В коридоре были люди и, похоже, та же Сисилия, которая в панике побежала к старику. Успокаивать, видимо. Сучка!

ДЖИЛЛ

Вылила очередную партию в цементный бак. В этот раз строительная смесь оказалась низкого качества, поэтому женщинам приходилось промывать и просеивать её несколько раз, тем самым снижая показатели работы.

Солнце стояло в зените, раскаляя песок и камни. Сегодня Габриэль впервые работала неподалёку от моей группы. Девочка перетягивала грузы с песком верёвкой, надёжно скрепляя их воедино.

Смышленная, тихая, с волосами цвета вороньего крыла. Как она могла оказаться вместе с ним? Как вообще возле него мог оказаться ребёнок? Но они верно держатся друг друга. За него эта малышка готова была убить, пытаясь защитить от меня. Сейчас мне лишь хотелось знать — на что готов он ради неё? Ожидать долго не пришлось.

Из глубины дома показался один из головорезов и окинул взглядом пустырь. Поймала на себе его суровый взор. Нет! Только не это. Опять?! Он и ещё двое ступили на трудовое поле. Мне же оставалось молиться о том, чтобы они просто прошли мимо.

Рывок за волосы, и я сжала губы, давя вскрик. Грубый толчок с пустыря, и вдруг визг сзади. Изогнулась, как могла, чтобы увидеть, как следом за мной тащат Габи. Ярость и страх убили во мне тихоню:

— Нет, не надо её… Отпустите, пожалуйста. Не надо… Не трогайте её!

Вывернулась в руках мексиканца, лишившись клока волос и заехала ему кулаком в нос, абсолютно не думая о последствия. Женский инстинкт несостоявшейся матери вёл меня на убой.

Головорез брызнул кровью, но его лицо ничуть не изменилось, разве что стало злее. Удар мужчины был вне всяких сомнений мощней. Последнее, что увидела щебёнчатый песок…

Открыла глаза. Заботливая рука гладила по волосам. Встрепенулась. Я лежала на полу, а голова покоилась на коленях. Тело зверски ныло, вызвав грудной стон.

Столкнулась взглядом с ним. Чейз?! Резко вскочила, но головокружение и резь в висках сбавили мой пыл, уронив снова наземь.

— Никогда здесь так не делай, — сурово потребовал мужчина. — Они запросто могли тебя убить.

Содрогнулась, уличив противоречие:

— Но не убил… Почему?

Чейз сглотнул:

— Потому что привели тебя сюда для другой цели.

Он говорил загадками. Рискнула снова встать, на сей раз более осторожно. Огляделась.

— Это карцер, — ответил он на мой немой вопрос.

— Зачем мы здесь?

— Не знаю. Воспитывают.

В память вернулась девочка.

— Боже, а Габи?! — Чейз осекся, всем телом поворачиваясь ко мне. — Её тоже взяли на пустыре, — пояснила, дрогнув губами.

То, что с ним начало происходить дальше, ошарашило настолько, что боялась пошевелиться. Мужчина диким зверем кинулся на металлическую дверь, пытаясь убить её ногами, руками и всем телом. Смесь английского и испанского рвала слух. Имя Габриэль, проклятия и:

— Лима!!!

Это продолжалось, пока Чейз без сил не упал на пол возле дверей и затих.

В страхе за девочку глотала слёзы. Отчего-то чувствовала его боль, как свою. В тяжелом дыхании различила всхлипы. В груди всё сжалось с невероятной силой. Не сдержавшись, приблизилась к нему, тронула за плечо, опустилась рядом. Видя его в таком состоянии на секунды забыла, кто передо мной. Тело мужчины лишь вздрогнуло от моего касания, но больше никак не реагировало, погрузившись в себя.

Дверь натужно лязгнула, впуская людей. Увидев их, Чейз тут же поднялся и потянул на ноги меня, увёл за спину. Двое головорезов держали в капкане скрученного ребёнка.

Мужчина лет за пятьдесят, молодая женщина и… Льюис?! Он тоже здесь? Но, судя по виду, совсем на обратной стороне.

— Ну что, сынок, — старик злобно смотрел на пленника. — А вот и урок, — швырнул на пол плети. — Выбирай, малявка или эта тварь?

АНДРЕС

Только зеркало знало меня настоящим. Оно в точности отражало каждый изгиб моего тела, каждую татуировку на загорелой коже. Лицо полное игривости и хулиганства. Губы чувственные и желанные для всех актрис, что я трахал перед камерами. Их возбуждает во мне всё — тело, голос, размер и форма члена, но больше всего моя жестокость в сексе.

Жестокость — это то, что, оказывается, любят все эти силиконовые курицы. Грубое и дикое совокупление, не имеющее никакой схожести с любовью. Они все товар, а я его имею за деньги перед камерой. И хуже всего, что я тоже продаюсь наравне с ними.

Всё это видно во мне, когда смотрю на своё отражение… Но не в глазах. Именно они выдают. В них можно явственно увидеть всю мою тошноту к этому делу. К тому, что кто-то умудряется назвать искусством.

Грязь, мать вашу, теперь стала искусством! Это лишь деньги, хорошие денег, которые манят молодых людей и, тем более девушек, которые либо нуждаются в них, либо просто любят трахаться. И, как я начал всё больше замечать, вернее второе.

Признаюсь, хорошие деньги и шикарный секс мне даже нравились по началу, но теперь я настолько привык к этим ролям, что, действительно, относился ко всему, как к работе, низкой, постыдной, но многодающей.

— Андрес, — в комнату просунул голову мой младший брат Мигель. — Мне через полчаса в школу. Чего ты копаешься?! — и тут же сердито смылся.

Натянул рубашку и потянулся за запонками.

— Анди, — следом влетела сестрёнка Морена и плаксиво взобралась ко мне на руки. — Оливия снова кашу даёт. Я не хочу-у-у! Уволь её.

В комнату просунула голову и няня. Миловидная девушка застенчиво замаячила в проходе, пряча от меня глаза. Да, на мой полуобнажённый вид не каждая девушка посмотрит с равнодушием.

— Сеньор Андрес, не стоит ей во всем потакать. Мигель слушается, а она нет…

— Оливия, давайте позже, — не хотелось сейчас это обсуждать.

Чмокнул сестру в лобик и посадил на свою кровать. Повернувшись к няне, снова уловил этот взгляд — томный, вздыхающий, вожделеющий. Чёрт! И эта туда же. Я подозревал, что давно в плодах её мечтаний. Нянька, читающая по вечерам романчики, наверняка, представляет, как я, однажды, ночью врываюсь в её спальню, признаюсь как давно и страстно желаю её, а потом мы сливаемся в поцелуе и ласкаем друг друга в ночи любви. Тьфу! Хорошо, что она не знает чем я зарабатываю на хлеб. Слегка передёрнуло, и я поспешил вниз.

— Прошу вас, Оливия, сделайте ей то, что она съест без истерик, — разбираться во всём этом мне очень не хотелось и я поспешил прочь из комнаты, застёгивая рубашку. Для чего мне услуги Оливии — гувернантки и по совместительству няньки?

— Да, сеньор, — девушка кусала нижнюю губу и смотрела куда-то ниже моего уровня глаз. Я уже спустился вниз, но Оливия окликнула с верха лестницы. — Сеньор Андрес.

— Ну что такое, Оливия? — устало оглянулся, теперь в её глазах плескались беспокойство и даже страх. — Ваша мама, — напрягся. — Утром у неё снова были судороги.

Теперь ломанулся обратно вверх по лестнице, но няня умоляюще остановила меня.

— Всё прошло. Не надо. Она спит. Я вызвала врача. Он придёт после полудня. Ни о чём не беспокойтесь. У больных такого рода это бывает. Идите на работу, я со всем справлюсь.

Несмотря на всю мою брезгливость, я всё же был обязан отдать ей должное. Её тихая симпатия ко мне часто решала подобные проблемы, отчего чувствовал себя иногда свиньёй, но мысль о том, что довольно неплохо ей плачу, тут же успокаивала.

Благодарно похлопал её по плечу, как бравого другана, и позволил себе слегка ущипнуть её за нежно-розовую щёку. Няня залилась краской, а я понял, что теперь точно нужно удирать.

— Ты чудо, Оливия, — дежурно бросил я и поспешил к машине.

Мигель уже давно сидел внутри, нервно скрестив руки на груди.

— Андрес, я ни фига не успею!

— Следи за ртом, — недовольно рявкнул я, пристёгиваясь.

— Я обещал пацанам…

— Обещай мне лучше, что выполнишь тест на хорошо в этот раз, — резко перебил его, — а если будешь списывать, то, хотя бы, имей достоинство не палиться.