Причем выдергивала их не хаотично, а выдавала хорошо поставленные, скадрированные, тематические композиции, как если бы ее направляла уверенная рука профессионального фотографа.
И чем больше я об этом думал, тем меньше мне нравилась идея с порталом. Вряд ли старая фотокамера, которая выглядит, весит, работает и даже ржавеет именно как старая фотокамера, была способна грызть переходы в пространственно-временном полотне. Скорее она просто выдавала сюжеты, которые ею снимали в те годы. Но тогда возникал закономерный вопрос: где эти кадры-образы хранились до настоящего момента, в какой такой облачной флешке? Может быть, ноосфера, она же эфир, она же энергоинформационное поле действительно существует, а у меня в руках оказался ключ для входа в это инфооблако? И вот еще что. На месте создателей этой технологии, расточительно было бы делать такой терминал однонаправленным. Я бы на их месте в сеансы открытия информационной «трубы» не только отдавал данные, но и «ставил бы ее на закачку». А что, если и меня тамошние обитатели уже «скачали» за то время, что я упражняюсь с этим ящиком Пандоры?! Я вздрогнул, невольно оглянулся по сторонам и прислушался. Нет, похоже, разговаривать «они» со мной не намерены. И это хорошо. Иначе моим уделом стали бы интервью телепрограммам о таинственных явлениях и сумасшедший дом. Стоя перед светящейся панелью, я медленно опустил камеру. У меня было такое чувство, словно я постоял у края бездны, посмотрел в черные дыры, побоялся неизведанной бесконечности и вернулся в реальность.
Все это слишком фантастично и вычурно, как предположение о вредителе на японском заводе. Причина должна быть где-то рядом. Я перевел взгляд на «Москву-2», которую держал в руке. Не просто рядом – в самой камере!
С учетом того, что «тени» появлялись только тогда, когда затвор пропускал на пленку свет солнечного спектра или свет электролюминесцентной панели, образы прошлого могли взяться только из самого? объектива. Ну конечно же…
Органическая дрянь в последней группе линз!
Это был единственный элемент в совершенно обычной фотокамере, который потенциально мог служить аккумулятором образов и хранить в памяти всех и вся, прошедших через открытый затвор. Вероятно, в канадском бальзаме, соединяющем две последние линзы, произошла какая-то немыслимая, пока недоступная моему пониманию, биохимическая реакция, которая запустила процесс записи изображений на поверхности клея. Через какое-то время, когда «пробег» затвора стал измеряться сотнями или тысячами таких молекулярных слоев, картинки наложились друг на друга и образовали между линзами полупрозрачную субстанцию с уникальными свойствами, которую мы с продавцом приняли за обычный для старых объективов грибок. А импульсный свет определенного спектрального состава активировал и послойно смывал картинки. И когда такой умник, как я, поставил на пути этого пучка светочувствительный элемент, то есть фотопленку, он закономерно получил привет из прошлого!
Вроде все логично, за исключением того, что знания мои не позволяют четко представить и описать физико-химический или химико-биологический процесс записи изображения и его «снятия». Но ведь работает же! Осталось лишь придумать, как опустошить «карту памяти» этой машинки времени и скачать данные с минимальными затратами. За два выходных дня я извел треть своих запасов пленки, да и проявочных растворов у меня заметно поубавилось. Но неразрешимая проблема под названием «у кого бы одолжить цифрозадник» в моем случае решалась одним телефонным звонком.
Алексей приходился мне дальним родственником и держал пафосную фотостудию, которую регулярно арендовали рекламщики и модные фотографы. Я туда однажды заглянул и польстил хозяину оценкой того, как славно у него все устроено, после чего у нас с Алексом сложилось полное взаимопонимание на профессиональной почве. К счастью, притворяться мне тогда почти не пришлось. Искренне надеюсь, что, расхваливая в ответ мои видовые фотки и натюрморты, фотомагнат Алекс тоже не сильно кривил душой.
Заручившись его согласием, я организовал себе на завтра отгул. Остаток выходного дня ушел у меня на демонтаж задней крышки камеры и прилаживание вместо нее подобия держателя для цифрозадника. А утром в понедельник мне растворил широченную металлическую дверь сам хозяин фотостудии. Разумеется, я не стал посвящать Алекса в скрытые возможности моей «прелести», так было проще для всех. Вместе мы лишь собрали систему, привинтив к камере-гармошке крутящуюся цифровую матрицу ценой в рамный внедорожник. Потом я самостоятельно отщелкал два десятка студийных интерьерных безделушек, с помощью принесенной из дома электролюминесцентной панели сделал столько же контрольных кадров чистого поля и закончил съемку видами белого матового стекла, освещенного солнечным светом.
Увы, «тени» на кадрах с цифрозадника не проявились. Мало того, при всей его немалой цене, он покрывал едва ли половину площади кадра. Вероятно, встроенные инфракрасные и прочие антимуаровые фильтры перед матрицей блокировали драгоценные «икс-лучи». Зато все эти утренние манипуляции привели меня к мысли о том, что со вчерашнего дня я безвозвратно терял часть бесценной информации. Ведь несмотря на то что прежний хозяин ограничил формат кадра размером 6х6 см, объектив продолжал выдавать картинку на честные 6х9! И если оторвать из кадрового окна приклепанные «уши», которые перекрывают треть доступной площади, я смогу вытащить на свет все то, что более полувека оставалось за кадром!
Надо ли говорить, что одним отгулом дело не кончилось. Я провел дома всю неделю.
Раз уж задняя крышка камеры была снята, я прикрутил на ее место ролль-адаптер, чтобы «стрелять» рулонной пленкой длинными очередями и проявлять за один присест по нескольку десятков кадров. Адаптер мне одолжил, хотя и не сразу, фанатичный фотограф-пленочник. Этот мой приятель – прижимистый собиратель всяческих раритетных фотожелезок и стекол как раз выставил на онлайн-аукционе химикаты с истекающим сроком годности. И в качестве платы за прокат я скупил у него весь этот неликвид. Так что к следующим выходным я уже обладал весомой коллекцией снимков для районной газеты, студийных фото, свадеб, школьных мероприятий, демонстраций и партийных собраний.
Почти пятнадцать лет съемок. Более трехсот кадров 6х9 см в цвете. Я вплотную приблизился к 1970-м годам… И тут мой «волшебный фонарь» сломался. Нет, картинки он продолжал выдавать, но это был сплошной брак: размытые лица, нерезкие фигуры, куски зданий, то пересвеченные, то полупрозрачные. Но когда я, испортив кучу пленки, уже решил, что моя машинка времени окончательно выработала ресурс, ее снова как будто подменили.
Появились кривляющиеся школьники, напряженные семьи с вымученными взглядами на фоне настенных шерстяных ковров, кошки, собаки и множество автомобилей: новенькие «Жигули-копейки», «уазики», пожарные «ЗИЛы» и даже танк «Т-34» на постаменте. Ну понятно! Камера досталась сыну или внуку, а тот энергично и настойчиво ее осваивал, попутно работая над композицией и экспозицией.
Остановился я на 1973 году – так, во всяком случае, гласил настенный календарь с видом «Ласточкиного гнезда», выглядывавший из-за плеча пожилой женщины. Напоследок появилось еще несколько незатейливых сюжетов с курортниками на набережной: на фоне морского прибоя патлатые и усатые юнцы в клешах и рубашках с разноцветными узорами-«огурцами» стояли в обнимку с подругами, одетыми в супермини. И на этом «волшебный фонарь» иссяк. Вероятно, камера была заброшена на антресоли, уступив место чему-то более современному. Для уверенности я все-таки снял два десятка кадров, чтобы убедиться в том, что «флешка» пуста. Напоследок проскочило еще три-четыре картинки с размытыми лицами и дверными проемами – вероятно, кто-то нашел камеру и проверил в действии, и после этого уже точно – ничего, чистые, пустые кадры.
Вот так содержательно прошла неделя моего незапланированного отпуска. Что же в итоге? Я имею заурядный, изрядно потрепанный фотик, каких было выпущено несколько сотен тысяч. В моем экземпляре оказался «секретик», который мне посчастливилось если не разгадать, то полностью использовать, а теперь его память пуста. Для коллекции эта модель особого интереса не представляет. По крайней мере, для моей коллекции.
