– Это понятно, – одобрил державник. – Что те, что эти. Все они из одного котла хлебают. Оттого-то жрецы на колдунов и ярятся, что те их деньгу в свой карман отчуждают. Но, это все базары досужие. А ты, Едрен, мне вот что поведай: тебе самому-то, что за дело до той девчонки?

– А с чего ты…

– Да с того, что уж больно ты рьяно ее защищать взялся. Вон аж кипишь весь.

– Ту девку я не видал, – холодно напомнил кат. – И дела мне до нее, и вправду, нету. А вот Благойла у меня на особом счету. Таких знахарок, как она, почитай, во всей Антании по пальцам перечесть можно. Она великую науку исцеления постигла. И пусть не слишком народ своим мастерством балует, однако ж, в крайности к ней бегут. Хранивоя она подняла, не в укор тебе будет сказано. И моему семейству помогла – было дело.

– Будет! – заметно осерчал Таймир. – Слыхал уже. Дядька мне вон во все дыры перца насыпал. Кабы не эта свистопляска с потравой Государя, так нынче бы переговорил с бабкой и отпустил. Сейчас-то он свалился без силы. Спит. А мне велел вашу разлюбезную ведунью наверх отвести. Да в горнице устроить. До утра. Я и пошел. Да вот за тебя зацепился.

– Не ходи к ней, – сухо предостерег кат.

– Чего так?

– Был я у нее. Как раз до тебя. Спит она. Не тереби старушку понапрасну. Я ей и тюфяк отволок, и одеяльце доброе. Отоспится сердешная, так я ее сам наверх отведу.

Ялька нащупала бабулину руку и вцепилась в нее. Та притянула к себе голову внучечки, огладила макушку. Да и прихватила покрепче, дабы не выскочила защитница – не натворила лишнего.

– Добро, – равнодушно бросил Таймир и поднялся: – Любо тебе, вот и возись с ней сам. А я пойду, прогуляюсь. Чего-то обрыдло мне тут нынче все.

Ялька приникла к дырочке и разглядела: поднялся бирюк несносный с лавки, потопал к двери. Так и убрался восвояси окаянный, чтоб ему пусто было!

– Благойла, жива ли? – не удержался от насмешки кат, отворяя дверцу.

– А вы все лишь того и ждете, – проворчала та, выползая наружу и щурясь на свет. – А вот хрена вам лысого. Я еще всех вас переживу. Ялька! Пшла домой. И деду скажи, чтоб не вымудривал болван старый. А то вот я возвернусь, будут вам всем походы с осадами! Матушка Живеюшка, богиня пресветлая, до чего ж с дураками-то жить тягостно, – скрипела Отрыжка, шаркая к двери. – Едренушка, я уж сама до узилища доковыляю. А ты будь друг: отволоки эту паршивку на двор. Чтоб духу ее здесь не было.

– Так, а как же… – попытался расспросить кат ее спину, исчезающую за косяком.

– Ты меня просто выведи, дядька Едрен, – обиженно одернула его Ялька. – А уж на дворе я и сама.

– Через стену сама? – едко осведомился тот, скрестив на груди руки.

– Не впервой, – пожала плечиком оборотенка.

И руки ката сами собой всплеснули заполошно. Ибо на этот раз перед ним предстала рысь: не так, чтоб матерая, но тоже ничего себе. Глянула на него этак со значеньицем и мявкнула насмешливо, дескать, захлопни пасть и делай, чего бабка велела. Кат вдруг хмыкнул, погрозил ей пальцем и, развернувшись, пошел прочь из пыточной. Во двор он вывел ее легко, лишь чуток придерживая за загривок – как и не струсил-то? Самолично подошел к воротам, поинтересоваться, как там дела у сторожей. Потрепался с ними о всякой ерунде, задирая башку к собеседникам на макушку стены. Словом, отвлек внимание от рыси, что взобралась по дальней лестнице на заборола и пропала. А кат вдруг почуял невыразимое удовольствие от содеянного. Ибо страшно не желал лишаться столь дивного знакомства.

– Тьфу ты! – подпрыгнул Батя, когда в его руку ткнулась чья-то грязная ручонка.

Валяющийся рядом с ним Бойчета фыркнул и попенял старику:

– Профукал, Батя. А ты, Ялька, какого рожна тут? Ты глянь, полгорода по ночи прошлепала, и не струхнула. Бой-девка!

Деда хмуро заглянул в глаза внучечки – та едва заметно отрицательно мотнула головенкой.

– Все, Бойчета, по домам, – со вздохом приказал Батя. – Нынче тут и без нас нашумели довольно. При таких кренделях я ваши головы подставлять не стану.

Они с вожаком еще чуток попрепирались. А после разбойнички растворились в темноте, будто и не бывало. Ялька скоренько пересказала деду все, что натворила сама, и натворилось без нее. Они неспешно шагали по спящим улицам, и дед все никак не мог успокоиться:

– И чего это Едрену вздумалось нас покрывать?

– Я ему понравилась, – в который раз втолковывала Ялька бестолковому невере. – Просто почуяла: он и к бабуле добр, и мне зла не желает. Тока ты не об том печалишься. Знаешь, как бабуля осерчала? Чем тока нам с тобой не грозила. Обещала отбить нам все походы с осадами. Дураками обозвала, почем зря. А мы-то для нее расстарались. Деда, ты же ей скажешь, что я не самовольничала? Нет, ну я сбиралась от тебя удрать… Так не удрала же!

– Не смогла, – буркнул тот.

– Какая разница? – вполне искренно удивилась его поправке оборотенка.

Дома дед сразу же завалился на лежанку, сонно помаргивая на внучку: та стягивала с себя рубаху и отмывала мордень. Так и заснул, не дождавшись, покуда она уляжется рядом. А Ялька вновь натянула рубаху, повязала платок по-бабьи, скрыв шею. Да еще и половину лица. Затем открыла продух, плюхнулась на пузо и уползла наружу. Со свободной пастью по чистым улицам она добежала до Тайной управы в два счета – на этот случай у нее был облик длинноногой охотничьей гончей.

Под стеной управы она чуток передохнула и взяла след. Таймир вышел за ворота пешком, ведя коня в поводу. Прошел он так-то довольно, чтоб Ялька догадалась, куда его понесло отводить душу. На этой улице Вышгорода она знала лишь одно боярское подворье, где он бывал в последнее время чаще всего. Боярин Оброн как раз укатил обратно в кремль, дабы порадовать Государя откровениями братца с его женкой. А эта проклятая потаскуха Драганка, наверняка, без помех протащила к себе полюбовничка. Яльку аж на части рвало, стоило ей представить, как оно там у них все… и по-всякому. Но эту паскуду Драганку она травить не собиралась. Чай, не дура. Давно поняла: покуда Таймир таскается к замужним полюбовницам, никакой любви на него не свалится. Стало быть, и губить теток зазря не стоит. Бабуля вон твердит, будто это грех. Ялька и не станет грешить с замужними. А вот появится девка молодая, да обзовет себя невестой!.. Додумать до страшной кары, что обрушит на разлучницу, она не успела – добежала, куда надо.

Глава 5

Глава 5

Подворье боярина Оброна стояло у самого белого холма. Над ним нависал крутой склон, что когда-то давным-давно подрыли, сотворив крутую стену. У державного холма все склоны – кроме одного с дорогой к воротам – были круты да каменисты, дабы врагу было невмоготу на них карабкаться. Нынче уже, вроде, и незачем – какой городище вокруг вырос – но антанам нравилось, что их кремль возвышается неприступной горой. Ялька уж не раз и не десять блуждала по этим поросшим жиденьким леском склонам до самых каменных кремлевских стен, но через них не лезла. Чего она забыла в том кремле?.. Разве глянуть бы хоть одним глазком на государевы камушки… Но сбежать через такие высокие стены будет нелегко. А бродячую собачонку там, пожалуй, что и прибьют безжалостно.

Оброновская ограда – как и хоромы – была, почитай, чуть ли не самой старой. Сменять ее на каменную хозяева не торопились. И высоченные заточенные зубцами бревна почернели от времени да порассохлись. Взобраться на такую ограду – одно удовольствие. Ялька перевалила через нее и спрыгнула на крышу конюшни, где под ее лапами немедля заволновались кони. Но шума поднимать не стали, ведь рысь поторопилась убраться с предательского места. Чего у бояр умно устроено, так это постройки, что можно обежать по крышам вдоль и поперек. Ялька доскакала до хоромины в три уровня с венчающим их теремом. Стены подклета без окон, где жили не люди, а всякие хозяйственные запасы, были древними. Сложены не из шлифованного камня, а из самых обычных булыжников. По таким даже самой жирной неповоротливой змеюке ползать вольготно. Над подклетом два уровня жилья из толстенных бревен и широкие – для пущего света – отворные окна в резных наличниках при изукрашенных ставнях.