— Вер, — шепчет он, приближаясь еще ближе, едва касаясь меня своим телом.

— Максим, что ты делаешь! — восклицаю я, пытаясь выбраться из его объятий, когда мое тело реагируя на близость мужа, отвечает знакомым чувством томления внизу живота. — Откуда столько энергии? Сразу и не скажешь, что ты в больнице и тебе прописан постельный режим. Надо твоему врачу сообщить, что ты напрасно занимаешь койко-место, — усмехаюсь я.

Уловив его секундное замешательство, мне удается выскользнуть. Я непроизвольно отскакиваю в сторону, словно от огня. И тут же начинаю корить себя за столь бурную реакцию. Что же это такое?

Воронцов замечает это, и его улыбка становится шире, образуя мелкие морщинки у глаз.

«Да чтоб тебя, Воронцов… Да, он же открыто забавляется!»

Но в тоже время — это хороший знак. Значит, действительно начинает выздоравливать.

В следующее мое посещение я застаю в палате лечащего врача, который понимает, что я являюсь супругой пациента. Поэтому начинает участливо рассказывать, какой объем и чего был выполнен за время лечения. Подробно разъясняет рекомендации на период реабилитации. Различные методы современной медицины, вплоть до методов восстановительной медицины. В своих назначениях врач акцентирует внимание на методах, которые можно применять вне больницы. Это массаж как классический, так и мануальный, ежедневные занятия лечебной физкультурой и другие процедуры. После этого доктор просит меня уговорить Максима Викторовича воспользоваться тростью временно, чтобы снизить нагрузку на травмированную ногу.

«Ха! Попробуй, убеди его. Трость и Воронцов — вещи несовместимые! И никакие аргументы о пользе для здоровья не сработают». Улыбаясь своим мыслям, я перевожу взгляд на Максима. Наши взгляды встречаются, и его четко транслирует: даже не думай об этом…

А я, собственно, и не собираюсь! Можно сказать, я свою «миссию» уже выполнила.

Выходя из палаты, доктор прощается и просит немного подождать, пока он оформит выписку и поставит необходимые печати.

— Тебя можно поздравить? — произношу я, когда мы остаемся наедине. Это своего рода способ избежать неловкости. Я подсознательно боюсь находиться с Максимом один на один, потому что не совсем уверена в себе, потому что меня тревожит моя собственная реакция на этого человека.

У меня дрожат руки, и я не понимаю, куда их деть. Складываю на груди, но сразу убираю, будто обжегшись от настойчивого взгляда Воронцова, который словно хочет прожечь меня насквозь. Чтобы себя хоть чем-то занять в ожидании, начинаю ходить по комнате и складывать вещи в его сумку. Максим стоит у окна, следя за моими действиями.

— Это зависит от того, что в рекомендациях в выписке напишут, — обреченно хмыкает он. — Сама слышала.

— Слышала. Про всё. И про трость… — говорю, слегка улыбаясь. Запинаюсь, когда наши глаза встречаются. Внутри меня что-то ёкает. Я узнаю этот многообещающий взгляд Воронцова.

— Вер, не начинай, — произносит он напускным строгим голосом. Улыбка медленно растягивается на его лице, напоминая оскал, но ямочки на щеках и прищур делают его мягче.

— Купим тебе самую дорогую! Модную! Как у «Доктора Хауса», — продолжаю я шутить, ожидая его реакции. И тут вдруг его взгляд меняется и выражение лица становится серьезным.

— Купим? — с легким прищуром переспрашивает Максим, игнорируя мои шутки.

Я замираю, осознав, что оговорилась. Но не успеваю ничего сказать, как слышу вкрадчивый голос Максима:

— Вер, поехали со мной…

После произнесенных им слов я вспыхиваю и просто каменею. Не нахожу что ответить. Я не была в нашей квартире с тех самых пор, когда всё было остро, на пике. Поехать сейчас с ним — это как отмотать время назад. Готова ли я? Да, и предложение его прозвучало двусмысленно. Что он задумал?

Он смотрит на меня с той же настойчивой и уверенной улыбкой, которую я хорошо помню. Но сейчас в его глазах светится что-то новое, что-то незнакомое мне раньше. «Надежда? Победа что добился своего?»

Ну уж нет! Ни в коем случае! Если я и соглашусь на эту поездку, то исключительно из вежливости. Конечно, довезу до дома, помогу зайти и на этом всё. Да кого я обманываю? Я не могу не понимать, что означает эта совместная поездка…

Когда все вещи сложены и врач выдаёт выписку, Максим набирает номер водителя, который приезжает очень быстро. Он сообщает, что ждёт у главного входа хирургического корпуса. Воронцов молча берет свою сумку, меня за руку и выводит из отделения, одаривая персонал, преимущественно женский своей самой обаятельной улыбкой.

«Разумеется! Без этого никак!» — мысленно иронизирую я.

Максим придерживает дверь, помогает мне устроиться в уютном кожаном салоне и зачем-то пристегивает ремнем безопасности, будто я сама не могу, окружая меня ароматом своего любимого парфюма. У меня не получается расслабиться, хотя в салоне автомобиля комфортная температура и играет тихая классическая музыка. Рядом с Воронцовым это сделать практически невозможно.

Поездка по дождливому городу, сидя на заднем сиденье, заставляет задуматься: каков смысл всего этого? Я прекрасно помню обиды и предательство Максима. Я осознаю, что наш брак почти распался. Но что это меняет, когда душа в клочья и хочется хоть на миг почувствовать иллюзию когда, «всё хорошо»?

Выныриваю из глубин своих мыслей и чувствую, как рука Максима на подлокотнике касается моей. Незаметное, едва ощутимое прикосновение его большого пальца к моей коже вызывает волну мурашек по всему телу. Я гляжу на его спокойный и непроницаемый профиль и пытаюсь осторожно убрать руку, но Максим усиливает хватку, не давая мне сделать это.

Делаю глубокий вдох, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. Однако только выдаю своё волнение, так как вдох получается судорожным и заметным.

Когда в окне мелькают знакомые здания, жилые строения и сквер с разноцветными деревьями и первыми опавшими листьями на земле, что символизирует окончательное наступление осени, я понимаю, что ехать остается около пяти минут. Вскоре машина останавливается у нашего дома. Ничего не изменилось. Все тот же дом, тот же двор. Мой взгляд падает на мою тойоту, я с грустью ей улыбаюсь и про себя обещаю скоро забрать.

Мы молча идем к подъезду, не глядя друг на друга и лишь у лифта обмениваемся короткими взглядами. Пытаюсь взять у него сумку, но понимаю по его выражению лица, что не стоит. Придерживаю дверь для Максима и замечаю, как он мне отвечает снисходительной усмешкой и слегка прищуренными глазами.

Представляю, каково приходится Воронцову! Ему совершенно не свойственно показывать свою беспомощность и уязвимость. Он скорее будет терпеть боль и дискомфорт, чем проявит слабость. Нужно отметить, что идёт он довольно уверенно, только слегка прихрамывая на правую ногу. Вероятно, ему это удается из-за обезболивающего укола, который ему сделали медсестры перед тем, как выписать.

Как только я вхожу в квартиру, у меня захватывает дух. Всё осталось на своих местах. Тот же запах, те же статуэтки на комоде в прихожей, которые я с любовью подбирала. Теперь я смотрю на это всё с пронзительной тоской, осознавая, что это больше не мой дом. По документам квартира моя. Но нашей с Максимом она уже никогда не будет. Скоро мы станем лишь частью прошлого…

Снимаю ботинки, вешаю плащ на вешалку и захожу внутрь квартиры. Иду осторожно, как по неизведанной территории. Осматриваясь, медленно ступаю по паркету. Картинки из прошлого мелькают перед глазами, напоминают о счастливых и не очень счастливых моментах…

— Удивительно. Ничего не изменилось, — говорю я, с улыбкой качая головой.

Максим выходит из нашей спальни, уже переодевшись в домашнюю одежду и с неряшливо взъерошенными волосами. Я осматриваю его и замечаю, что он похудел. Его любимые штаны держатся буквально на честном слове и готовы вот-вот сползти, но шнурки, завязанные почти «морским узлом», этому мешают. И, скорее всего, это связано с больницей, а не с переживаниями из-за развода. Его легкая беззаботная улыбка транслирует то, что для него ничего страшного и непоправимого не случилось. И что я понапрасну драматизирую.