То, что мы делаем, не смешно, а нам все равно весело.

Ты поймал ее коптер лазером, теперь можешь взорвать в любую секунду. Это все равно, что поднести руку к лицу человека на дюйм и кричать снова и снова: «Я к тебе не прикасаюсь!» Ты не собираешься причинять вред Пандоре, но ты вооружен, а твоя возлюбленная хихикает, наблюдая, как ты ведешь цель.

– Ага, она испугалась, – веселится она. – Посмотри, удирает.

– Ага, наверное, она никак не может понять, что это за чертовщина.

– Класс.

Интересно, Пенни сейчас улыбается под шлемом? Тебе так нравится ее задумчивая улыбка, которая одновременно разрывает и успокаивает твое сердце.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваешь ты, когда увеличивается перегрузка.

– Ты шутишь? Мне так весело, что болеть просто некогда! – хохочет она и потихоньку кладет руку на кнопку пуска, потом отдергивает.

Ты замечаешь это и смеешься вместе с ней, но в ушах у тебя стучит кровь. Она продолжает свою игру, делает вид, что вот-вот запустит ракету, и при этом напевает тревожную, полную драматизма мелодию. Наконец она хватает твою руку и сильно сжимает.

– Ладно, на счет три давай покончим с ней. Один…

– Что?

– Два… Три!

Ничего не происходит, и вы оба смеетесь с облегчением.

– Ага, точно, – говоришь ты, – давай грохнем ее.

– Ага, – хохочет она, – потому что мы вне закона.

Наверное, это было самым идиотским развлечением в твоей жизни, зато она просто вне себя от восторга, и спорить с ней невозможно.

– Ладно, на этот раз по-настоящему. Один… Два… Три!

Когда произносишь вслух, еще смешнее. У тебя от хохота уже болят ребра. А слезы застилают глаза.

– Хорошо, – выдавливает она между взрывами хохота. – Один… Два…

Управляемая лазером ракета уже выпущена, спасения нет. Я пытаюсь молиться Богу, пусть даже сама не знаю, верю я в него или нет. Мой разум кричит: «Только не это!» – а губы сами выкрикивают: «Дерьмо, дерьмо, дерьмо!» – словно ребенок, в приступе гнева повторяющий запретное слово.

Времени на размышления нет, потому что точка на экране, изображающая снаряд, несется к точке, изображающей меня, с беспощадной неотвратимостью. Когда они сливаются, я неожиданно взлетаю в небо – Маласи активировал отстреливающееся кресло. Я ору в шлем, все происходит так быстро, что я даже не понимаю, лечу я вверх или вниз, все вертится вокруг: океан, небо, падающий, разламывающийся коптер, все полыхает таким жарким огнем, словно я сама загорелась. Когда я осознаю, где верх, а где низ, выстреливает парашют и резко дергает меня вверх. Какое нежданное блаженство – парашют раскрылся, но в тот же миг я немею от изумления: что-то металлическое несется прямо на меня, врезается в голову, и мир скрывается в тумане. Появляется боль, но хуже боли угасающее сознание, а еще хуже – смутное ощущение, что парашют порван и Средиземное море вздымается мне навстречу куда быстрее, чем должно бы.

Обгоревшие обломки. Волнующее зрелище. Когда ракета с визгом вырывается из орудия, тебе становится дурно, прихватывает живот, потом немного отпускает – она сумела катапультироваться, а потом становится еще хуже – пищевод наполняется жгучей кислотой: парашют порвался, и она падает, ее поглощают волны.

Ты держишь руку Пенни. Ваши пальцы лежат на кнопке. Она поворачивается к тебе, на лице беспредельное изумление, как и на твоем.

– Я думал, что ты шутишь.

– И я, – говорит она.

– Тогда почему ты это сделала?

– Я ничего не делала, – возражает она. – Это ты нажал.

– Я же чувствовал, как движется твоя рука.

– Когда ты ее сам подвинул.

– Но я не хотел этого! – кричишь ты.

– Ладно, я хотела, а сделал ты. У меня бы ни за что не хватило духа на такое. Я не настолько храбрая.

Ты считаешь, что нажала кнопку она, но ведь ты можешь и ошибаться. Сам знаешь, у тебя проблемы с самоконтролем. Сколько раз ты делал такие вещи, которые делать не следовало. У всех людей бывают неожиданные порывы, но они говорят им «нет», ты не любишь это слово. Поэтому никогда не отказываешь Пенни. Ты хотел сбить Пандору? Она же нравилась тебе. И отцу тоже. Что же он теперь скажет?

– Ты действительно меня любишь, – мурлычет Пенелопа. – Поэтому ты смог.

Ты ее, конечно, любишь, но на кнопку нажала она. Разве нет? Возможно, вы оба. В любом случае ты влип. Даже больше того.

– О господи, что же мы наделали?

– Ты отправил ее в могилу, вернее, в морскую пучину. Брось, не переживай. Ведь она это заслужила, – говорит она.

– Потому что она предпочла тебе Оливию?

– Не только это! Она пыталась промывать мне мозги в ГВР. Она запихивала мне в голову всякую чепуху. Я даже не знаю теперь, что у меня в голове.

Даже если это правда, уверен ли ты, что Пандора заслужила такую участь?

– Я не знаю, – отвечаешь ты, ощущая себя маленьким и беспомощным.

– Зато я знаю, – говорит она, сжимая пальцами твой трясущийся бицепс. – Я знаю, что ты меня любишь. Ты дьявольски крепко любишь меня.

Ты пытаешься собраться с мыслями, но твоя девушка начинает рассуждать вслух, что она с тобой сделает, когда вы окажетесь на земле. Ты слушаешь и не можешь сосредоточиться. Тогда ты кричишь:

– Заткнись! Заткнись! – пока она не оставляет тебя в покое. Ты пытаешься придумать, как все исправить, но ничего нельзя уже изменить. Единственное утешение: если у нее был Конец Света, она не будет страдать от боли.

– Полетели в Париж, – шепчет Пенни, – я проголодалась и хочу увидеть Париж.

Я уже практически закончил ремонтные работы, когда поступил вызов от Маласи. Я подумал, он хочет позабавиться надо мной и над тем, как я медленно программирую, попросить данные о состоянии вируса, но, услышав те пятнадцать слов, что он сказал, я моментально вскочил и побежал к двери.

Шампань могла быть где угодно в это время, но ей «повезло» оказаться на моем пути. Я схватил ее руку прямо на бегу и потащил к самолету.

– Отцепись от меня, – разозлилась она. – Что ты делаешь?

– Ты нужна Пандоре. Давай закидывай свою задницу в самолет.

Я разбиваюсь о воду. Не насмерть, но почти.

Перед ударом я свернулась калачиком, я вспомнила, что положено делать в таких случаях. Как только я ударилась о воду, я провалилась в черноту. Потом я пришла в себя, но темнота осталась. Глаза ослепли, я не чувствую правой руки и правой ноги. Мучительная боль перекатывается по позвоночнику. Во рту странный привкус, я слышу голос Маласи, но очень слабо.

– Пандора, ты слышишь меня?

Кажется, я ему отвечаю. Я словно во сне. Он вопит что есть мочи: мой шлем треснул, и кислород выходит. Если я сейчас же не заделаю течь, вода зальет маску. Я начинаю соображать: я болтаюсь в море и пытаюсь держать голову над водой, но подводные течения постоянно тянут меня вниз, а у меня только одна рука и одна нога, чтобы им противостоять. – Маласи помогает мне найти течь, помогает заткнуть ее клочком моего разорванного парашюта. Откуда он знает, что здесь происходит? Наверное, маяк на моем летном костюме активировался и посылает Маласи данные с датчиков, расположенных по всем швам.

– Я ослепла, – говорю я ему.

Он просит меня не волноваться, он поможет. Он будет моими глазами и не даст утонуть, пока не подоспеет Хэл.

Где же теперь смола, которую ждет Вашти? Пережила ли она взрыв? Пли она утонула и лежит теперь на дне моря?

Течение толкает меня из стороны в сторону, хочется кричать и плакать, но я стараюсь изо всех сил не делать этого. Я буду держаться, потому что Маласи сказал, что все теперь работают вместе. Сознание туманится от мерного покачивания на волнах, но слова Маласи – это якорь, за который я держусь. Мы снова команда, теперь мировым проблемам противостоят пять человек, и они вместе. Хэл присоединился к нам, нас теперь пятеро, мы едины, мы – кулак.