Тем не менее, когда он предложил свозить их группу на лето «по эзотерическим местам Крыма», Инна сразу согласилась: она еще не бывала на море: кроме того, ей казалось, что, возможно, «магия места» сработает независимо от хиппи и она научится управлять своими видениями. Инне очень этого хотелось: было обидно расставаться с двойниками, только познакомившись, и не знать, когда они увидятся снова.

Накануне отъезда, поздно ночью, когда Инна упаковала рюкзак и собиралась ложиться спать, ее посетило еще одно видение. В нем была ее комната и ее постель, а на постели лежала она сама и горько рыдала. Инна испугалась, ей хотелось привлечь внимание своего двойника и спросить, что ее так расстроило. На всякий случай она тихо позвала: «Инна!», но девушка, как обычно, ее не услышала. Тогда Инна вспомнила, что мама купила ей фонарик в дорогу («Вам же наверняка захочется погулять ночью! – Откуда ты это взяла? – Детка, ты не поверишь, но мне тоже было восемнадцать»).

Инна достала фонарик, направила его на видение и принялась мигать. Вскоре девушка подняла заплаканное лицо от подушки и с испугом уставилась на нее.

«Не пугайся! – написала ей Инна. – Я не галлюцинация и не привидение!»

Девушка тряхнула головой, оглянулась, достала из валявшейся в углу сумки тетрадь с ручкой и написала: «Кто ты?»

«Меня зовут Инна, – ответила Инна. – Я – это ты из параллельного мира. Понимаешь?»

Девушка неуверенно кивнула.

«Что случилось? Почему ты плачешь?»

Девушка криво улыбнулась и ответила:

«Парень оказался скунсом».

«?»

«Он меня бросил».

«Ясно, – написала Инна. – У нас говорят козлом».

«Тоже неплохо», – ответила девушка.

«Не расстраивайся, – написала ей Инна. – Зачем тебе скунс? – И, как в детстве, добавила: – Давай дружить! Нас таких здесь много».

Другая Инна задумалась и написала:

«Твоя комната похожа на мою».

«Конечно, у нас ведь одна жизнь, только они немного отличаются. Твою маму как зовут?»

«Вера Сергеевна».

«А мою Любовь, но тоже Сергеевна. Теперь ты понимаешь?»

«И сколько же вас?»

«Не вас, а нас. Даже не знаю толком. Есть очень странные».

Они проболтали полночи, Инна увлеченно посвящала новую знакомую в странности их общей жизни. Где-то около двух часов ночи она проболталась, что едет на Черное море. Инна-вторая посерьезнела.

«В Крым?»

«Да».

«В турпоход?»

Чтобы не вдаваться в подробности, Инна кивнула (она немного стеснялась своей эзотерической компании).

«Там я и встретила Колю, – написала ей Инна-вторая. – Ну того скунса. Ты с ним поосторожней».

«Хорошо. Спасибо, что предупредила».

Коля в группе оказался только один – старый друг руководителя, больше всего похожий на засохшую картофелину: весь такой серолицый и сморщенный. Инна решила, что тут что-то не сходится: наверное, очередная шутка параллельных реальностей.

Крым ее потряс. Яркостью красок, яростью солнца, обилием растительности. Был июнь, все цвело, а что не цвело, то раскрывало бутоны. Инна никогда прежде не видела такого изобилия: розово-лиловые огромные гибискусы; крупные, жмущиеся друг к другу, слепляющиеся в тяжелые соцветия цветки олеандра; какие-то вовсе незнакомцы, похожие на белые фонтаны, низвергавшиеся с низких ветвей; нежно-голубая павловния; нежно-розовый тамариск. Инна купила маленький определитель растений и ходила по паркам, изучая эту незнакомую петербуржцам ароматную азбуку. Цвели в парках скороговорчатые рододендроны-из-дендрария и высилась на горизонте Бабуган-яйла, чье название нельзя было произнести иначе как с приглушенной губной дробью, словно пытаясь проглотить синий простор: Бабу-ган-бабу-ган-бабу-ган-яй-ла.

Они поселись в недорогом отеле, рядом с городским пляжем, довольно грязным, покрытым острой галькой, но море все же оставалось морем – зыбкой, соленой, рвущейся к небу кисеей, на которую Инна осторожно ложилась, а оно с неожиданной силой начинало ее крутить и подбрасывать.

Днем они ходили в горы. Поднимались на Аю-Даг, на Ай-Петри, ездили на экскурсии в пещеры Чатыр-Дага, которые потрясли Инну своей несоразмерностью со всем ее прошлым опытом: мертвой отстраненной красотой и бесцельным изобилием каменных натеков, причудливых сталактитов и сталагмитов.

В предгорьях ее встречали италийские сосны с длинными иголками, разлапистый тис, в горах – небольшие, но очень пушистые дубы: здесь для всех листьев было вдоволь солнца, и они не рвались к нему, как на Севере, а наоборот, старались спрятаться друг за другом от обжигающих лучей. Дальше, если речь шла о горе повыше, типа Чатыр-Дага или Ай-Петри, как в слоеном кремовом торте, шла прослойка сизоствольных буковых деревьев, далее – желтоватые и рыхлые зубцы скал, как губки собирающих в своем чреве воду.

Коллективных медитаций и обрядовых танцев вокруг «камней силы» Инна почти не замечала, принимала в них участие постольку-поскольку, постоянно отвлекаясь то на темно-синюю, словно лаковую, бабочку, то на быструю зеленоватую ящерицу. Хиппи ее ласково журил, Инна просила прощения и обещала исправиться.

По ночам они часто ходили на пляж, жгли костры, пекли в золе зеленые яблоки, смывая их терпкий кисло-сладкий вкус крымскими мускатами, которые продавались в пластиковых бутылках и были удивительно дешевы. Шумно вздыхало море, протяжно и грустно кричали в кронах деревьев маленькие совы: «Сплю! Сплю!» Инне хотелось быть влюбленной, хотелось целоваться под звездами. Поэтому нет ничего странного, что она влюбилась в Никиту – удивительно красивого мальчика из их компании, с тонкими музыкальными пальцами и длиннющими ресницами. Он что-то ей рассказывал про астральные сигналы, потом осмелился обнять Инну за плечи и неловко поцеловал. Она ответила с жаром, напугавшим обоих, но они быстро привыкли и вместе познавали радость тайных рукопожатий, прикосновений к груди, тяжести чужого тела, вдавливающего в гальку со сладкой болью. Дальше тайных ласк у костра, пока другие парочки так же обнимались или отправлялись купаться голышом, пока не шло, но Инне большего и не надо было. Поздно ночью она падала на кровать и сразу засыпала, а видения вовсе прекратились. У Инны даже не было времени подумать, рада ли она этой перемене или ей будет не хватать своих «я».

Оставалась примерно неделя до отъезда. Никита с другими мальчишками пошел за вином, а Инна ждала его на пляже, когда к ней подсел лысый хиппи. Он стал пенять ей на то, что она невнимательна в последнее время, не беспокоит ли ее что-то. Инна смутилась: человек ради них старается, организовал такую поездку, а она неблагодарная… Ей хотелось сказать ему что-то доброе, неформальное, о том, как много он для нее сделал, но тут хиппи, воровато оглянувшись, повалил ее на песок, больно ухватил за грудь и впился губами в ее рот. У Инны перехватило дыхание от неожиданности и от запаха перегара. Она судорожно дернулась, высвободилась и в ужасе сбежала.

В номере она тщательно вымылась, все еще передергиваясь от отвращения, и стала собирать вещи. Постучал в дверь Никита, который не нашел ее на пляже. Она открыла ему и рассказала, что произошло. Он казался ошеломленным и принялся расспрашивать ее. Она рассказывала, морщась от подробностей, потом снова заплакала и вдруг поняла, что расспросы Никиты сводятся к тому, что она сделала не так, каким именно образом дала понять, что ждет такой атаки.

– Ты считаешь, что я виновата? – спросила она прямо.

– Нет, конечно, но мужчина отвечает на импульс женщины, и я хочу, чтобы ты осознала, когда именно дала неправильный импульс.

– То есть хочешь узнать, не заигрывала ли я с ним?

– Ну мне же ты кажешься привлекательной, – игриво заметил Никита. – Вероятно, и другим мужчинам тоже.

– И ты считаешь, что они имеют право?

– Мужчины реагируют на импульс, – упрямо повторил Никита. – Ты даешь неправильный импульс, который позволяет всем думать, что ты доступна.