— Ты уже всё решил, да? — посмотрела на него Оксана с осуждением. — А как же я?

— А что ты, мам? Мы же тебя не на улицу выселяем. Выменяем тебе отдельную квартиру в хорошем доме. Переехать я помогу. И исполком больше цепляться не будет.

— А вещи куда? Мебель?

— Ну, хочешь, продай. Хочешь, нам отдай. У нас места свободного много. Этот дом намного больше того, что у нас был.

— Я с таким трудом всё доставала!

— Ну, заберёшь в свою новую квартиру, — ответил Руслан.

— В какую? Однокомнатную⁈ — начала рыдать Оксана.

— Ну, хватит, мам, — устало потёр переносицу Руслан. — Всё равно что-то делать придётся. От дома отказываться мы с женой не хотим. Мы туда пропишемся и у тебя опять будут излишки, ты в принудительном порядке освободишь нашу квартиру и поедешь туда, куда город решит. Скорее всего, в комнату в коммуналке. Вот зачем до этого доводить? Ещё и нас без денег оставишь. А так бы мы не спеша обменяли трёшку на однушку с доплатой. Ты сама выбрала бы себе новую квартиру, а мы получили бы разницу в цене.

— Тебе какой-то дом дороже матери! — сквозь слёзы проговорила Оксана.

— Мам, во-первых, дом и правда очень хороший. Воду с колонки таскать не надо и помои без конца выливать. И места много. Двор большой. Детская площадка во дворе. У нас у каждого своя комната… И у тебя будет своя целая однокомнатная квартира. В чём ты видишь несправедливость?

— Весь в отца! — сорвалась на крик Оксана. — Эгоист! Только о себе думаешь!

— Я о тебе, вообще-то, думаю, — поднялся Руслан, собираясь уходить. — Я-то свои долги как-нибудь отдам… А вот ты… Щербаков из жилкомиссии сказал, у города нет однокомнатных квартир, только комнаты в коммуналках и то, в домах без удобств. Подумай, мам. Отдельная квартира с удобствами всяко лучше, чем коммуналка без удобств.

Он ушёл, а Оксана запустила в закрывшуюся за ним дверь дыроколом. Ярость накрыла её. Плакать она тут же перестала, но успокоиться никак не могла. Хотя умом-то она понимала, что сын прав. Жилкомиссия не оставит их в покое и надо разменивать квартиру на своих условиях. Но так бесило, что ей придется делать что-то против собственного желания!..

Италия. Рим.

Созвонившись накануне со знакомым депутатом парламента от Итальянской коммунистической партии, третий секретарь посольства СССР в Италии Астахов отправился в загородный клуб на встречу с этим любителем конных прогулок. Езда верхом не числилась в списке любимых занятий Астахова, но чего не сделаешь, чтобы не ехать самому в Авиано.

Вот будет обидно, — думал он, забираясь на самую смирную кобылку в этой конюшне, — если Симоне тоже ничего не слышал про Авиано. И задницу отобью, и ехать самому туда придётся…

Он как накаркал, Симоне Трунцо не смог ничего сказать ему про планы американцев по новой военной базе с ядерным оружием в Италии. Но негодование, которое немедленно разгорелось в его глазах и яростное возмущение из-за одной мысли об этом, вселило в Астахова надежду, что депутат будет впредь очень живо интересоваться этой темой.

— Дорогой Симоне, не стоит так переживать, — заметил он. — Может, это всё и не так. Надо, сперва, уточнить, узнать наверняка. Давайте, с вами договоримся, что проинформируем друг друга. Кто первый узнает. Уверен, наши народы одинаково не заинтересованы в том, чтобы американцы разместили на вашей территории ядерное оружие. Вы же понимаете, чем это всё чревато… Возможность ответного удара со стороны СССР… При всех взаимных симпатиях итальянского и советского народов, если дойдет до войны, расклад будет именно таким. А больше всего меня возмущают ситуации, когда подобные решения принимаются тайком от народа. Да что там от народа? Тайком от парламента!

Раззадорив итальянца до белого каления, Астахов решил, что с него хватит на сегодня конных прогулок и предложил депутату чего-нибудь выпить.

Только я положил трубку после разговора с помощником секретаря комсомольской организации ЗИЛа, опять раздался звонок. Это оказалась Александра Латышева с радио. Интересно, долго она дозванивалась, бедолага?

— Доброе утро! — приветствовала она меня очень оживленно, видимо, радуясь, что дозвонилась наконец. — Павел Тарасович, ваши темы одобрили.

— Прекрасно.

— Когда вам было бы удобно приехать на запись?

— Ну, давайте, в среду, в четверг в первой половине дня или в пятницу. Я под вас подстрою свой график.

— Отлично. Спасибо. Я перезвоню сразу, как согласую время, — ответила она и попрощалась.

А я, наконец, собрался и поехал на Лубянку. Понедельник — день тяжёлый. Сегодня ещё хотелось бы добраться до «Лосиного острова» пострелять, а вечером ещё общий сбор в бане «Полёта». И дел у нас там, судя по всему, будет невпроворот…

Румянцев привёл меня в свой кабинет, я передал ему текст доклада по мерам стимулирования сельского хозяйства и он начал его сразу изучать. После того, как я начал печатать свои тексты, делать это он стал гораздо быстрее, явно обладает товарищ майор навыком скорочтения.

Просмотрев до конца доклад, он кивнул и сказал, что о времени лекции сообщит позднее.

— Сперва текст согласую. Что впереди паровоза бежать? Правильно? — посмотрел он на меня с важным видом. Можно подумать, что есть вероятность, что мой текст не согласуют.

Москва. Старая площадь.

Весь день у Захарова всё валилось из рук. Только бы Стельмухов нашёл какой-то выход из создавшегося положения. Всё только стало налаживаться, впереди маячило строительство музея и обеспеченная старость. Ещё бы на нынешней должности немного поработать, хоть лет пять… Да и потом еще рано на пенсию, но можно и пойти на повышение.

Его должность обеспечивала успех всей их команде. А если его сместят, сможет ли он и впредь обеспечивать подконтрольность их предприятий? Не разбегутся ли директора кто куда с готовым отлаженным промыслом? И нужен ли он будет своей команде в таком случае? Большой вопрос…

Конечно, совсем без работы его не оставят. Но велика вероятность, что пошлют куда-нибудь далеко. Может, даже, с формальным повышением, куда-нибудь в Киев. Или в Алма-Ату. После чего он точно от дел группировки будет вынужден отойти. А там все заново затевать, с нуля…

Нет, надо начинать действовать более решительно! Сегодня после собрания еще раз переговорить с Мещеряковым. Задействовать все резервы, поднять всех должников. Начать, в конце концов, раздавать деньги в конвертах тем, кто готов принимать такие подношения, дарить дорогие охотничьи ружья тем, кто боится брать деньгами, драгоценные украшения женам тех, кто сам ничего никогда не берет. Но у жены же не посмеет отобрать, чтобы вернуть…

А то Стельмухов, что-то, такое впечатление, что не будет сильно горевать, если его куда-нибудь отправят. Ему что — в организации теперь полно молодой крови. Может, специально волокитит, не хочет сильно вкладываться, безо всяких проблем готов каждый месяц принимать деньги свою долю и от того же Бортко. Ему какая разница?

А еще, если дело совсем плохо, то он может уже и договорился с тем же Крестниковым за его спиной. Вот почему он не рекомендует ему отправить людей Мещерякова за собой походить, чтобы от слежки, что мог Крестников подослать, подстраховаться? Пожалуй, чтобы исключить такую возможность, нужно сказать Мещерякову, чтобы он и за Стельмуховым последил… Наших он никого не знает, что под Мещеряковым ходят, никогда не догадается, кто именно за ним следит, если и заметит вдруг… Нужно точно знать, с кем он встречается вечерами по ресторанам да дачам…

Освободившись, решил съездить на ЗИЛ. Так как о месте работы Серёги Белого помнил только то, что он работал где-то на конвейере, попросил Варданяна помочь мне его найти. Он сделал пару звонков и минут через двадцать Серёга сам уже прибежал в комитет комсомола. Он так обрадовался, увидев меня. А когда узнал, что будем готовиться к празднику вместе, то вообще расплылся в блаженной улыбке и пообещал переселиться до двадцать второго апреля к Малине, чтобы быть ко мне поближе. И смех, и грех…