Лорн приостановился, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку зала.

Рабочие давно покинули его, закончив последние приготовления.

В воздухе ощущался запах опилок, воска и свежей краски. Драпировки в виде флагов Верховного королевства и Иргаэрда, подсвеченные тусклыми светильниками; украшали стены и ступени. На высоте второго этажа помещение опоясывала галерея; она сообщалась с широким балконом, с которого свисали десятки знамен, — там должны были расположиться глашатаи и барабанщики, сопровождающие церемонию. Ленты ограждали участки зала, предназначенные для зрителей. Длинный ковер шел от двери к помосту, где располагались троны для королевы, принцев и Первого рыцаря. Пятый трон предназначался принцу-дракону. По окончании церемонии он должен был занять место рядом с королевой и принять участие в торжественном банкете.

Лорн услышал шум.

Сперва он решил, что это Иссарис, но затем догадался, что в зале кто-то есть, и тотчас поднес руку к шпаге.

— Спокойно, — заговорил Алан, подходя к нему. — Это всего лишь… всего лишь я, рыцарь.

Он еле ворочал языком и с трудом держался на ногах. Веки принца набрякли, одежда сидела кое-как. В руке он держал полупустую бутылку.

— Ты, значит, тоже пришел посмотреть? — спросил он. — Посмотреть на все это великолепие? На место предстоящего триумфа?

Он махнул рукой. Жест получился слишком размашистым и резким, и Алан потерял равновесие, но сумел устоять на ногах.

— Ничего-ничего, — сказал он. — Ничего… — Бормоча, принц плюхнулся на скамью и сделал глоток вина из бутылки. — Триумф… Какой триумф?! Трагическая ошибка, вот чему мы завтра станем свидетелями, Лорн. Свидетелями трагической ошибки. И единственный… единственный вопрос, который по-настоящему волнует меня, таков: это будет последняя ошибка периода правления моего отца? Или первая ошибка периода правления моей матери?

— Зачем ты здесь, Алан? Пойдем, я провожу тебя.

Разом сникший принц пожал плечами и что-то прошептал. Не расслышав его, Лорн сел перед ним на корточки.

— Что ты говоришь?

— Я… Я ненавижу то, во что превратилось Верховное королевство, Лорн. Ненавижу… Все эти придворные. Эти интриги, эти амбиции, эта ложь. И эта лесть, Лорн. Эта лесть… Если бы ты знал, как она мне невыносима.

Алан поднял взгляд, полный горечи и муки.

— Ты не можешь ничего изменить, — напомнил Лорн. — Не твоя вина, что…

— Я знаю, Ирдэль сделал все, что мог, — перебил его принц, который слышал только себя. — Но он был один… один против Эстевериса. Один против… моей матери… Она ненавидит его, знаешь?

— Да, знаю.

— Потому что он ей не сын. Зато я… Я! Вот увидишь… Вот увидишь, однажды она захочет увидеть меня на троне вместо него… — Он не договорил и горько усмехнулся.

Лорн чувствовал себя виноватым. Никто в мире не знал Алана так, как он. Лорн понимал, что за обаянием, беззаботностью и щегольством этого подчас высокомерного принца скрывались сомнения, слабости, тревоги, которые, как ему казалось, он оставил в прошлом или успокоил при помощи кеша. Он имел переменчивый нрав и был подвержен приступам неуверенности в себе; эти приступы подтачивали его, но он скрывал их — как из стыдливости, так и из гордости. Кроме того, ему с детства внушали, что принц Верховного королевства не может быть размазней.

Лорн полагал, что Алан перерос эти комплексы, исцелился от них, равно как и от пристрастия к кешу. Возможно, ему было проще так полагать. Но теперь Лорн понял: принц все же не избавился от ощущения своей ущербности.

И от пагубной привычки тоже.

— Одрик! — позвал Лорн.

Он не сомневался, что старый слуга ждет неподалеку, и не ошибся: Одрик тотчас явился на зов. На его лице виднелся след недавней пощечины. Видя, что Лорн все понял с первого взгляда, он опустил глаза, стыдясь своего господина, который в приступе гнева ударил верного слугу.

Лорн подошел к нему.

— Помоги мне.

Вместе они поставили принца на ноги. Затем Лорн положил руку Алана себе на плечо и велел Одрику:

— Выйди и проверь, пусто ли в коридорах.

— Да, господин.

Старый слуга ушел, и Лорн остался ждать.

— Он не захотел увидеться со мной, — вполголоса сказал Алан. — Ни разу с моего возвращения. Он мог бы написать мне. Спросить, что у меня нового… Но нет.

Лорн не сразу понял, о ком говорит Алан.

— Король? — наконец спросил он.

— Мой отец, да. Он хотя бы знает, что я жив?

— Конечно!

— Тогда ему нет никакого дела до этого…

Лорн не знал, что ответить. Он хотел утешить друга, но не находил нужных слов. Кроме того, несмотря на сочувствие принцу, Лорн сердился на него. Ему было невыносимо видеть Алана в этом состоянии и знать, что он снова принимает кеш. Лорн ощущал, как гнев закипает в его груди. Он, Лорн, был одним из тех людей, кто сделал все возможное, чтобы помочь принцу. Но тот вернулся к своей пагубной привычке, безмерно огорчая этим всех, кто его любил.

— Он, — продолжал Алан, — он презирает меня. Он забыл обо мне, и я мог вообще не возвращаться из того монастыря, куда меня спрятали, чтобы я…

Принц вспомнил, как кричал от боли и умолял о смерти, лишь бы пытка прекратилась. Он метался в лихорадочном бреду, и все мышцы, кости и внутренности сплетались в один клубок безысходной муки. На протяжении тех долгих месяцев, которые потребовались, чтобы очистить его тело от кеша, Алан пережил огромные страдания.

И ради чего все это?

Почувствовав внезапное отвращение к самому себе, принц бросил бутылку, и та разбилась об пол в темноте. Приятный запах кеша тотчас поплыл по залу.

— Я… Я тоже мучился, ты знаешь? Там, в монастыре.

— Я знаю, — сказал Лорн.

— Но ты… — зашептал Алан, — ты… Он призвал тебя вновь… встретился с тобой, назначил тебя Первым рыцарем. Скажи, почему он предпочел тебя своему собственному сыну? Король должен был предпочесть свою собственную кровь, разве нет?

На этот вопрос Лорн тоже не находил ответа.

К счастью, в дверях появился Одрик. Знаком он сообщил, что путь свободен.

— Тебе нужно поспать, — сказал Лорн, уводя принца.

Усевшись в тени на троне, предназначавшемся королеве, ровно держа передние лапы и высоко подняв голову, Иссарис смотрел им вслед.

Наутро, ощущая на себе спокойный взгляд Иссариса, Лорн сделал то, чего не делал уже очень давно. Сам не зная, верит ли он в божественную природу Великих драконов, не обращаясь ни к одному из них в отдельности, он облачился в доспехи, встал на колени перед окном, освещенным бледными рассветными лучами, и стал молиться. Он не испрашивал себе прощения или защиты, а молился за души тех верующих, кому предстояло умереть, не ведая о лжи судьбы.

Меньше чем через час военный флот Иргаэрда должен был войти в порт Саарсгарда.

Церемония продолжалась три часа и шла безупречно.

Под звуки фанфар королева Селиан и принцы вступили в церемониальный зал. Они произнесли речи, обращенные к нетерпеливой, но почтительной аудитории. Затем перед королевским семейством предстали послы в сопровождении своих делегаций. Все приветствовали королеву, словно ее только что короновали и теперь она правила Верховным королевством. Конечно, вслух ничего подобного не произносили. Но Эстеверис позаботился о том, чтобы протокол включал в себя всю коронационную символику, и никто не заблуждался относительно подлинного смысла церемонии. Это был праздник в честь воцарения Селиан, в честь признания ее власти. Все знаки уважения, которые ей оказывали представители других государств, подтверждали ее власть и дополнительно подчеркивали законность ее полномочий.

Кроме того, в ходе первой части церемонии страны подписывали новые соглашения.

Договор между Верховным королевством и Иргаэрдом разрушал прежние союзы и делал бессмысленными существующие соглашения. На протяжении многих веков вся внешняя политика Верховного королевства основывалась на его противостоянии с Иргаэрдом. Любой дипломатический, коммерческий или иной официальный документ, который оно подписывало, непременно содержал положения, враждебные интересам Иргаэрда. Следовательно, теперь Верховное королевство должно было подписать новые договоры — или пересмотреть старые — со своими историческими союзниками, чтобы ничто не воспрепятствовало условиям мира с Черным драконом. Никто не знал, к каким изменениям приведет желание двух наиболее могущественных врагов положить конец этой вражде. Тем не менее теперь всем королевствам, зарубежным провинциям и вольным городам предстояло заново определить условия своих союзов с Верховным королевством.