– За здоровьице пить станем? Иль опоздали? А то и покоя за кромкой кой-кому пожелаем.
– Руки у них коротки, – криво усмехнулся Таймир.
– Да тут длина рук, вроде, и не причем. Тут закавыка целиком в сердце. Я, к примеру, прибил бы тебя, как шелудивого пса, коли ты б мою дочь со свадебкой обманул. Распаленная да не попавшая замуж невеста – пропащее дело. Эта дрянь всю остатнюю жизнь родителя обратит в одну непрерывную пытку. Ведь во всем белом свете нет жутчее оборотней, чем наши бабы. Такие перевертыши, что иной раз оторопь берет. Вот возьми мою супружницу. Высмотрел я ее на постоялом дворе южного тракта. Это в паре дней от сулийской границы. Прислуживала зараза не в наёме – на батюшку собственного спину гнула. Батя у ней мужик суровый, и спина у Орянки гнулась, как надо. Услужливо гнулась без подвоха. Она еще тока-тока столы макушкой переросла, а уж чарки на них метала шибко ловко.
– Так ты чего, с малолетства на нее запал? – догадался Таймир.
– С чего ты решил?
– Иначе, с чего бы тебе помнить всю эту чушь?
– Ну, и с малолетства! – запетушился Юган. – Не твое дело, державник! Ты эти свои подначки с вывертом брось. А то в морду дам. Целый день кулак чешется. А случая не представилось.
– Не, мне в морду нельзя, – убежденно возразил Таймир. – Я на службе. Несолидно для сотника. Так любой возомнит, будто на меня с рукоприкладством позариться можно. Ты давай, не отвлекайся. Взялся поучать, так не увиливай. Поведай, как тебя облапошили да охомутали.
– Это ты такой гордый с тех пор, как от невесты сбежал? – подначил Юган, любовно пялясь на чарку, что так и не опустошил.
– А тебе и завидно, что сам не вывернулся.
– Не, я добровольно сдался. Верней, сбежать-то сбежал, да не один. Орянку в плащ завернул, на седло бросил и дал дёру. Тестюшка-то благословить кинулся. Еле-еле мы со Сваром от дрына и увернулись-то. Добро хоть псов спустить не поспел. Чего там ночью на дворе разглядишь?
– Стало быть, за здоровьице вполне уместно выпить. Коль ты свое сохранил, – хмыкнул Таймир, поднимая чарку.
Выпили, закусили, не отвлекаясь на словоблудие, утерли рты.
– А тебе кто натрепал про мою невесту? – как бы, между прочим, поинтересовался сотник.
– В который раз? В первый, в двадцатый иль в сотый? – въедливо уточнил Юган.
– Треплются?
– А то. Про такую цацу, как ты, грех не трепаться. Коль мечом иль ножом тебя не достать, так хотя бы обмарать по-всякому. Небось, всякому лестно героического сотника Тайной управы дерьмом вымазать. Так и сам, вроде как, в герои пролезешь. Девкам отважные суждения страшно нравятся. На кой им скучная правда? Тока мозги в беспорядок приводить. Ты-то у нас холостой, неученый. Небось, вот также наплел девке всякой всячины. А она из нее сказку слепила. Дескать, Таймир сын Велисава обещал на мне жениться. Тотчас приданное ворошить взялась. Да еще и прилюдно, дабы на вранье не прищучили. Понадеялась умница великая, что ты постесняешься в полный отказ пойти.
– Кабы так, – глухо прорычал Таймир, сминая в кулаке пустую ни в чем неповинную стопку. – Я б ее тогда саму ославил на всю Антанию. Расписал бы ее добродетель по всем углам.
– Дядька научил? – уважительно поинтересовался Юган. – Эх, мне б такого учителя. Я б не тока разбойником… Я б еще кем повыше заделался. На самую верхушку взгромоздился.
– На кой хрен? – неподдельно удивился Таймир. – Ты ж трудиться-то не шибко любишь. А наверху тока успевай поворачивайся. У Твердиславы-то старики-ближники молодыми козликами скакали. А у Милослава они и вовсе стрижами летают. Неработящий люд он на дух не переносит. С утра до утра по кремлю стада бешенные носятся. Государю нашему под тот гул с топотом думается лучше.
– Ты сам-то не увиливай. Доскажи: откуда у тебя невеста вдруг образовалась? – напомнил Юган, плеснув себе самогона. – Эй, кто там?! – рыкнул он на всю трапезную. – Чарку притащите! Да поплоше! Чтоб не жаль было выбросить, – проворчал он уже себе под нос.
– Жадный ты стал, братец, – усмехнувшись, попенял Таймир.
– Зато не дурак, – огрызнулся Юган и замахнул чарку.
Поморщился, заел и повелел:
– Рассказывай.
– А чего тут особо рассказывать? Добрая девка. Башка здорово варит. И с рожи ничего себе. В сулийские тавлеи играть наловчилась. Преуспела даже. И поговорить есть о чем.
– Увлекся?
– Увлекся, – покладисто покаялся Таймир. – Захаживать стал.
– Ага. Иной раз и засиживаться, – подхватил Юган, приняв у прислужника чарку и наполнив ее до краев. – И с чего бы ей в голову-то пришло, будто ты с намерениями мостишься?
– Кабы ей пришло! Матушке ее неугомонной в башку вступило. С самим Хранивоем породниться обзарилась. Вот к нему дурища и сунулась. Дескать, как здоровьице, сватушка?
Юган заржал так, что в трапезной мгновенно повисла мертвая тишина. Сотрясаясь всем телом и утирая глаза, Батя замахал руками, мол, пейте себе, да уши не развешивайте. Отдыхающая у него после трудов на южном тракте ватага нехотя вернулась к своим делам. А Юган взмолился:
– Не тяни. Сразу скажи: Хранивоя удар не хватил?
– Не, он у меня крепкий, – с нарочитой гордостью похвалился Таймир. – Мы его с Едреном быстренько из одеревенения вытащили. Самогонкой. Отмяк сердешный.
– А сватья?
– С перепуга вмиг из управы вылетела. Мужики на дворе тока рты пораззявили, как она ускакала прочь добрым галопом. Еще после расспрашивали, дескать, чем это тетку так прижгли? Мол, научите, люди добрые. У каждого в семье своя такая же болячка гноится. Дескать, не зажимайте совета доброго, – юродствовал Таймир.
– Хранивой после долго цеплялся? – посмеиваясь, налил себе Юган.
Они выпили, похрустели капусткой.
– Недолго, – продолжил Таймир. – Но жестко. Даже именем матушки покойной разжалобить пытался. Он, вишь, поклялся ей перед смертью, что оженит меня.
– Врет, поди, – предположил Юган.
– Понятно, врет. Матушка давно на меня рукой махнула. У нее и от сестрицына выводка голова кругом шла. Ты ж видал моих племяшей? Племя пакостное сокрушительное. Так моя сестрица еще в скромницах числится. А от меня и вовсе такой приплод пойдет, что тока держись. Не, я на стороне дядьки держусь. Мне этих баб в собственном доме…
– Одна порода, – вздохнул Юган, нарочито пригорюнившись, будто старая бабка.
– Ты о чем?
– Тоже врать горазд. Как и дядька твой великомудрый, – пренебрежительно отмахнулся друг. – Добро бы, кому чужому. А мне-то на кой твое вранье?
– Не хочу о Яльке, – вмиг посмурнел Таймир. – Или заткнись…
– Или?
– Пойду напиваться в другую дыру, – пригрозил мученик своей наперекосячной доли.
– Добро, – отступился Юган. – Ты мне вот что скажи: с самой-то девкой о ваших делах перемолвился?
– На кой? – не понял Таймир.
– Сам же говорил: добрая девка. Переговорить надо. Коль умна, так ее не отказ надуманный оскорбит, а твоя трусость.
– Думаешь? – всерьез озаботился неудачливый женишок.
– Знаю, – веско утвердил многоопытный супруг и даже поднял палец для пущей убедительности.
Таймир нешуточно задумался. Да так, что не заметил, как насторожившаяся на его сумрачное лицо Оряна поставила перед ним миску щей. Она взялась, было, попытать взглядом притихшего мужа. Да тот отмахнулся, дескать, потом все обскажу. Хозяюшка понятливо убралась подальше от жутко таинственных пустяшных мужицких забот. А два озабоченных товарища в молчании похлебали горячих щец. А после выпили. И потом еще выпили, и снова. Таймир все глубже погружался в сладкую негу полнейшего отупения, где едино и не мерещилась ему клятая оборотенка. Юган лениво допекал его советами, как всерьез да окончательно отбрыкаться от женитьбы. Вернувшаяся вскоре Обряна тоже замахнула пару чарок и принялась талдычить обратное. Дескать, мужику в его тридцать лет оставаться холостым ужасно стыдно. Мол, люди о таких зряшных ненадобных мужиках судят одно: либо дурак набитый, либо все его хозяйство попусту отсохло.
Таймир уж почти лежал на столе, в пьяном умильстве любуясь на сцепившихся супружников. Молчал да радовался, что хоть кому-то на всей земле до него есть дело. Помимо дядьки, понятно. Вспомнив о Хранивое, он глянул в окно. А там уж и темень непроглядная – досиделся! А ведь клялся-божился, что скоренько сбегает проведать старого друга и тотчас обратно. То-то дядька скривился под эти его клятвы. Ведал: где доверять словам племяша, а по какому случаю его просто послать подальше.
