Когда прошел первоначальный шок, и меня оставило ощущение, что происходящее – омерзительный фарс, я обнаружил, что разговаривать с Симоной очень интересно. Ее воспоминания были такими же обрывочными, как мои. Я поступил очень недальновидно, стерев нашего учителя Маэстро, пропали многие ее школьные воспоминания. Однако кое-что мы все-таки помним, и благодаря этому мы снова почувствовали себя как в старые времена. Пандора добавила ей память о происходившем с нами после выхода из ГВР: ее восприятие реального мира, наш поцелуй, передозировку лекарств. Да, она поддельная, но она очень мало отличается от той девочки, которую я помнил, и я в состоянии не обращать внимания на эту разницу. Мы разговаривали с ней несколько часов, так много нужно было нам обсудить.

Мы разговаривали, и в глубине души я опять и опять вспоминал о Пандоре. Она потратила столько сил и времени на то, чтобы воссоздать женщину, которая никогда не была ее подругой, она была ее соперницей. Она вернула Симону, надеясь помочь мне. Смерть Симоны была самой тяжелой моей потерей. Теперь, когда она родилась заново, может быть, я снова смогу жить. Может быть, мне станет интересно работать с Пандорой и ее друзьями, захочется вместе с ними преображать этот мир.

Этого не случилось. Даже поговорив с Симоной, я не захотел примириться ни с Исааком, ни с Вашти, ни с Шампань. С другой стороны, к моему величайшему удивлению, я начал теплее относиться к этому миру.

Вот что произошло.

Во-первых, появилась Симона. Я любил ее с шести лет и до самой ее смерти, я носил в сердце эту потерю как воспоминание о том, чего у меня уже никогда не будет. Она была моим наваждением в течение многих лет: блестящая, талантливая, прекрасная Симона, та единственная, с кем я хотел соединить свою жизнь.

Я переболел ею. Словно свалилось заклятие, я больше не чувствовал к ней того, что раньше. Я очень изменился со дня ее смерти. Я вырос. Безусловно, я был в восторге, что она вернулась в мою жизнь, я жаждал ее дружбы, но не более того, любви больше не было.

Я излечился.

Во-вторых, появилась Пандора. Сумасшедшая, она любила меня много лет, а я отвергал ее. Я делал это отчасти потому, что считал себя недостойным такой любви, отчасти потому, что в моем сердце, полном скорби по Симоне, не было для нее места. Я старался не обнадеживать девушку.

Без сомнения, у нее были причины, чтобы воскресить Симону, но она сделала это для меня. Из любви ко мне. Этот поступок – поступок самый чистый, самый жертвенный из всего, что она могла для меня сделать. Она так сильно меня любила, что попыталась вернуть меня к жизни и подарить мне счастье, рискуя потерять меня навсегда.

Наконец-то я увидел ее в истинном свете.

Благодаря ей мир стал для меня гостеприимней, я увидел, что в нем есть надежды и для меня. В нем могут происходить удивительные вещи, даже если сам ты немощен.

Я вышел из ГВР с мыслью позвонить Пандоре, но оказалось, что она уже пыталась со мной связаться. Я перезвонил ей и сразу же оказался на грешной земле: узнал, что натворил Деус, как он устроил взрыв в Нимфенбурге и сбежал с одной из девочек Вашти.

– Вот дьявол, – только и сказал я.

– Прости, Хэл. Я сейчас разыскиваю их.

– Ладно, – ответил я. – Скоро буду.

Я рассказываю историю про лягушек всегда по-разному. Иногда это зеленые лягушки, иногда коричневые. Иногда они покрыты бородавками, иногда нет. Это могут быть обычные лягушки-быки, а могут быть древесные с острова Окинава. Они могут быть даже жабами. Их может быть десять, двадцать, а то и целая армия, но сама суть истории всегда одна и та же.

Несколько лягушек путешествовали вместе, две из них свалились в канаву. Увидев, что канава очень глубока, остальные поняли, что их товарищам никогда уже не выбраться.

– Не стоит и пробовать, – заквакали они.

Однако лягушки пытались выпрыгнуть. Они прыгали и прыгали, хотя им никак не удавалось запрыгнуть на край канавы. Остальные кричали им, что лучше прекратить мучиться, что лучше сдаться, лучше лечь и умереть. В конце концов одна из них так и поступила. Вторая лягушка, будто не слыша их, продолжала прыгать что было сил. И вот, несмотря ни на что, ей удалось выпрыгнуть из канавы.

Лягушки были изумлены.

– Почему ты не сдалась, почему продолжала прыгать? – спросили они. – Разве ты не слышала, мы советовали тебе сдаться?

– Правда? Вы все время кричали именно это? – удивилась лягушка. – Может быть, я немного оглохла. В канаве я все время думала, что вы подбадриваете меня.

Моей сестре Далиле всегда нравилась эта история, и теперь я часто ей рассказываю ее. Сейчас мы часто думаем о лягушках. Микробы пожрали Мутазза, проникнув в его плоть и кровь, да упокоится он с миром. Только чудо может спасти Рашида, так велика вероятность, что он уйдет вслед за братом. Но мы – Нгози, Далила и я – должны прыгать.

С тех пор как я пережил религиозное озарение, я стал бесстрашным. Темная сторона жизни больше не пугает меня. Все, что происходит с нами, – часть божественного плана. Моим братьям и сестре нужна моя помощь, чтобы держаться, и я с радостью отдаю им себя, я убеждаю их надеяться даже тогда, когда они оказываются в океане страха и сомнений.

Последнее время я думаю об отце как о лягушке Дарвина. Мужская особь этой лягушки заботится о потомстве, самец собирает языком икринки, которые отмела самка, и хранит их в зобе, они превращаются там в головастиков. Когда головастики становятся лягушатами, он выплевывает их в этот мир.

Интересно, как бы мы жили, если бы у нас была мать? Если бы мой отец и Шампань смогли зачать детей? Если бы мы появились из ее матки, что тогда? Сейчас я так много думаю об этом.

Когда Мутазз умер, отец не плакал, а если и плакал, он постарался делать это незаметно для нас.

Вероятно, до того, как Дебрингем стал технологическим центром, он выглядел примерно так же, как курортная зона вокруг озера Старнберг. Берег озера и окрестности невероятно красивы, указатели приглашают поплавать под парусом, прокатиться на водных лыжах, просто побродить по тропинкам. Вода манит, но купаться некогда. Мы не за тем сюда приехали.

– Двадцать метров. Вон тот домик на берегу, – говорит Шампань, глядя на датчик Пенни на следящем устройстве Аргоса.

Внутри домика мы обнаруживаем лишь три скелета: давно умершая пара лежит в обнимку, а у ног кровати – скелет их верной собаки. Подобные сцены всегда приводят меня в замешательство. Пес не мог сам о себе позаботиться? Или не хотел? Они заперли его? Они пытались его выпустить? Ему некуда было идти? Когда хозяева перестали двигаться и разговаривать, он что, просто лег и принялся ждать?

Датчик мы находим быстро, он лежит в сливной канаве. На полу погашенный окурок сигареты с гвоздикой. Велосипеды брошены в сарае. Рядом свежие следы шин спортивной машины, по-моему, они ведут к берегу, потом поворачивают на запад.

Я вызываю Маласи и сообщаю ему новость. Он обещает помочь, посмотреть изображения со спутников, попробует засечь GPS, если он установлен на машине, а если нет, он прочешет всю местность западнее Старнберга и попытается отыскать беглецов.

Шампань глубоко вздыхает.

– Нам больше нечего здесь делать, поехали домой, будем ждать.

– Ты уже успокоилась?

– Я не горю желанием найти их прямо сейчас, – признается она, отбрасывая с глаз прядь волос. – Сейчас они хотят поиграть во взрослую жизнь, но, в конце концов, заскучают по удобствам и вернутся сами. И сделают это на наших, а не на своих условиях.

– И что тогда?

– Посмотрим. Они должны быть наказаны за то, что сделали. На парнишку Хэла мне наплевать, но Пенни нужна помощь, лекарства, терапия. Я знаю, Бриджит и Слаун обижали ее, но ее реакция была чересчур яростной. Я их мать, я знала, что они могут бунтовать время от времени. Но я никак не думала, что они могут вышибить друг другу мозги.