Однако желанная заминка вот она! Грех не употребить этакое богатство к пользе для себя. Все мужикам меньше трудиться придется. Они-то у нее обычные смертные: им любой тычок в тело железом отзовется долгими муками. Ялька решила опробовать доселе изведанное лишь по книжке в тиши бабулиного дома. Далеко на самом юге водились кусачие ядовитые ящерки. Что там у них за яд, кто бы сказал? Да ведь и змеиный, чай, сгодится. Зато ящеркой и бегается быстрей, и уворачиваться сподручней. Правда, они там маленькие – не боле крысы, да кому какая разница?

Когда из зарослей к ближайшему коню скользнула такая дрянь размером с добрую собаку, его хозяин не сразу распознал опасность. Лишь когда укушенный за ногу конь взвился на дыбы, разбойник приметил пакость, что тот стряхнул с ноги. И тотчас полоснул по ней мечом. Ящерки и вправду много ловчей змеи. Но добрая половина хвоста осталась валяться на дороге. Еще давно в детстве бабуля подробненько выспрашивала: куда у внучечки что девается, когда та оборачивается? Понятно, что вся она сама и все то, что на ней надето, превращается в новое существо. Сколько всего было, так и остается в новом существе тика в тику: не прибывает и не исчезает. Тогда-то бабуля и посоветовала изловчиться так, чтобы замшевая одежа целиком превращалась в хвост. Дескать, хвост и потеряешь, так не жаль. Руки-ноги целы останутся и хорошо. А хвост, де, любая живая тварь бережет в последнюю очередь после всего прочего.

Яльке тогда показались смешными такие пустые мудрствования. А вот нынче она вполне могла остаться без руки или без ноги. Затаившись под кустом, она пыталась унять сердечко, возмущенно роптавшее против такого небрежения его жизнью. Да и лапки схлопотавшей ящерки не могли унять дрожи. Сунулась, как дура! Тоже еще помощница великая. То-то бы мужики обрадовались, явись она перед ними безрукая иль безногая. Таймир вон итак ею брезгует, замуж брать не хочет. А калека-то ему и вовсе без надобности. Эта мысль на удивление споро взбодрила. Она отползла еще подальше и обернулась собой. Срамотища! Стоит, как есть, вся голая. Замши, что осталась, едва-едва хватило на сапожки с куцыми обрезанными голенищами. На смех курам! Спасительница голозадая! Но тут с дороги послышались гневные вопли. Видать, отравленный конь валиться начал. Ялька опомнилась, бросила взгляд на ехидно посмеивающуюся луну, показала ей язык, обернулась волчицей и кинулась к хутору.

Своих пестунов учуяла еще издалека. И поди разберись: к добру оно или к худу? Коль так развонялись на все окрестности, стало быть, уже не в сараюшке за стенами торчат. А вылезли – или выволокли их – наружу. Коль разбойнички ими занялись, так чего ж среди ночи? Да еще при таких-то делах: кони покраденные сбежали, погоня где-то затерялась. Та, понятно, вот-вот явится, да кто о том прежде времени проведает?

Ялька подобралась к задней стенке сараюшки и задрала голову: там они, наверх забрались, на крышу. А чего затеяли? Вот же олухи! Дождаться не могли? Она отчетливо рыкнула, вспугнув задремавших у коновязи коней. Те задергались, зафыркали.

– Ялька? – Юган протиснул в какую-то щель ветхого ската крыши свой нос.

Дранку от времени проредило, а жердины встык не подгонишь: больно корявы. Она обернулась собой и хихикнула. Четыре здоровенные лапищи чуток раздвинули жердины, и Юган протиснул в них башку. Глянул на нее и зашипел:

– Ты чего голая? Совсем сбрендила?

– Мне хвост отрубили, – беспечно отмахнулась оборотенка. – А где наша поклажа?

– Так у этих, – озадаченно поднял брови Юган, силясь сообразить, как потеря одежи завязана на отрубленном хвосте. – Ты чего это задумала, мелочь буйная?..

– Да ничего особого. Ты дело говори, – досадливо напомнила Ялька. – Вы сами-то вылезете? А то вскорости погоня вернется. Я не всех убрать смогла. Не сдюжила. Больно ловкие сволочи…

– Вылезем, – оборвал ее болтовню Юган. – А ты присмотри там за этими. И не лезь на рожон! А то знаю я тебя…

– Я пригляжу! – обрадовалась она и обернулась обычной задрипанной шавкой.

Все голову ломала: как одолеть остатних злодеев? А бабулины особые припасы на дорожку и вовсе из головы вон. Она ж уложила внучечке в ее мешок всё самое пригодное для войны с дурными людишками, что норовят обидеть беззащитную оборотенку. Мужиков ругала, а у самой башка забекренилась. Ялька тихохонько выглянула из-за угла и принюхалась. Пятеро разбойников отирались у костра, что развели подле крыльца бывшего крестьянского дома. Своих дожидаются – поняла она и неспешно потрусила от сараюшки к углу дома. Ее заметили и даже угостили каменюкой. Увернувшись, пришлось добросовестно взвизгнуть, поджать хвост и сигануть за намеченный угол. К той боковине дома, где виднелось раскрытое окно.

В горнице спиной к окну за обшарпанным столом торчал седовласый мужик. Он горбился над столешницей, навалившись на нее разведенными по сторонам локтями. Там у него что-то поскрипывало… навроде пера. Видать, карябал кому-то послание при свете двух свечек. И уж так-то старался, бормоча под нос, что Ялькину оплошку не услыхал. Неловко шлепнув об пол сваливающимся с ноги куцым сапожком, она замерла. А после юркнула в соседнюю горенку, благо дверная щель пропустила ее худосочное тело без скрипа. На этой свалке всяческого наваленного, как попало, барахла свою поклажу отыскала лишь по запаху. Мешок Югана разворотили: кое-что валялось тут же, а чего получше, небось, уже растащили. Да и ее котомку не помиловали: свою одежку про запас нашла завалившейся за огромную корзинищу. Ялька нашарила в недрах котомки потайную нашивку, скрывавшую мешочек с зельями. Затем рачительно собрала все свое барахлишко, пообтрясла, лишнее уложила обратно в котомку. Скоренько оделась, обулась и огляделась.

Потолок заброшенного домишки зиял дырами. Из него за каким-то лешим выдрали несколько досок. Ялька прихватила зубками вязку мешочка и оборотилась кошкой. Легко вскарабкалась на гору барахла, посильней толкнулась и вспрыгнула на потолочную доску. Та от души скрипнула, оповещая весь белый свет о воровском вторжении. Да и самый верхний мешок от толчка кошачьих лап поехал вниз, предательски звякнув каким-то добром. Словом, старательный писака мигом ворвался в горенку, высоко вздев свечку. Видать, прожженный чертяка, а потому глазам не поверил. Разорался, как полоумный, выкликав со двора подельничков. Те бросились шуровать на свалке, тягая мешки с корзинами. Одного подсадили вверх, и этот умник долго щурился в полумрак чердака, тщась разогнать его свечным огарком. Ялька же просто залезла за кособокую печную трубу и пересидела поднятую ею суматоху. А едва башка провалилась обратно вниз, скользнула к чердачному окну.

Но тотчас вернулась, приманенная широкой щелью… прямиком над столом писаки. Там рядом с белеющим листком харангской бумаги стоял крутобокий кувшин. Винищем из него несло аж за версту. Ялька перекинулась собой, развязала бабулин мешочек, по запаху отыскала нужную туго скрученную тряпицу. Со всем бережением подцепила кончиками пальцев заветную горошинку и, примерившись, уронила ее в кувшин. А вскоре огромный черный котище спрыгнул на двор и прокрался ближе к булькающему на открытом огне котлу. Тут везение чуток подгадило: один из разбойников не шибко обеспокоился поднятым в доме шумом. Остался у котла, вороша под ним уголья. Да и за всем обширным подворьем он присматривал со всем тщанием, крутя башкой по сторонам. Чего там разглядеть пытался? Да еще с таким видом, будто на его человечьей морде сидели взаправдашние звериные глаза.

Ялька прикинула: достанет ли у нее на все времени? И будет ли толк, коли она подкрадется к охранничку и куснет его. Выходило, что нет. Разорется же придурок на весь белый свет. И дружки, что прошерстили всю свою барахолку на несколько рядов, кинутся гоношиться уже сюда. Будут носиться тут, как угорелые – вот уж когда прорваться к котлу уже никак. Так и выходит, что лезть к нему придется нахрапом, прямиком такой, как есть, в человечьем обличье. Лишь бы этот придурок не приметил брошенной в варево потравы. Тут уж ему глаза, чем хочешь отводить нужно. Любой дуростью или дерзкой выходкой.