку стараетесь излагать сухие факты и не уделяете внимания эмоциональной стороне вопроса. По этой причине вы предварительно готовите дело и доверяете его помощникам, когда настает время передавать его в суд.

Фаррел остановился, чтобы вручить Стюарту стакан:

— Продолжать?

— Без всякого сомнения, если у вас есть что сказать еще, — суховато процедил адвокат.

Подняв стакан, Фаррел сделал глоток и, дождавшись, пока Стюарт последует его примеру, продолжил:

— Вам тридцать три, гетеросексуал, питаете страсть к быстрым автомобилям, которой, однако, не поддаетесь, и любите кататься на яхте, чем и занимаетесь в свободное время. В двадцать два года считали, что влюблены в девушку из Мелроуз-Парк, с которой познакомились на пляже, но она происходила из итальянской рабочей семьи, культурные уровни оказались слишком различными, и вы вовремя осознали это и разошлись по взаимному согласию. Семь лет назад вы влюбились в Мередит, но она не отвечала на ваши чувства, и вы стали друзьями. Два года назад ваши родители сумели уговорить вас жениться на Джорджине Гиббонз, дочери известного адвоката, и уже было объявлено о помолвке, но вы предпочли ее разорвать. В настоящее время вы стоите восемнадцать миллионов, по большей части вложенных в акции ведущих компаний, и унаследуете еще пятнадцать, когда умрет ваш дед, или меньше, если он будет продолжать швырять деньги в Монте-Карло, где обычно проигрывает.

Фаррел заметил, что Стюарт разрывается между удивлением и гневом, и, решив сделать передышку, показал на диваны под окнами. Стюарт, захватив документы и стакан с виски, последовал за ним. Дождавшись, пока адвокат усядется напротив него, Фаррел без обиняков спросил:

— Я забыл упомянуть еще о чем-нибудь важном?

— Да, — с сардонической улыбкой ответил Стюарт, поднимая бокал в неком подобии тоста. — Мой любимый цвет.

Фаррел взглянул ему прямо в глаза:

— Красный. Стюарт захлебнулся.

— Вы правы буквально во всем, если не считать упоминания о добросовестности. Очевидно, вы лучше меня подготовились к этой встрече. Я все еще жду результатов вашей проверки, которую попросил сделать, и они наверняка не будут такими подробными. Я потрясен. Вы действительно ухитрились произвести на меня огромное впечатление.

Фаррел пожал плечами.

— Не стоит придавать этому такое уж значение. «Интеркорп» владеет бюро проверки кредитоспособности, как, впрочем, и большим сыскным агентством, выполняющим задания для многонациональных корпораций.

Стюарту показалось странным, что Фаррел сказал «Интеркорп» владеет» вместо «Я владею», словно не выражал никакого желания быть лично связанным с созданной им корпоративной империей. По опыту адвоката большинство предпринимателей, недавно разбогатевших, были хвастунами, необычно гордыми собственными достижениями и до неприличия старавшимися напомнить всем и каждому о своих приобретениях. Стюарт ожидал чего-то подобного от Фаррела, особенно потому, что репортеры всегда изображали его беспечным, бездумным магнатом-плейбоем, ведущим роскошную жизнь современного султана.

Стюарт интуитивно понял, что в этом нет ни капли правды — скорее Фаррел был замкнутым, очень одиноким человеком, никого не подпускающим близко. Вряд ли многие знают, каков он на самом деле. В худшем случае он окажется холодным, расчетливым, бесчувственным, вполне способным на жестокость, умеющим устрашить кого угодно. Именно так думали о нем его конкуренты.

— Откуда вы знаете, какой цвет у меня любимый? — спросил он наконец, снова пытаясь получше узнать Фаррела. — Этого в отчете агентства наверняка не было.

— Просто предположение, — сухо ответил Фаррел. — Портфель и галстук у вас темно-красные. Кроме того, большинство мужчин любят красное. Женщинам обычно нравится голубой.

И тут Фаррел впервые позволил себе обратить внимание на документы, оставленные Стюартом на столе.

— Кстати, говоря о женщинах, — небрежно бросил он, — надеюсь, Мередит подписала это.

— Она добавила несколько условий, — ответил Стюарт, пристально наблюдая за ним, и заметил, как челюсти Фаррела едва заметно сжались. — Она хочет, чтобы дни ваших встреч были указаны, и достаточно ясно дала понять, что если пропустите хотя бы один, замены на другой не будет.

Выражение лица Фаррела чуть смягчилось, и даже в слабом освещении Стюарт заметил веселые искорки, блеснувшие в его глазах. Однако у него не было времени присмотреться поближе, поскольку Фаррел резко встал, подошел к столу для совещании и вернулся с золотой авторучкой. Дождавшись, пока он снимет колпачок, Стюарт добавил:

— Далее, она требует вашего согласия на то, чтобы и ваша женитьба, и подробности следующих одиннадцати недель не стали известны окружающим.

Глаза Фаррела сузились, но как только Стюарт открыл рот, чтобы попытаться найти убедительные аргументы, Мэтт поспешно поставил инициалы у каждого пункта и швырнул документ Стюарту.

— Вы ей посоветовали хранить все в секрете, — спросил он, — или это идея Мередит?

— Ее, — ответил Стюарт, и поскольку умирал от нетерпения увидеть, какова будет реакция Фаррела, вкрадчиво добавил:

— Послушайся она моего совета, попросту вышвырнула бы это соглашение в мусорную корзину.

Фаррел отодвинулся, изучая Стюарта с раздражающей настойчивостью и чем-то вроде уважения. — Если бы она сделала это, — возразил он, — пришлось бы рискнуть здоровьем и добрым именем отца.

— Она ничем не рисковала, — спокойно объявил Стюарт. — Вы попросту блефовали. — Собеседник молча поднял брови, поэтому Стюарт смело ринулся в бой. — То, что вы делаете, неэтично и бесчеловечно. Либо вы действительно редкостный ублюдок, либо спятили, либо влюблены в нее. Которое из трех?

— Определенно первое, — ответил Фаррел. — Возможно, второе. Вероятно, третье. А может, и все вместе. Вам решать.

— Я уже решил.

— И что именно?

— Первое и третье, — ответил Стюарт, внезапно придя в восторг при виде легкой нерешительной улыбки Фаррела, которой тот встретил безошибочные выводы адвоката.

— Что вы знаете о Мередит? — спросил Стюарт, сделав еще глоток виски, полный решимости получить доказательства влюбленности Мэтта.

— Только то, что читал в журналах и газетах за последние одиннадцать лет. Предпочитаю обнаружить остальное сам.

Для человека, постаравшегося узнать об адвокате все, вплоть до размеров обуви, и предположительно думавшего исключительно о мести, Фаррел казался удивительно небрежным; неужели он не позаботился провести такую же тщательную проверку Мередит? Стюарт посчитал это хорошим признаком.