Последние слова он проговорил с особой заговорщицкой интонацией.

— Хорошо, я приеду, — пообещал я, пока Епихин не продолжил свою мысль о видах благодарности, незачем товарищу капитану это слышать. — Только у меня лекция сейчас в десять часов, приеду к вам сразу, как освобожусь. Скажите Волошину, что он не один там будет отдуваться, сейчас райкомовское начальство ещё подъедет, так что волноваться нечего.

Ну а что делать? Ни разу про предприятие, которым человек руководит, фильм не снимали. И это не двадцать первый век, в котором стандартный документальный ролик, снятый в Москве, максимум пару десятков тысяч человек увидят. Это СССР, где его помимо нескольких показов по одному из телеканалов с аудиторией в десятки миллионов человек, еще и запросто могут в течение года перед популярными художественными фильмами крутить в тысячах кинотеатров. Сама мысль, что в течение года тебя может увидеть несколько десяток миллионов человек, может много кого вывести из ситуации душевного равновесия. Правда, я не ожидал увидеть человека, способного переволноваться от такого на посту директора таксопарка, чай не оперным театром руководит, а коллективом достаточно свободолюбивых личностей, склонных даже с руководством разговаривать достаточно жестко, но все в жизни бывает. Может, это у него такой страх перед телевидением, уязвимая черта, как у Ахиллеса была проблема с пяткой… Буду спасать его нервную систему от перегрузки.

Епихин поблагодарил меня, не скрывая своей радости, мы попрощались, и я отправился на Лубянку.

Москва. Таксомоторный парк № 5.

— Уговорил, Степан Архипович, — ворвался Епихин в кабинет директора. — Всё нормально, не волнуйтесь так больше. У него сейчас лекция в десять, а потом он сразу к нам. Только, отблагодарить надо будет как-то…

— Само собой, — кивнул Волошин, обмахиваясь платком. — Я уже приготовил ему подарок. Очень хороший… С учётом всех его заслуг… Как раз и вручим…

Лекцию по мерам стимулирования сельского хозяйства офицерам плаща и кинжала прочитал на одном дыхании и приготовился к вопросам. Как и ожидал, больше всего присутствующие обеспокоились возможными нетрудовыми доходами граждан. Но мне даже не пришлось самому отвечать на этот вопрос. Тут же из зала ответили, что с каких это пор получение урожая перестало быть трудом? Труд, да еще и такой, что не каждый согласится его на себя взвалить.

От себя добавил, что нетрудовые доходы будут возникать в том случае, если будет трудно попасть на рынок со своей продукцией. Тогда производители будут вынуждены сдавать её за бесценок перекупщикам и у них пропадёт мотивация к выращиванию излишков. Из чего мы сделали вывод, что городских рынков должно быть много, и они должны быть доступны. А покупатели и продавцы сами отрегулируют свои отношения и цены на продукты.

Но на этом дискуссия не закончилась, в зале сидели люди умные и творческие. Теперь один из офицеров обеспокоился следующим вопросом — не создадим ли мы вновь прослойку кулаков разрешением выдавать по полгектара земли вышедшим на пенсию рабочим? Неужто советская власть так долго боролась с этими кровопийцами, чтобы снова прийти к тому же? И как скажется на социальной стабильности в деревне социальное расслоение? Ответил на это, что такая ситуация возможна, если выдавать в одни руки не полгектара, а два и более. То есть столько, сколько уже одной семье без посторонней помощи не обработать, если хозяйствовать эффективно и выращивать не одну картошку, а множество культур. Тогда да, появятся батраки, а такое количество земли при умелом хозяйствовании и везении с погодными условиями может породить достаточно состоятельного человека. Но станет ли бывший рабочий ментально тем самым кулаком, с которым боролась советская власть? К чему пенсионеру-рабочему с тридцатилетним стажем работы на заводе сражаться с колхозами, как это делали кулаки во время процесса раскулачивания?

А затем вкрадчиво задал сам вопрос, на который ни у кого не нашлось ответа. Если советское государство против того, чтобы у одного индивида скапливались большие объёмы денежных средств, то как быть с писателями, поэтами, драматургами, которые издают свои произведения тиражами в сотни тысяч экземпляров, при этом получая гонорары за каждое издание в десятки тысяч рублей? У некоторых давно скопились сотни тысяч советских рублей. Не удивлюсь, если у некоторых уже и миллионы… Если у нас государство победившего пролетариата и крестьянства, а интеллигенция у нас всего лишь прослойка, то как так получается, что интеллигенту дают возможность легально заработать совершенно сумасшедшие деньги, а крестьянину мы никак позволить этого сделать не готовы? И готовы заранее объявить чуждой советскому государству кулацкой нечистью?

Ну а что мне могли бы возразить? В зале сидели очень хорошо информированные люди, и знали, что я нисколько не преувеличиваю те суммы, которые способны накопить члены творческих союзов… Тут уже не возразить, не впав в антисоветскую ересь… На том дискуссию и свернули.

Правда, закончилась она необычно. Один из седых офицеров на первом ряду встал, повернулся к своим, и сказал:

— Вот, поучитесь товарищи офицеры, как грамотно формулировать и задавать провокационные вопросы. И обратите внимание на его возраст… Поаплодируем нашему лектору, это высший пилотаж!

Теперь я уже подвис, слушая аплодисменты. Так… а чему конкретно я их тут сегодня учил, с точки зрения этого товарища? Все содержание лекции… вообще, что ли, для галочки…

Москва. Один из ресторанов при гостинице «Россия».

— Ну, пробил я их обоих везде, где только можно, — объяснял Захарову Мещеряков. — Переговорил со всеми, кто хоть что-то мог рассказать. Но вы же сами понимаете, Виктор Павлович, люди такого уровня не допустят, чтобы ненужная информация о них куда-то далеко ушла и, тем более, где-то всплыла. За ними походить бы пару недель, а лучше месяц. Тогда ещё есть вероятность на горячем застукать. Любовниц, тех же, выявить. Собрать, крайне аккуратно действуя, чтобы не попасться, дополнительную информацию. Найти старых друзей, которые на самом деле враги, и могут за хорошую сумму слить любопытные факты…

— Нет у меня месяца! — отрезал Захаров. — Понимаешь? Нету!

— Надо вам людей на свою сторону переманивать, — подсказал Мещеряков, — которые что-то решают.

— А то я это сам не знаю, — с досадой ответил Захаров. — Сегодня уже пристроил браслет с бриллиантами и топазами супруге одного деятеля. Обещала поспособствовать, упомянуть обо мне положительно своему супругу. Но тут же риск есть все испортить… Если он ревнив, может кое-что другое вообразить. Приходится выбирать баб страшнее, чем крокодилы, чтобы шансы, что у супруга определенные мысли в мой адрес не появились, были пониже… Да и никто в таком деле никаких гарантий не даст. Стерв полно на таком уровне, что только не делали, чтобы помочь супругу подняться наверх. Пообещать могут, что угодно, а сделать хоть что-то могут и не сделать… Понимаешь?

— Понимаю… Виктор Павлович, а может вам с Ивлевым поговорить? Обсудить эту проблему. Вы же сами видите, пацан часто достаточно нестандартные решения выдаёт.

— Да не, ну, о чём ты, Андрей Юрьевич? — отмахнулся с ходу Захаров. — Я не хочу, чтобы остальные узнали, что у меня серьезные проблемы. Паника нам не нужна, а тем более попытки сбежать с тонущего корабля. Как бы Ивлев остальным не растрепал…

— Да нет, Ивлев кто угодно, только не трепло, — уверенно ответил Мещеряков, — уж поверьте мне, я людей насквозь вижу, профессия такая. Сразу оговорите, что информация не для распространения, и он будет молчать… Да и он-то точно к панике не склонен.

Москва.

Диана была в восторге. Группа возбуждённо гудела, обсуждая скандальную новость. Репутация соперницы стремительно опустилась ниже плинтуса. И вряд ли она ее восстановит когда-то до прежнего уровня. Хоть даже справку принесет, что у нее детей никаких брошенных нет и не было, никто ей не поверит. Стоит ей теперь снова начать заигрывать с Фирдаусом или пакостить ей, стремясь их развести, как Диане немедленно об этом сообщат… Позицию одного из лидеров Малюгиной больше в группе не вернуть… А вот Диана поднимается все выше и выше, после того, как кардинально изменила свое поведение.