— Эй, парень, — скосил Ермак на него свой единственный глаз. — Ты как?

Кирилл только кивнул. Стоило только вспомнить Лизу, как он становился сам не свой. Не дай боже Горбатовы сделают с ней что-то нехорошее…

Руки еще дрожали — добивать Шмеля с Жуком, а потом еще прятать тела и машину оказалось той еще работенкой. Однако Кирилл ни о чем не жалел. Этих грязных мародеров и грабителей знала вся округа. Много кто хотел отправить обоих на тот свет, но под крылышком у Горбатова им было как у Императора за пазухой.

— Мой тебе совет, — хлопнул его по плечу Ермак. — Придешь домой, бате на глаза не попадайся. Он у тебя не дурак — только глянет, сразу поймет. Лучше мелькни где-нибудь, а потом рви когти в город. Вечером вернешься.

Распрощавшись с охотником, Кирилл через огороды добрался до дома. К счастью, окна были еще темными — все спят, и слава богу.

Перебравшись через забор, он прокрался к задней стенке и вытащил пару бревен. Воровато оглянувшись, парень протиснулся в образовавшееся отверстие и юркнул в подпол.

Давненько не приходилось пользоваться этим ходом! Его Кирилл сделал еще совсем мелким, чтобы тикать в город, да на дискотеку. Думал — шалость, а ты гляди, пригодилось.

Черт… Все же ребенком тут ползать было веселым делом, а теперь хрен развернешься…

Он добрался до половицы под своей комнатой и аккуратно приподнял ее. Вроде, тихо. Нужно вытащить еще парочку и тогда можно вылезать. Готово!

Эх, как бы не застрять… Сука! Тихо… Того и гляди, родители решат, что в дом пробрались воры…

— Кхем-кхем, — прокашлялись позади, и Кирилл замер, наполовину выбравшись из дырки.

Дверь комнаты закрыта, но на полу лежала полоска света. Похоже, в доме все же не спали.

— Чего остановился? — хмыкнули батиным голосом. — Вылезай уж, шпиён!

Сука, приехали… Кирилл дернулся раз дугой — никак.

— Батя…

— Лезть, жук! И не подумаю помогать тебе, чертово семя!

Еще с минуту подергавшись, Кирилл, наконец, выбрался из «ловушки», а затем обернулся. Отец сидел на табуретке и, держа на коленях ружье, смотрел на него исподлобья. Кулаки были судорожно сжаты.

— Бить будешь? — тяжело вздохнул Кирилл.

— Поздно уж, — пробурчал отец. — Дурь из твоей башки только дуплетом выбьешь. А про эту дырку я уже годков пять в курсе.

Он помолчал.

— Если сегодня приедут Горбатовы, то знай. Все что они привезут с собой — и на твоей совести тоже! И Лизка.

— Батя…

— Не батькай мне! Всю ночь сидели слушали, как в усадьбе «развлекались». Такие крики я только на войне слышал… И не думай врать, что ты к этому не причастен…

И встав с табуретки, он тяжело зашагал к выходу. Открылась дверь — во мраке мелькнули материнские испуганные глаза. Сука, все же заставил ее волноваться…

— Батя! — окликнул его сын. — Мы победили, батя! Из усадьбы не вышел ни один!

Остановившись, отец медленно оглянулся:

— Мы⁈ Ты так не шути… — сверкнули его глаза какой-то дикой обреченностью.

Кирилл ухмыльнулся и выдал все как было:

— Какие уж тут шутки? Башка Тима до сих пор гниет в лесу, а Жука со Шмелем мы с Ермаком лично бросили в болото. Их всего было пятнадцать, не считая Роди. Этот дурак с остальными так и сгинул в усадьбе!

Повисла тишина. Где-то что-то разбилось.

— Сучий сын… — зашипел отец. — Знаешь, что теперь будет⁈

— Это ты не меня спрашивай! — выпалил Кирилл и присел на краюшек постели. — Я всего-то на подхвате был, в засаде! Мы добивали сбежавших зайцев. А вот остальных… Их, батя, само Таврино и сожрало! Вот те крест!

— Как… — заикнулся отец и дернулся. Снаружи послышался рев мотора.

И он медленно приближался. Мать еле слышно вскрикнула.

Выругавшись, отец затопал к выходу. Кирилл бросился догонять, но в сенях его толкнули обратно дом.

— Сиди дома, щенок! — зыркнул на него отец. — Таких дел наворотили!

— Хватит, батя! Хватит нам на жердочке трястись!

— Сынок… — застонала мать и до боли вцепилась Кириллу в рукав. В темноте запищали сестрички.

Отец вышел на крыльцо, а двор вовсю заливал свет фар. По всей округе гавкали собаки, в соседских домах дрожали занавески.

Мягко отстранив мать, Кирилл вышел и встал бок о бок с отцом. К дому, рыча на всю округу, медленно подъезжал мотоцикл. На нем сидели двое, и стоило байку остановиться, как на землю слезла тонкая фигурка. Под плащом с капюшоном мелькал фартук горничной. Искусанные розовые губы дрожали.

— Вы кто?.. — выпалил отец, и, немного помявшись, гостья направилась к ним.

При виде Кирилла она откинула капюшон — в тусклом свете фонаря показались знакомые черты.

Охнув, парень сбежал с крыльца.

— Лиза! — воскликнул он, и девушка, обливаясь слезами, бросилась к нему в объятия.

Пока он целовал ее мокрые щеки и слушал сладкий шепот, время совсем остановилось. Никто из родных не произнес ни слова.

Открыв глаза, Кирилл увидел на байке низенькую девушку заморской внешности. Вся в черном, за плечом висит меч, глаза узкие и тоже черные, так и мелькают из тени. Жуть, какая… Японка?

— Это она меня спасла, Кир, — шепнула Лиза. — Она хорошая, и Илья Тимофеевич тоже хороший. С ними я буду в безопасности, не переживай.

Затем девушка разжала объятия и, крепко поцеловав Кирилла в губы, вернулась к японке.

— Что?.. — слетело с губ Кирилла, но Лиза уже уселась обратно на байк и обхватила подругу за талию.

— Илья Тимофеевич просит ответить на звонок, — сказала японка на чистом русском языке.

Взревел двигатель, и мотоцикл, резко развернувшись, рванул прочь. Кирилл протянул руку, но обе мотоциклистки уже исчезли за забором. Огоньки фар еще долго мелькали между деревьями, а затем пропали в лесу. Гавканье шавок еще долго будоражило деревню.

— Да… — пробормотал отец, который так и не сошел с места. — Дела.

Тут из дома раздался телефонный звонок.

— … если у вас в подполе припрятан пулемет, то советую его почистить. На всякий случай, — сказал я, накручивая провод на палец. За окнами кабинета вставало солнце.

Вернувшись в Таврино, я приказал Аки довести Лизу до деревни и показать родным. Рассчитав примерную дорогу, я звякнул старосте. Он подтвердил, что они только что уехали.

— Но волноваться я бы не стал, — опередил я поток вопросов, готовый сорваться с языка Авраама Емельяновича, — ибо прошлой ночью Горбатов потерял весь свой нелегальный актив, и если барон и решится действовать в открытую, то либо будет гадить по мелочи, либо официально — с родовой войной и прочей чушью.

Метта прошерстила законы и вывела, что объявлять официальную межродовую склоку это геморой еще тот. Последствия неудавшийся родовой войны, к тому же объявленной без оговоренных в законах причин, могут ударить по нему так сильно, что барон и не оправится.

Ко всему прочему за всеми родовым войнами следят непосредственно в Петербурге, а иногда и Император лично. И поэтому…

— Последнее ему невыгодно, а то и прямо опасно, — продолжил я, — ибо тогда весь город встанет на уши и подключатся власти, а по закону никаких претензий ко мне у него нет, и быть не может.

— Разве что, сын, — заметила Метта. — Однако, если вскроются истинные причины его нахождения у тебя в усадьбе, то Горбатовых по головке не погладят.

Посему Роман Арнольдович связан по рукам и ногам. А значит, у него остается один единственный выход: только гадить и, возможно, отчаянно.

— Я понял, ваше благородие, — сказал староста после недолго молчания. — А насчет обороны: у нас в деревне есть хорошие бойцы, но их мало… Если на вашу усадьбу снова нападут…

— То мы сможем отбиться сами. Сейчас вам лучше латать дыры в собственных стенах на случай, если барон сойдет с ума. Начните с забора, расставьте дозорных, оборудуйте в случае чего отход в лес и… проверьте нет ли среди соседей крыс, которые могут сливать Горбатовым сведения.

Староста закашлялся. Думаю, он и без меня знает, кто может на них работать.