Повезло немногим, в числе которых была Рина, да и то потому, что ее троюродной сестре «посчастливилось» приглядеться аристократу, проезжающему мимо их деревни. А потом судьба закинула ее на Аляску, в дом Ленских, куда она и пригласила Тому и прочих деревенских, отпущенных после смерти Воронцова.

И надо же было так подвести ее… И почему? Что же произошло вчера⁈ Черт, как ни пытайся, все как в тумане…

Впрочем, а вдруг все объясняется намного проще? Вдруг рассказы о том, что звериная суть в крови у нелюдей — чистая правда? Вона и братец тому доказательство. Яр привык решать вопросы силой: сначала что-нибудь ляпнет, а только потом подумать.

Да и Тома ничуть не лучше… Сначала оба чуть не растерзали японку в поезде, а теперь фокс лично пыталась зарезать Софью Филипповну и напугала до чертиков Варвару. А ведь старушка была так добра к ней…

По щекам потекли слезы. Видно, все правда — на каждого нелюдя, рано или поздно, находит ярость, жажда крови застилает разум. Хорошо хоть, что никто не погиб…

— Эй, ты чего нюни распустила? — захохотали вокруг, и Тома со злостью вытерлась.

Нет, ее слез они не увидят! Если фоксы и вправду зверье, то каждый кто пересечет порог этой камеры, познакомиться с ее зубами!

От этой мысли ей стало куда спокойней. Тома села на нарах и провела языком по клыкам. Такие длинные… Можно хороший кусок мяса отхватить!

Затем Тома огляделась, поднялась на ноги и сделала шаг к решетке. Гогот тут же оборвался. Похоже, мудаки не ожидали, что она встанет. Думали, так и будет лежать и плакать? Хах, еще чего!

Руки еще дрожат, но Тома сжала их в кулаки. Хватит терпеть унижения!

— Ох, одумалась таки, лисичка! — хлопнул в ладоши здоровенный лысый хер в майке, под которой кожа была вся синей от наколок. — Иди-иди сюда, родная! Дядя Боря тебя не обидит!

И потянул к ней волосатые лапищи. Кротко улыбнувшись, Тома сделала шаг вперед. Затем приподняла платье, и вся камера напротив сделала дружный вздох.

Да, ножки у фокс Томы всегда были что надо.

— Эй вы, уроды! — оглянулся дядя Боря. — А ну, все назад! Эта девка моя, поняли⁈

Одному мигом прилетело в глаз, другому в живот. Через пару секунд у клетки остался один скалящийся дядя Боря.

Тома сделала еще один шаг, мужик вытянул загребущие руки.

— Сюда-сюда иди, конфетка, — бормотал он, пожирая ее глазами.

Еще один шаг, и дядя Боря почти коснулся пальцами ее бедер. Оскалив зубы, Тома широко улыбнулась.

— Эй, Борь, — промычали позади мужика. — Че-то она мне не…

— Хавальник закрой! — оглянулся он, и тут… — Ах ты, б***!

Взвыв, мужик дернулся и попытался оттолкнуть Тому, но она только сильнее сжала зубы и дернула мудака на себя. Захлебнувшись криком, он боднул лбом решетку и сполз на пол.

Тома впечатала ногу ему в рыло и вырвала трофей. Хрясь! — и дядя Боря покатился в руки товарищей.

— Ты че сделала, сука⁈ — заверещал тот, осматривая окровавленную руку.

Тома ухмыльнулась, а потом выплюнула его палец. Он прилетел охреневшему дяде Боре прямо в лобешник.

Да, вкус крови определенно имеет свой шарм! Тома ухмыльнулась, выставив клыки на всеобщее обозрение.

Грязно ругаясь, Зеки увели дядю Борю подальше:

— Сука ненормальная! Завтра в петле потанцуешь!

Их рычание разбил резкий звук. Зазвенело стекло, и по коридору между камерами покатилось что-то рыжее. Кирпич⁈

— Свободу! Свободу! Свобо-о-о-оду! — послышались крики снаружи.

А на кирпиче же было написано одно слово — «Нелюди».

Едва мы подкатили к улице, где располагалась городская жандармерия, как ушей коснулись крики:

— Это произвол! Безобразие! Отпустите ее! Позор! Позор!

— Это что за черт? — насторожился я.

Завернув за угол, мы увидели огромную толпу народа, окружившую здание жандармерии №9.

— Свободу Коршуновой! Свободу! — кричали, потрясая кулаками. — Освободите ее!

Среди собравшихся почти все были нелюди, но и людей-простолюдинов хватало. На соседнем тротуаре столпилась группа хорошо одетых зевак. У парочки в руках сверкали стекла биноклей, на лицах вкупе с ухмылками уживалось омерзение. Они шептались и показывали на нелюдей пальцами. В окнах соседних домов тоже было не протолкнуться.

За забором жандармерии выстроился вооруженный отряд. На противоположной стороне улицы возвышался шагоход. На крышах мелькали шлемы.

— Зараза, — выпалил Яр, останавливая броневик у дома напротив, где было поменьше народу. — Сказал же им, идиотам, тихо сидеть и не вылезать…

На нас начали оглядываться, и совсем недружелюбно. Видать, решили, что мы из усиления. Лица жандармов темнели с каждой прошедшей минутой. Народу вокруг жандармерии стягивалось все больше.

А вот и начальство! Высокая фигура шефа жандармов Тимофея Борисовича Штерна тоже показалась за толстым забором. Он прижал ко рту рупор и прогрохотал:

— Если вы не разойдетесь, мы будем вынуждены применить силу!

Нелюди взорвались очередной волной негодования, а затем в жандармов полетел мусор и мелкие камни.

Яр зарычал:

— Идиоты, что вы творите⁈

Да, тут я с ним солидарен. Жандармам этот никак не повредит, а вот разозлит знатно. К тому же околоток представлял собой настоящую крепость: колючая проволока на заборе, узкие окошки с решетками и целая куча охраны по периметру не оставляли шанса даже хорошо вооруженному отряду взять это здание штурмом.

— Если нелюди решат атаковать, все полягут, — заметила Метта. — И забор не преодолеют.

В ответ на ее слова сверкнула вспышка. Один из нелюдей перед забором с криком рухнул на колени. Его рука задымилась.

— Вот-вот, забор еще и под напряжением!

Толпу это только раззадорило — через забор кто-то додумался швырнуть кирпич, и прямо в яблочко. Снаряд пролетел ровнехонько между прутьями и разбил стекло.

— Стоять! — рыкнул Штерн и, выхватив меч, вышел вперед. — Кто это бросил? Ты, мерзавец! Арестован!

В толпе загомонили еще яростнее, а вот с другого конца улицы показался еще один отряд в сопровождении шагохода. И эти были вооружены до зубов.

Так, если срочно не освободить Тому, ситуация совсем выйдет из-под контроля. Раз дело касается нелюдей, то церемониться с ними никто не будет. Винтовки в руках жандармов говорили сами за себя.

— Яр, — сказал я фоксу, который уже порывался вылезти, — понимаю, ты переживаешь за сестру, но в участок тебе вход заказан…

— Ага, еще и бросится на них с когтями вместе с этими идиотами, — заметила Метта.

— … так что лучше тебе отправиться домой собирать вещи.

— Но…

— Никаких «но»! Если ты не смог отговорить их припереться к жандармерии, чтобы попасть под пули, то тут ты тем более бессилен. Не спорь и иди собирать манатки! Отныне вы переезжаете в Таврино — там вам и еще куче народу найдется домик. Возьмешь с собой всех, кто согласиться переехать и у кого в башке еще остались мозги. У меня лишних рук не бывает.

Яр секунду подумал, а потом кивнул.

— Аки!

— Да, Марлин-сан?

— Поможешь Яру, чтобы он ничего не забыл, и отвадишь его, если он решит поиграть в героя, — улыбнулся я, а тот фыркнул. — Все я пошел, пожелайте мне удачи.

— Удачи… — проговорила Аки с крайне обеспокоенным видом.

Ни ей, ни Яру, очевидно, совсем не хотелось отпускать меня в толпу разозленных нелюдей.

Улыбнувшись японке, я полез наружу.

Хвать! — и мне в руку вцепился фокс.

— Если с Томой все удастся, — сказал Яр, смотря на меня стеклянными глазами. — Мы у вас в долгу до гроба. Удачи.

Кивнув, я покинул автомобиль, а затем принялся проталкиваться к воротам жандармского околотка №9. На меня оглядывался каждый второй и даже пытались встать у меня на пути, но я все равно усиленно работал локтями.

— Это Марлинский, идиот! Дай ему пройти! — послышался шепот.

Ага, узнали таки! Видать, мои фортели в теплушке не прошли даром.

Через минуту я добрался до ворот. Мою ангелски-честную физиономию и сверкающую серебром шевелюру заметили тотчас. Я еще показал жандармам на той стороне родовой перстень, чтобы точно все сомнения отпали.