Вдова старая-престарая была, заболела и умерла.

Старший брат и думает:

— Я мать кормил, уж избу-то мне присудят.

Говорит брату:

— Давай разделимся.

У того детей пять и у другого. Позвали они соседей, они говорят:

— Избу Кузьме и корову Кузьме.

Больше и делать нечего.

Поставили младшему худую хатенку. Стал он жить так уж худо: обносился весь, ведра худые, заткнутые, жена плачет, дети плачут. Ни пить, ни есть, ни обуть, ни одеть. Он подумал, подумал:

— Пойду, удушусь.

Взял обрывок веревки и пошел.

Жена увидела:

— Куда ты взял? На ней и так пять узлов, места целого нет.

Он решил:

— Пойду утоплюсь в Антошкином пруду, место там крутобережное.

Подходит он, глядит — пароход там.

— На нашей реке в жизни пароходы не ходили, а теперь вот едет. Подъезжает пароход, на нем девица красоты неописанной, спрашивает:

— Ты зачем здесь?

— Топиться.

— Я не разрешу, как так?

— Дома есть нечего, у меня дети кричат.

— Знаю, знаю. Я тебе сейчас чашку брошу, ты придешь домой, детей вышли, пусть погуляют. Поставь чашку на стол и скажи: «Чашка, чашка, корми!».

Вернулся он домой и говорит:

— Ну, Марья, нехай ребята пойдут погуляют.

Сам чашку на стол поставил:

— Чашка, чашка, корми!

Батюшки! На столе заявляются и пирог, и щи, и каша, и мясо. По-крестьянски все и даже лишнее.

Жена повеселела. Голод-то не тетка, а когда вся середочка полна — краюшки играют.

Вот пошла она на другой день к колодцу. А сноха уж там, жена брата старшего, что пожиток-то присвоил, тут как тут и насмехается:

— Что это ты, Марья, весела? Может, хлеба-соли вдоволь ела?

— Лучше тебя обедали. Муж чашку принес. Так ту только поставишь, так тебе все будет — и пирог, и щи, и каша, и чего захочешь.

Та не стала воду черпать, с пустыми ведрами побежала:

— Кузьма, Кузьма, брат-то разбогател. Говорят, у них там чашка какая-то. Поди узнай да попроси.

Вот он приходит:

— Здорово!

— Здорово!

— Кум, ты, говорят, чашку добыл. Мы ведь свои люди, так мы сочтемся. Мы вот крестницу просватали, дай чашку, хоть гостей покормить, утром принесем тебе.

Утром принесли, они поставили на стол ее.

— Чашка, чашка, корми!

А нет ничего. Жена заругалась:

— Простофиля ты, больше ничего.

— Правда, пойду утоплюсь.

Идет, а пароход-то, вот он, здесь уж. На нем девушка стоит:

— Ты зачем?

— Топиться.

— Дома есть нечего, у меня дети кричат.

— Да есть же у вас, я же тебе чашку дала.

Он рассказал ей:

— Вот дал брату — подменил брат. Теперь дети голодные. Жена плачет, ругается. Утоплюсь.

— Ничего. Я — Доля твоя, это ошибка моя, я прозевала. Чашка — пустое. Я дам тебе рубль целковый. Придешь домой. Дети пусть пойдут погуляют. А ты кинь рубль жене — будет два, она кинет тебе назад — будет четыре. Полмешочка накидаешь, на первый случай и хватит нужду поправить.

И бросила рубль целковый на песок. Он поднял. Приходит домой:

— Доля рубль дала. Отошли детей гулять.

Дети ушли.

— Ну, запри дверь, садись.

Накидали они с полмешка серебра. Он на базар поехал, купил жене сапожки хорошие, коротай[23] новый, платок французский.

Она за водой приходит, а сноха и говорит:

— Это что же ты так разоделась? Али кум воровать научился? Небось, трудом праведным не наживешь палат каменных.

— Как же. Не воровали и не будем. У нас рубль теперь есть волшебный, мужу Доля дала. Теперь мы богатеи, как наш барин.

Энта все бросила, ведра схватила и домой.

— Кузьма, Кузьма, смотри, жена Ивана к колодцу пришла — коротай новый, полсапожки новые, платок французский, как богатей пришла, словно Христос вырядилась. Брат-то разбогател.

Кузьма приходит, полбутылки взял.

— Решил проведать.

Сели, выпили оба, об деле заговорил.

— Моя баба видала куму, у брата хорошо, во все новое. Говорит рубль у вас тут какой-то. Так ты дай мне его, я завтра принесу.

— Нет, не дам. Вон чашку вам дали, так вы ведь не отдали, подменили.

— Чашка! Кабы у — вас одних брали, а то ведь по всем соседям собирали. Может, и перепутали, кому отдали. Вот ведь грех! Разве их приметишь.

Ну, дал он ему рубль.

Пришел он домой. Накидал с женой мешок серебра. А рубль подменили и отдали ребятам, чтоб те дяде передали:

— Ванька, отнеси, отдай.

Уж тем деньги потребовались: ребятишкам обувка, одежка. Бросил рубль, а его не прибавляется. Загоревал он:

— Пойду утоплюсь.

Идет, а пароход уж стоит. Девушка спрашивает:

— Далече собрался?

— Топиться.

— Да что ж ты? У тебя ж рубль есть.

— Да обманул брат. Утоплюсь, не буду жить.

— Нет, нет. Я Доля твоя, и ошибка моя.

Сказала и бросила сумку на песок.

— Возьми сумку. Вбей в избе гвоздик, повесь. Ребята пусть гулять пойдут, а ты скажи: «Сума, дай ума!».

Когда достаточно будет, скажешь: «Сума, хватит ума!»

Вот пришел он домой.

— Нехай дети погуляют.

Он вбил гвоздик, запер дверь:

— Сума, дай ума!

Оттуда выскакивают шесть солдат и один ефрейтор. Вытаскивают кнутища из-за голенища. Размотали кнутища и давай их (бедного брата и его жену) катать. Чуть до смерти не забили.

— Сума, хватит ума!

Солдаты замотали кнутища на кнутовища, сунули за голенища и опять в суму попрыгали.

Они отлежались, поотмылись маленько, переночевали.

Жена за водой пошла.

— Ну, как поживаешь?

— Ничего, лучше всех. Теперь и барин не так богато жить будет. У нас скоро будет и лошадь, и корова, слуги и кучер. У нас сумка такая, что лучше всех заживем. Всем того желаю, но тебе-то вряд ли, больно баба-то хороша.

Энта даже ведра бросила.

— Кузьма, Кузьма! Они опять вон как живут. У них все есть. Они хочут покупать и лошадь, и корову и все. Как наш барин живет. У них сумка какая-то есть.

— Надо идти.

Приходит.

— Брат, говорят, у вас какая-то сумка есть. Дай мне на день.

— Так вот, кум, как дали вам чашку — не отдали, рубль — тоже.

— Так ведь чашка нашлась, принесли соседи, и рубль принес я.

— А? Ну, давай. Вот тебе сумка. Придешь, прибей на гвоздике. И скажи: сума, дай ума! В ней секрет таится — все пригодится.

Вот пришел, гвоздь забил, сказал. Как выскочат шесть солдат и один ефрейтор. Выхватили кнутища из-за голенища, размотали кнутища и давай их (богатого брата и его жену) катать, чуть до смерти не забили.

Тут соседи услышали, двери сломали. Один сынишка прибежал.

— Дядя Ваня, тятьку с мамкой забивают до смерти.

Он прибежал, только в сенца вошел и говорит тихо:

— Сума, хватит!

Ну, солдаты смотали кнутища на кнутовища, сунули за голенища и попрыгали в сумку.

Ну, тут народ их пообмыл, они отошли маленько.

— Кум, возьми суму!

— Ну, я без нее обойдусь. Нехай у тебя будет.

Да с тех пор Иван да Марья и зажили. Я недавно у них была, мед-пиво пила, пряниками заедала.

Сказка вся, а присказка будет завтра, после обеда, поевши мягкого хлеба.

АЛИМ-РАЗБОЙНИК

В некотором царстве, в некотором государстве, не помню когда и в какие годы, на пригорке у реки, собирались старики. Разговор такой вели…

Муж с женой жили, трудолюбивые они были. Ну, за нуждою в люди не ходили: у них и своей хватало. Детей у них не было. Он зимой ульи долбил, колодезные иструбы[24] рубил. А в воскресные дни у него были капканы — на охоту ходил: ловил зайцев, хорей. А с ранней весны погреба, колодцы рыл. Его так и звали: «колодезник». Он самый лучший колодезник был потому, что знал секрет, — где близко вода, а где далеко. Вот приходят к нему: