Вспомнил, что на камволке ждут американцев для наладки оборудования, и решил взять эту ситуацию за основу будущего сценария. Рабочее название нашего монтажа придумали «Взгляд со стороны». История, вроде, незатейливая, приехали трое молодых специалистов с высшим образованием из Америки в Москву по работе и столкнулись с нашей советской действительностью.

На заводе, где они оказались, они знакомятся с советскими коллегами, тремя такими же молодыми людьми. Два советских парня и девушка принимают американцев гостеприимно, водят в столовую на обед, размещают в рабочем общежитии. Приглашают принять участие в общественной жизни. И по мере того, как они сталкиваются с чем-то и видят, как это у нас, они начинают вспоминать, а как это у них.

— Надо номер, символизирующий работу, показать, как работу конвейера, — предложил я, — и задействовать в нём много людей и жонглёра. Пусть секция бальных танцев придумает какой-то номер, ну, не знаю, парни в рабочих комбинезонах остаются на месте, а девчонки будут в блестящих одеждах изображать какие-то детали и синхронно переходить в танце от одного мастера к другому. И жонглёр пусть между ними бурную деятельность изображает с зажженными факелами. Если хороший спец, а если нет, то пусть с шариками, чтобы нам сцену не подпалил. Всё это под весёлую, энергичную музыку. А потом можно показать перерыв на рабочий полдень, где весь цех встанет и сделает синхронно упражнения для спины, для шеи, перерыв на отдых такой… А потом опять за работу. А американцы посмотрят на это, посмотрят и начнут вспоминать, как у них на заводе… Пусть спортсмены-гиревики номер придумают, например, гири передают друг-другу… Долго, тяжело, и с кислыми минами, под песню «Эй, ухнем!»

— Здорово! — рассмеялся Малина.

— Потом… После работы, — продолжил я, записывая весь этот поток раскрепощенного сознания, — кто-то из советских коллег пригласит американцев на внутренний конкурс заводской студии бального танца, мол, отборочный конкурс перед районным. А кто-то из наших с сожалением говорит, что торопится после работы в институт, и не попадает на конкурс. Кто-то из американцев начинает интересоваться, что это за институт, сколько стоит обучение. Ему объясняют, что институт вечерний, для работающей молодёжи, обучение нисколько не стоит, бесплатно для граждан СССР, и американец начинает вспоминать, как сам был вынужден брать кредит на обучение, который до сих пор ещё не отдал. И вынужден платить каждый месяц банку по нему треть своей зарплаты. Это будет номер фокусника, который будет доставать у несчастного американца последние деньги из карманов. Тот будет озвучивать месяц — к примеру, май, — и тут же к нему в карман за деньгами будет лезть. Потом июнь — и снова в карман. А на одежде спереди и сзади у фокусника будет крупно написано «Банк США».

Мужики уже ржали, прикидывая детали этих номеров.

— Фокусника надо одеть во фрак и цилиндр, — смеясь, предложил Малина. — Как буржуев на всех плакатах изображают.

— Правильно. Далее… На конкурсе бального танца, на котором будут выступать настоящие танцоры в красивых бальных платьях под звуки какого-нибудь вальса, американцы вспоминают, как сами вечера проводят в кабаках, и какие там непотребства творятся. Изображать стиляг в кабаке будут участники, допустим, студии народного танца, а пьяных хулиганов — секция самбо. Думаю, они не откажутся нам помочь устроить хороший дебош на сцене так, чтобы главным героям как следует досталось. Быстренько синяки им нарисуем и кровавые подтёки на губах для пущего эффекта.

— Представляю себе эту драку, — потирал руки довольный Белый.

— Да, можно целую батальную сцену устроить, — улыбнулся я. — А потом медицина. Обращение к врачу сразу после драки, допустим, с переломом руки одного из наших американцев, и получение счёта за лечение на кругленькую сумму. И опять можно привлечь фокусника, чтобы он с лицемерной улыбочкой выдал ему кредит на лечение, оставив в одних штанах и босиком. Пусть прямо в банке там разденется, когда денег не хватит, и выйдет в нижнем белье оттуда.

— Так… А скрипач у нас где будет задействован? — уточнил Серёга.

— Там будет много слов автора, — задумался я. — Пусть скрипач их сопровождает какой-то спокойной мелодией. Особенно, когда американцы будут в конце мучительно думать, может, ну её нафиг, эту Америку? И переход от советской действительности к воспоминаниям американцев будем делать через временное отключение освещения сцены и слова автора в сопровождении скрипки. А, и пусть еще там в кабаке изобьют скрипача. А перед началом его игры конферансье громко скажет — не стреляйте в скрипача, он играет, как умеет!

— Хорошо, а концовка? — напомнил Белый. — У нас же тема «День рождения Ленина».

— Концовка должна быть яркой и жизнеутверждающей, — ответил я. — Думаю, надо будет вывести всех участников одновременно на сцену, как будто на Ленинский субботник и чтоб американцы в первых рядах с носилками.

— Точно! — воскликнул Серёга.

— В одну сторону прошли с какими-нибудь мешками, изображающими мусор, — дальше продолжал придумывать на ходу я. — Обратно пусть девчонку подвезут, с которой познакомились в самом начале, как только приехали. Шутки, хохот, флирт… Потом все выходят и поют один куплет и один припев какой-нибудь энергичной патриотической песни. На этой ноте и закончим.

— А что, мне нравится, — сказал Малина. — Серёга нам как сказал, что надо монтаж ко дню рождения Ленина сделать, так я сразу подумал, ну, всё, приехали… Ничего не получится нормального. Стыдно будет по заводу ходить после такого провала… А тут же целый спектакль получается! И складно все, и к смыслу не придерешься. В том числе по этой, как ее, партийной линии…

— Ну, это же главное, чтобы не придраться было, — подтвердил я, — все остальное могут простить. Но точно не это.

— Ну вот, теперь понятно, над чем работать, — выдохнул с облегчением Белый. — Говорил я всем — нечего вешать нос, надо подождать Пашку, он скажет, что делать!

— Подождите, парни, я все-таки сначала это в комитете комсомола всё покажу, и подпись потребую сверху Григоряна. — похлопал я по тетрадным листам в клетку, исписанным карандашом. — Утвердят, и начнёте работать. Но для этого отпечатать текст ещё надо, — заметил я и поднялся.

— Ты ж только не слишком долго печатай, — взмолился Белый. — Нам же репетировать ещё.

— И костюмы шить, — добавил Малина.

— Постараюсь, парни, — пообещал я и попрощался с ними.

Дома мне жена сказала, что ко мне заходили соседи с первого подъезда. Ответил, что как раз от них и иду. Они, значит, искали меня, а я и не понял, когда к ним только пришёл, чего они меня ждут сидят?

Дети уже спали. Попил чайку с женой, обсудили текущие дела, и я пошёл печатать сценарий монтажа. По факту, перепечатал всё, что придумал у Малины, только расписал реплики главных героев и слова от автора. Номера не расписывал, пусть это будет творческая составляющая самих участников. Указывал только, что должен символизировать номер, и, к примеру, указывал то, что мы придумали. Зачем ограничивать фантазию людей? Пусть раскрепостятся как следует…

Закончил, ещё часа ночи не было. Очень помог опыт написания пьесы. Оформление не вызвало никаких вопросов. Думал только над диалогами и словами автора.

Утром в четверг сразу, без предварительного звонка, отправился на завод. Даже если Варданяна не будет на месте, просто оставлю для него сценарий, а потом позвоню, узнаю, одобрили, не одобрили? И приходить ли Белому за ним?

Москва. Лубянка.

Получив донесение от резидента в Риме, зампред Вавилов вызвал полковника Воронина.

— Ну, что я тебе хочу сказать, Павел Евгеньевич, — наморщил лоб генерал. — Итальянская резидентура докладывает, что нет никаких признаков появления американцев в Авиано. Даже о планах таких никто не слышал. Никаких признаков по подготовке к расширению аэродрома или строительства новых капониров. Никаких объявлений в местных газетах о найме работников для этих целей. Так что, можно считать доказанным, что французы ведут с нами игру через «Скворца».