Ярость поднялась волной, воспламеняясь огненной стихией, рассыпаясь искрами по телу, которые жгли, требовали выхода, но… оказались заперты! Я ничего не могла поделать!

— Подлец, какой же ты подлец, Лирвейн!

— Он иной? — вскинул бровь.

— Он такой же, — зло рассмеялась я. — Такой же, может, и хуже, я не обольщаюсь! Но!!! Он хотел быть для меня хорошим! Хотел!

— А я не успел, — отозвался блондин, неожиданно нежно прижимая меня к себе. — Я ничего не успел, Аленька. Значит, потом… значит, буду хорошим потом.

Меня снова целовали, целовали так, что я теряла голову от страсти, то жадно отвечая на каждое движение его губ, то злясь. О Создатель, как же я злилась! На непослушное тело, которое загоралось от каждого прикосновения, на стихии, которые, реагируя на это, снова искрами рассыпались по телу, отчаянно требуя удовлетворения, на свое сердце, которое стучало так, словно вырваться желало! И да, я бы тоже этого хотела! Вырвать, разделить на две части и выкинуть, утопить, уничтожить то, что сияло белым огнем! Оставить только то, драгоценное, которое грело, словно костер в ночи, которое пахло пряностями и осенью.

Но невозможно! Нереально… Потому злость уступала место преступной нежности, и я легонько, едва касаясь, скользила кончиками пальцев по его груди, целовала гладкую кожу, пробовала ее на вкус, чего хотелось так давно.

А он таял. Таял, поглаживая меня по волосам, прерывисто выдыхая сквозь зубы, когда непослушные… нет, послушные подсознательным желаниям пальчики становились слишком смелыми, на мой взгляд… и да, я чувствовала, что ему хотелось гораздо большего. Наконец он не выдержал и с тихим рыком опрокинул меня на ковер, прижимаясь, гладя, целуя, а я снова разозлилась, снова из глубин души поднялась сила и опять… опять рассеялась по телу, не в силах причинить ему вред!

— Ты меня любишь, — задыхаясь, сказал Лирвейн, уткнувшись в ложбинку между грудями. — Не можешь навредить. Как потенциальному отцу ребенка.

— Че-е-его?! — От такого поворота я настолько… эм, скажем, удивилась, что даже в себя немного пришла.

— Ну как и Евграну, — улыбнулся Лир, приподнимаясь. — Любимые… магия заботится о возможном потомстве, которое при сильных родителях станет еще сильнее.

Нет, я, конечно, что-то такое слышала… Но это… это отрезвило окончательно. Я вспомнила. Вспомнила видения на испытании в Храме Стихий. Вспомнила рыженьких детей Евграна.

«Поляна в сосновом лесу, солнце, пронизывающее пространство, медовыми бликами растекающееся по свежей, яркой зелени. Искрящееся на рыжих волосах маленькой девочки, сидящей в нескольких метрах от меня и плетущей венок. Малышка вскинула голову, и я увидела знакомые малахитовые глаза на маленьком личике. Она вскочила, отряхнула зеленое платье, взяла венок и с криком: „Мама!“ — кинулась ко мне. Но пролетела мимо, а я обернулась и увидела, как ее подхватывает молодая женщина. Я. Красивая, счастливая. Рядом с ней такой же рыжий, но сероглазый мальчик».

Прикусила губу, стараясь физической болью привести себя в чувство и увести на второй план ту муку, что поднималась в сердце с каждым мигом видения.

«После матери девочка кидается к высокому рыжеволосому мужчине. Тот обнимает ее, другой рукой привлекает к себе сына».

А мне больно. Мне очень больно. Нельзя… неправильно. Так вот — не правильно. Невзирая на то что какая-то часть сознания говорит, что все верно, — это все равно не так!

А сила… да, не подчиняется, потому что сейчас и прибить могу, а нельзя!

Но с собой-то я могу кое-что сделать… Могу. И сделаю!

Сила, подлая, иди сюда, моя хорошая, ничего я не собираюсь делать этому мерзавцу, вот честно. Ага, идешь, вот и молодец. Еще бы руки кто-то убрал, и вообще бы замечательно было. Я, например. Мои руки тоже… особым приличиям сейчас не подчиняются, хотя до Лира им, конечно, далеко. Но ничего… вдох и выдох. Энергия. Свет, мне нужен свет. Совсем немного, всего на одно заклинание. Но точное, верное, правильное, чтобы мозги себе не выжгла. И это возможно, да. А теперь каркас, векторы, ох-х-х… как же сложно, невыносимо сложно думать, колдовать, когда его руки медленно скользят по бедрам, губы ласкают грудь… так хочется раствориться, обнять, целовать, быть с ним… Рыжие дети! Мои дети. Последнее усилие, всего одно, и совсем маленькое. Наполнить силой. Сонное заклинание. Маленькое, слабенькое, но действенное. Ничего не будет. Хоть что-то я с собой могу сделать.

Но уже тогда, когда мои глаза закатились и я обмякла на руках у сероглазого обольстителя, перед внутренним взором встала совсем другая картинка. Другой ребенок. Другая я. Разум снова затопила тьма. Когда она рассеялась, мы оказались в роскошной комнате. Отчетливо было видно, что это не детская, но также можно было понять, что ребенок тут частый гость.

«Большой письменный стол с кипами бумаг и стопками журналов и отчетов, а рядом — маленький, детский. С красками, недорисованным рисунком и рассыпанными по нему карандашами. Игрушки, раскиданные по ковру. Поднос на подоконнике, на нем две большие чашки и одна маленькая.

За столом сидит женщина, я не вижу ее лица, так как она положила голову на сцепленные руки и смотрит в другую сторону. Но я отчетливо вижу расплывшуюся талию и милый животик. Месяц седьмой, не меньше.

Слышу знакомый мужской голос:

— И пошли они все вместе на восток, чтобы вызволить своего друга ослика…

Тут он замолчал, но спустя несколько секунд раздался полусонный детский голос:

— Папа, я не сплю. Дальше.

— Хорошо. — В голосе папы слышалась улыбка.

Я сделала несколько шагов, чтобы их разглядеть.

На диване во весь свой немалый рост вытянулся Лирвейн с книгой в руках. У него на груди свернулся мальчик лет четырех, придерживаемый отцовской рукой, чтобы не упал. Ребенок хлопает серыми глазами и всеми силами старается не заснуть. Лир рассеянно перебирает короткие светлые волосы сына и продолжал читать сказку.

Перевела взгляд на маму. На себя… Счастливая и безмятежная. Не босая и на кухне, а так, как и хотела. Работает.

Блондин отрывает взгляд от книги и нежно смотрит на жену. И „я“ отвечаю ему той же любовью во взоре».

Картина снова расплывается, и вот я уже снова в Храме Стихий.

И больно, господи, как же мне больно! Мучительно, и хочется вырвать сердце и растоптать его. Ведь потом будет легче?

Больно до слез, хотя я уже не чувствовала, как они катятся из-под закрытых век.

Утро было отвратительное. Погода мерзкая, настроение паршивое, дела… тоже пошли не очень.

Началось все с пробуждения и воспоминаний. Я ужаснулась, минут двадцать попереживала и даже попыталась впасть в истерику на тему «какая я плохая» и «бедный рыжик». Истерика была прервана весьма решительно. Мною же, кстати.

Дела не ждут, труба зовет.

Обязанности навалились просто-таки лавиной, и я первое время даже вздохнуть спокойно не могла. Во-первых, продолжилось паломничество чиновников различной величины с жизненно-неважными сведениями. Это я решила весьма быстро: посадила секретарей и распорядилась отсеивать запросы.

С остальным было сложнее.

Были в государстве личности, к которым и самой съездить не зазорно. Притом, что от их поддержки или отторжения зависело весьма много. Например, верховный маг стихий. Да, разумеется, он будет на коронации, но к наследнице приезжать не обязан.

Съездила сама. Попила чай в приятной компании, уехала с подарочком в виде полезного амулетика и заверениями в поддержке.

Да, иногда стоит просто показать вблизи, что ты из себя представляешь.

Впрочем, мою высокую гордость за себя понизил все тот же верховный маг, который, провожая, обмолвился, что леди Надин много ему рассказывала и… наказывала. И что в принцессе он не разочаровался.

Скривилась я уже в карете. М-да, вот так и «приземляется» самомнение! Оказывается, бабушка и тут успела!