Ты заряжаешь гранатомет, закладываешь тяжелую ракету в патронник и захлопываешь со щелчком.

– Зачем ты это делаешь? – спрашиваешь ты ее. – Убийство из милосердия или месть?

– Какая разница? Месть – низкий путь, убийство из милосердия – высокий, но, в конечном счете, мы делаем все это только для себя. Для Пенни и Деуса, для Деуса и Пенни, – ласково шепчет она мне на ухо.

Ты думаешь о Хаджи. Смерть, которую ты дашь ему, лучше, чем та, которая его уже ожидает? Ты думаешь о товарищах по оружию и о дамах сердца, ты не понимаешь, почему ты должен изображать из себя бога и творить смерть? Действительно ли ты – бог огня? Неужели твое предназначение – все уничтожать? Или ты просто беглец, совершивший страшную ошибку? Может быть, и то и другое?

Тебя мучают вопросы. Чудовищность того, что ты собираешься совершить, сокрушительна. Она спрашивает, готов ли ты, ты молча стоишь на месте.

– Ну давай же сделаем это вместе, – предлагает она. – Считаем до трех.

Она считает, а ты смотришь на нее. Потом говоришь:

– Я не могу.

– Конечно можешь, ты уже однажды делал это. Второй раз будет проще.

– Пенни, – говоришь ты, кладя гранатомет на землю, – там может оказаться мой отец. Пока я не знаю, где он, я не стану ничего делать.

– Почему?

– Потому.

– Ты действительно считаешь, что он особенный? – хмурится она.

– Он мой папа, без него не было бы меня.

– Деус, – говорит она. – Ты такой, как ты есть, только благодаря тем решениям, которые ты принимал. А он хотел простую копию себя.

– Все намного сложнее, – возражаешь ты, но это бесполезно, она тебя не слушает.

– Были Адам и Ева, а не Адам, Ева и отец Адама, – говорит она.

– Я не стану это делать, – говоришь ты, изо всех сил стараясь не дрогнуть, когда она бросает на тебя затравленный взгляд.

– Ладно, теперь понятно, что ты меня не любишь. Ты такой же, как все. – Она говорит это, и слова ее словно острые ножи.

Ты не возражаешь ей, потому что вполне возможно, что так и есть. Пусть ты очень любишь ее, скорее всего, ты ей не предназначен. Может быть, на самом деле огонь пытался именно это тебе поведать – не все можно получить.

– Замечательно, тогда я сама это сделаю, – говорит она, протягивая руки, чтобы взять гранатомет, но ты ей не даешь. Ты разряжаешь его, она потрясена. И мука в ее глазах поражает тебя своей глубиной, словно смотришь в пустой колодец в разгар страшной засухи.

Я наблюдал за ними через прицел, я был готов поставить точку и молился, чтобы этого не пришлось делать.

Он зарядил гранатомет и собирался его поднять, но я сохранял присутствие духа, я повторял про себя: «Не делай этого, не смей» – каждый раз, когда он собирался вскинуть оружие. Он не смог. Он положил его на землю. Потом отобрал у девочки. Она просто обезумела, принялась кричать на него, потеряла контроль над собой. И тогда я понял, что именно она всем заправляла. Мой сын полюбил не ту девушку, но сейчас приходит в чувство. Я мог это понять. Я сочувствовал ему. Я опустил прицел на долю дюйма и продолжил наблюдение. И я подумал: «Хорошо». Но когда она выхватила пистолет, мне пришлось выстрелить.

Ты видишь, как она выхватывает пистолет и вскидывает его, ты ничего не предпринимаешь, звучит выстрел. Выстрел раздался слишком быстро, это удивляет и не удивляет тебя одновременно, моментально брызнула кровь, словно в голове у нее взорвался фейерверк.

Ее кровь льется на мостовую под нами. Ты мог бы поцеловать свою Спящую красавицу, но она все равно не проснется. Человек-прощание избавил ее от Конца Света. Чтобы она покинула мир навсегда. Твой папа здесь, он, должно быть, воображает, что спас тебе жизнь, но ты-то знаешь, что для тебя уже нет спасения. Ты никогда не был богом огня, потому что бог огня – твой отец, и только он, потому что он один умеет уничтожать все.

Я убил ее, потому что ничего другого мне не оставалось. Она сама сделала свой выбор, а я сделал свой. Как только она упала, он понял, кто стрелял, я видел, как он оглядывается, пытаясь обнаружить, где я прячусь.

Я опустил оружие и снял шлем, чтобы меня можно было увидеть. Я позвал его по имени. Я так много хотел ему сказать, но не знал, с чего начать. Я хотел, чтобы он знал – я пришел за ним, я понимаю, как она его обманула, любовь не всегда такая, и пусть она умерла, ему не нужно умирать вместе с ней.

Выражение его лица сказало мне все. Я видел его, а он меня. И мы оба знали правду.

Я только успел добежать до основания смотровой площадки, я вытянул руки, словно хотел поймать его. Но его было не спасти. Он прыгнул, словно опрометчиво кинулся мне в объятия, но то были не мои руки, он не хотел, чтобы я ловил его. Не было ни малейшей возможности поймать его. Но самое удивительное, я все-таки думал, что поймаю.

Я просыпаюсь под звуки прибоя, но ничего не вижу.

– Ты проснулась, – говорит голос. – Добро пожаловать домой.

Это голос Шампань, я счастлива его слышать. Но я по-прежнему не вижу ее. Правда, пока это меня не слишком беспокоит, еще не закончилось действие обезболивающих лекарств. Мои переломанные кости не срослись чудесным образом – надежда, что это был сон, испарилась, – я привязана к спинодержателю, чувствую его под собой.

Она сообщает мне, сколько времени я проспала, и я изумляюсь.

– Скажи, что у тебя болит?

– Думаю, мы сэкономим время, если я скажу, что не болит.

Я перечисляю повреждения, и она ставит мне диагноз: грыжа межпозвоночного диска, перелом бедра, локтевой кости, травма головы средней тяжести, которая привела к слепоте и сотрясению мозга. Они все залечат, только нужно время. Единственное, за что она не может поручиться, – это мое зрение, они с Вашти должны сначала внимательно меня осмотреть, когда мы вернемся в Нимфенбург.

– В конце концов, учитывая силу удара о воду, странно, что ты вообще осталась жива, тебе очень повезло, – вступает в разговор Маласи.

Они рассказывают мне, как я чуть не умерла, как Хэллоуин меня спас, а Шампань реанимировала.

– И вы работали вместе? – недоверчиво переспросила я.

– Я просто не выношу Хэла, но в некоторых вещах он меня восхищает, – признается Шампань.

– А где он сейчас?

И они рассказывают мне все. Я думала, что известие о смерти Пенни и Деуса вызовет в моей душе радость, но вместо того я чувствую грусть. В их жизни очень многое было возможно, а они это не ценили. Моя мама часто говорила: «Господь нередко дает орехи тем, у кого нет зубов».

Полная загадка, зачем эта парочка так поступила, единственное, что понятно, их влекло друг к другу, а вместе они были как огонь и бензин. Странно, в кармане у Пенни нашли разбитую банку с клубничным вареньем, никто не мог понять, зачем она ее носила. У нее была аллергия на клубнику. Все решили, что она либо из упрямства пожелала есть сладости, которые ей нельзя, либо из чувства вины она хотела себя отравить.

Потом они рассказали мне о Хаджи, Нгози и Далиле. Исаак и Вашти не успевали с лекарством, поэтому единственным их шансом стала заморозка. Во всяком случае, теперь у них есть маленький шанс, слава Богу, но мне очень жаль Исаака.

Как только мы добудем смолу, Вашти попытается синтезировать ее и уничтожить Черную напасть раз и навсегда. Если все получится, мы сможем спасти очень многих, томящихся сейчас в криогенном плену. И детей Исаака тоже. Возможно, мы дадим им будущее, которого они достойны.

– Ты вечная оптимистка.

– Ты так это говоришь, словно это плохо.

– Нет, я тобой восхищаюсь. Есть еще одно замечательное качество, оно помогает пережить беды и не сломаться.

– Ты имеешь в виду мужество?