Это и есть настоящая Мадам. Я могу понять, почему она скрывает в себе это под драгоценными камнями и экзотическими духами. Я могу понять, почему она стала ненавидеть все, что связано с любовью. Она не злая и не такая как Вон. Она просто сломлена. Просто сломлена.

- Ты напоминаешь мне ее – говорит Мадам – Не только волосами и лицом. Вы обе неугомонные. Твои глаза постоянно что-то ищут.

- Я знала Роуз совсем немного, ближе к концу, – говорю я – Но она не была несчастной. Она и Линден любили друг друга очень сильно.

- Все эти годы потрачены впустую – говорит Мадам и голос ее ядовитый – Я могла бы быть с ней еще девять лет. Я бы могла сказать ей до свидания.

Это – женщина, которая заточила меня, опоила меня, и предала меня, и чуть не убила маленькую девочку у меня на глазах. И все же я считаю: что ее горе искреннее. Я верю, что она любила свою дочь. Я больше не испытываю к ней ненависти.

- Вон лгун – говорю я ей - Он тоже увез меня подальше от моей семьи. Он тот, от кого я убегала, не от Линдена. Линден никогда и никого не обидит.

- Он всегда был отстраненным – говорит Мадам – Это Вон. Всегда пытался спасти мир, и неважно, чего это стоило. Всегда верил, что найдет лекарство от вируса. – Она смотрит мимо меня, очень долгое время, а затем нерешительно, она меня спрашивает – А у Роуз были дети?

- Нет – говорю я. От этой боли я, по крайней мере, могу ее избавить.

***

Я нахожу Линдена и Сесилию около старой карусели. Линден смотрит на лошадей, которых съела коррозия.

- Она говорила мне о них – говорит он – Она рассказывала мне истории про колесо обозрения и карусели и женщин в экстравагантных платьях. Мой отец говорил ей, что их снесли. Он говорил ей, что ее родители мертвы.

Роуз рассказывала мне много вещей, но никогда не говорила о своем детстве здесь. Слишком болезненно, я полагаю. Должно быть, прошли годы, прежде чем она начала рассказывать о своем прошлом своему мужу. Сесилия кривит рот, будто боль была ее собственной. Ей невыносимо видеть его таким грустным.

- Он забрал все, что она любила – говорит Линден сквозь стиснутые зубы – Он хотел, чтобы она думала, что ничего не осталось для нее, чтобы у нее не было причин убегать.

Я касаюсь его плеча, но он отстраняется.

- Оставьте меня в покое – говорит он – Вы обе…

Сесилия хмурится:

- Линден…

- Все в порядке, Сесилия … - говорю я ей – Давай. Я покажу тебе клубничные грядки.

Она следует за мной. Смотрит через плечо на Линдена, чья спина теперь дрожит от слез, когда он остался один.

- Он должен поплакать – говорю я ей – Он найдет нас, когда будет готов.

- Роуз никогда не умрет – говорит она, слишком обескураженно, чтобы казаться горькой.

Я не видела карнавал Мадам летом. Последний раз, когда я была здесь, все было посыпано снегом. Сейчас насекомые и машины Джареда гудят в полуденный зной. Земляника живая и крупная, не сморщенная и не кашеобразная, какая была зимой. Цветы как каркасы палаток умножились в количестве и цвете. Первое поколение умеет выращивать цветы. В это время дня тихо, пока все девочки спят. Сесилия и я сидим в высокой траве. Она рвет травинку в клочья.

- Я чувствую, что могу прикоснуться, к этой женщине – говорит она – Я также чувствую умершего ребенка. Он даже не родился. Я не знаю, был это мальчик или девочка. Я скучаю по кому-то, кого на самом деле не было. Разве это не глупо?

- Это не глупо – говорю я.

Она бросает кусочки листа через плечо.

- Я знаю, что это было не правильно, пытаться родить еще одного ребенка в этот мир – говорит она. Она пытается улыбнуться, но это больше похоже на гримасу. – Хотя, я хотела. Я бы все отдала, чтобы его вернуть.

Мне кажется, что она сейчас заплачет, но она не плачет. Она только срывает травинку и закручивает ее вокруг своего обручального кольца. Она качает головой.

- Линден больше не хочет, чтобы я об этом говорила. Он говорит, что это только заставляет меня грустить. Он говорит, что мы должны двигаться дальше.

- Мы могли бы устроить похороны – предлагаю я.

- Ты когда-нибудь видела похороны? – спрашивает она.

- Нет – говорю я. – Возможно, мне стоило сделать это для моих родителей. Но в то время это не казалось таким необходимым: мой брат и я знали, что они мертвы. Но я никогда не ощущала конца. Мне всегда казалось, что они вот-вот придут домой.

Теперь я выдергиваю травинку и рву на кусочки.

- Я не думаю, что похороны остановили бы это – говорит Сесилия – Прах, что остался после кремации Дженны? Я знаю, что вероятно он ей не принадлежит. Даже если и так, то она не стала ближе из-за этого. Я знаю, что она не вернется, но все же думаю, что так и будет. Ничто не может заставить ее исчезнуть. Мы знаем, что такое смерть, практически при рождении и пока мы живем, мы как-то странно это отрицаем.

Она права. Я ненавижу, когда кто-либо настолько молодой, может быть так близок к смерти. В конце концов, Мадам находит нас. Ее глаза покраснели, толстые слои макияжа поплыли, оставляя следы на ее щеках.

- Я договорилась с Джаредом, чтобы он отвез вас в безопасное место – говорит она.

Джаред - телохранитель, который помог Габриэлю и мне сбежать в первый раз. Она становится на колени передо мной и берет мои щеки в руки. Я застигнута врасплох, когда она наклоняется и целует меня в лоб, оставляя на нем слой помады, я ее чувствую.

- Я освобождаю тебя, мой маленький попугайчик – говорит она – Иди и насладись оставшейся жизнью.

Джаред не такой, каким я видела его в последний раз. Он почему-то не кажется настолько высоким и угрожающим. Хотя в последний раз, когда я была у Мадам, я была под воздействием наркотиков, что не понятно, как я могу вообще, что-то помнить об этом месте.

Рукава его рубашки оторваны, и я вижу шрам, куда попала пуля. Ржавый белый автомобиль работает в холостую рядом с нами. Его окна тонированы черным.

- Вези их к северному объединению – говорит Мадам – Проследи, чтобы они были накормлены, и у них была возможность отдохнуть. Не останавливайся ни для кого. Вся страна ищет их.

Она гладит лопатки Сесилии с такой силой, что она спотыкается.

- Это хорошо, что вы были пойманы здесь, где люди думают, что вы у меня. Они знают, что лучше не прятать тебя от меня. Я владею этим местом, Златовласка. Я же говорила тебе.

Она как-то говорила мне это, но я не могу понять, было ли это правдой, или это были бредни сумасшедшей женщины, которая слишком много курит, и постоянно видит во всех шпионов.

- Верните нам обратно наш автомобиль – говорит Сесилия.

- Считайте, что его уже давно нет – говорит Мадам – Я уверена, что стервятники забрали его себе, а если нет, то они даже глупее, чем я думала, что не представляется возможным.

Линден смотрит на землю. Он больше не говорил об отце. Он вообще ничего не говорит, кроме слова «Спасибо». Когда мы садимся на заднее сидение автомобиля, Мадам жмет мне руку. Она смотрит на меня, и я могу видеть каждую морщинку на ее лице. Теперь я замечаю, что неоново-розовый цвет её помады не скрывает тонких губ. Я вижу всю боль, которую она когда либо чувствовала в ее семьдесят с лишним лет.

- Когда моя Роуз умирала – говорит она – скажи мне, пожалуйста, она была красивой?

Мадам одержима красотой. И Роуз тоже. Я помню, как она выглядела, когда томилась на кровати или на диване, макияж всегда скрывал ее болезнь, ее волосы всегда были причесаны и очень красивы. Мне даже не приходится врать.

- Она была прекрасна – говорю я.

Я не могу сказать облегчило ли это ее боль или усилило ее, но Мадам берет мою руку и трясет ее в благодарность:

- Спасибо – говорит она.

Как только мы отъехали от карнавала Мадам, Джаред встречает мой взгляд в зеркале заднего вида и спрашивает:

- Мэдди?

- Она в безопасности – говорю я.

Он оглядывается на дорогу. Сесилия сидит между Линденом и мной. Она теребит рубашку руками, и я знаю, что она хочет прикоснуться к мужу, но она так же знает, как и я, что он недостижим сейчас. Неистовый карнавал Мадам дал ему более болезненные открытия о его отце. Я не знаю, что будет, когда Вон появится, чтобы нас забрать. Я не могу вообразить, какую месть придумает Мадам для человека, который забрал ее единственного ребенка.