Глава 9

Глава 9

Челядинка государыни так тряслась со страху, что чуть ли не бегом бежала, указывая им путь. И не порыкивай на нее время от времени, так дура и вовсе бы сиганула в один из темных углов кремлевского подземелья. А там поминай ее, как звали! Государыня после вздует за непослушание – это уж, как водится. Но в сей момент дурища о том и не помышляет. Ей лишь бы убраться отсюда подобру-поздорову. Будто бы все это подземелье для того и рыли, чтоб только ее загубить – тоже, нашлась бородавка знатная! Много они тут о себе понимают – все эти холопы, которым кремлевским служением во все дыры надуло. Того и гляди, от спеси холопской полопаются, так их с нее пучит. А эта… Вран ощупал взглядом ссутулившуюся девичью фигурку, меленько перебирающую впереди ножонками в ладных сапожках. Ее крепкий зад лишь на то и годен, что пошире раскинуть ляжки. Спина узкая. А впереди-то сиськи пудовые колыхаются – на чем только и держаться при такой-то сухой хребтине? Затылок вдавлен в плечи до невозможности. Вон, даже коса дрожмя дрожит от ужаса… Ну, да что в той косище за сладость? Пук волос бессмысленный… Хотя, ежели девку за ту косу цапнуть, да мордой в стол. Да сарафан-то задрать и вдуть промеж ног со всей мощи. А косу на руку намотать да на себя попятить! Вот тогда уж эта кобылка под ним запляшет. Завизжит отчаянно, задом-то закрутит, коленками засучит…

В штанах екнуло и вздумало напрягаться не ко времени. А оно и впрямь не ко времени – осадил себя Вран и оглянулся. Первая пара его мужичков волокла под руки старуху – ноги безвольно шоркали на каменном полу, разъезжаясь пятками. Бабка хилая, бессильная, но отчего-то государыня велела держать ее за руки накрепко. Дескать, волю этим ее ручонкам ворожейным давать никак нельзя. К чему бы этакие предосторожности? Уж будто бы заколдует! Брехня все это. Кабы могла, так еще там, в сельце бы том занюханном расстаралась, лишь бы в лапы не даваться. А она улепетывала со всех ног, ища нору, куда б забиться. Да верещала на весь свет, словно до нее кому есть дело. Сельчане и носа не высунули, покуда наезжие молодцы не скрутили гостей неведомых да не закинули в воз крытый. Сами забились по щелям тараканами шпареными и ни единым усом наружу не ворохнулись.

Хотя… Зелий этих всяких у Отрыжки и вправду целая куча. Там, небось, не все во исцеление хвороб разных. Есть и такие, что сами любую хворобу в крови раздуют. А то и вовсе на тот свет наладят за три биения сердца – ты и чирикнуть не поспеешь, как кондрашка хватит. Да, не простая бабка, заковыристая. Ишь, как государыня-то за ней охотилась! Будто за вражиной кровной. А какая из бабки вражина? Понятно же, что охота шла за ее головенкой – что-то из нее выудить потребно такого, о чем лучше и не помышлять. Не любопытствовать, покуда из тебя самого это что-то клещами не потянут. Впрочем, Вран тем любопытством ни разу не замарался, оттого и государыней ценим. Уж, каких только дел для нее не вершил… О которых и понимать не след – себе дороже. И поминать зарекся, дабы случаем не сболтнуть и в единой буковке.

А бабка точно не проста. Вся эта ее разбойная подноготная – хрень полная. Кому до нее есть дело? Нет, судя по той стае охотничьих соколов, что на нее спустили, эту старую ворону простыми силками не возьмешь. Государыня-то по ее поимке велела минуты лишней не терять. Гнать немедля в Стольноград без любых каких остановок. В седле жрать, с седла ссать, а спать и вовсе позабыть. Как велено, так исполнено: слово в слово. За три дня до столицы долетели. Одним лишь и тревожились: как бы Отрыжка не загнулась при такой-то старательности. А эта сука еще и добавила: еды-воды не принимала. Силком поили, да пасть хлебом забивали. В возке валялась кулем бессловесным, прям под себя и срала, и мочилась. Даже с дедом своим ни словечком не перемолвилась, как не прислушивались.

Вран и в другой раз не удержался, обернулся. Глянул поверх поникшего в лапах дружинников старушечьего тела. Припомнив о старике, он чуток захолодел грудью. Все ж таки… Да-а! Как ни крути, а за его спиной нынче волокут…, может, и саму смертушку для них для всех. Коли разбойники прознают, кто наложил лапу на их Батю, никого не помилуют. Сотню казней для каждого измыслят. Оно, сам-то старик не голова над всеми разбойными ватагами Антании, да власти особой не имеет. Однако и не прыщ давленный. В самом Стольнограде, почитай, пять наипервейших вожаков за него горой стоят – один Юган чего стоит! А Бойчета? Вот уж выродок беспредельный. Сучий потрох! А за Батю цепко держится. Вран слыхал, будто через старика эти двое вожаков большую силу взяли. Что-то он им там толи устроил, толи научил чему, но богатеют скоты не по дням, а по часам. Нынче уж и не всякий державник на них хвост поднимет. А Тайная управа так и вовсе с ними приятельствует неприкрыто.

То-то государыня на Хранивоя поглядывает неласково – это многие приметили. Даже к Врану подкатывала, дескать, не глянется ли ему в Тайной управе головой стать? Это матушка хватила, не подумавши! Нашла дурака необъезженного! Да уж с этим-то кормилица обломится, как простая. Тут ей вся власть ее не в подмогу. И не один Вран – все его мужики махом слиняют куда подальше, едва она только-только ножкой притопнет да насупится. Им при ней, конечно, сытно и не обременительно, но и без нее не пропадут. А вот она без них еще долго по всяким псарням отираться будет. Да головушку свою державную ломать: как оно под личиной пса незнакомого распознать такого же Врана, какого она упустила по горячечной женской глупости? Ее доверие к своим псам стоит куда дороже, чем их доверие к ней: они-то ей ни на грош не верят! Она вон нынче с разбойным людом их столкнула, а завтра отречется от них запросто, как прижмет по-настоящему. А оно прижмет…

И в третий раз Вран бросил взгляд на Батю. Вот это уж точно напрасно: старик встретился с ним глазами и криво ухмыльнулся. В единый миг наобещал всякого и разнообразно. И в тех обещаньях ни пустого бахвальства, ни трусливой попытки выкупить свою жизнь – так оно все и станется. Стоит разбойничкам проведать, чьи руки скрутили шею Бате, и прежние мучители сами кровью умоются. А они проведают. Так что? Стало быть, пора с государыней распрощаться? Самим от нее отречься, покуда не поздно? Выходит, что так. Вот получат они сполна за нынешнюю услугу и…

Челядинка уткнулась в приземистую дубовую дверь, обитую медью, и заколотилась об нее оконной мухой. Отворили тотчас – в кремлевской пыточной настороже и сами стены. Девка вжалась в каменную кладку, пропуская охотников с их добычей – по другую сторону от двери посторонился и Вран. Впился тяжким взглядом в бледное девичье личико. Наобещал ей мрачно всяческих непотребств, коли его лапы до нее дотянутся. Девка поняла, потупилась, закусив губу, и затеребила на груди низку бус. Ждет-не дождется, как всё тут для нее закончится. Как упорхнет она наверх в государынины покои перины взбивать, да нитки на вышивки переводить. И мыслится недалекой, будто уж там-то Вран ее не достанет. Дескать, там она в безопасности. Мнит, что уж ее-то незаменимую государыня не швырнет в ноги своим псам в награждение. Ну-ну! Погоди, сисястая, свидимся еще.

Вдвоем, да с висящей на руках старухой в узкую дверь не протиснуться. Мужики в сомнении остановились, глянули на вожака вопрошающе. Вран подцепил бабкин подбородок, задрал – в беспамятстве старая. Головенка безвольно ухнула вниз, колыхнулась безжизненно. Он повел бровями и кивнул, дескать, отпускайте, а после один кто пусть втаскивает ее вовнутрь. Но тут где-то за спиной, в коридоре, откуда они притопали, зачастили глухие шаги. Кто-то торопливо поспешал в пыточную – вот уж и тень пала на озаренную факелом стену. А вот из-за угла и сам торопыга вывалился, тяжко дыша. Ба! Да никак сам старшѝна Тайной управы? И чего? Званым явился? Иль поперек государынина слова попер неугомонный? Вран и сам заторопился ему навстречу, дабы не дать державнику добраться до старика. Встать поперек коридора. Коли понадобится, так и насмерть – ему помимо матушкиного слова любой другой не указ.