Я весь напрягся.

— Я имею право сердиться.

— Конечно, имеешь. Эмоции всегда нелогичны и иррациональны. — Она смотрела на меня своими голубыми глазами. — Но ты должен знать, как их обуздать. Признать, что что-то безрассудно, и не позволить этому вылиться на кого-то другого — это самое лучшее.

Я запаниковал. А что, если она права, и он никогда не простит мне такую бурную реакцию?

— Ты должен понять, что Адам не предавал тебя, Винс. У него свои проблемы, которые по большей части касаются его мамы. Ты оказался свидетелем одного из конфликтов. Как ты думаешь, как он себя чувствовал, когда ты ушел? Вдвоем с матерью, которая отругала его как пятилетнего ребенка и отправила в свою комнату?

Я не хотел себе даже представлять этого. Адам, тихо сидящий в своей комнате, на краю своей кровати. Он бы сыграл на гитаре, но не решается, потому что маме это не понравится. Если бы тогда мы пришли на десять минут пораньше, то успели бы выскользнуть из дома до её прихода.

— Я позвоню ему, — пробормотал я. Главным образом для того, что бы она больше меня не расспрашивала.

Каспер тут же успокоилась. Мы приехали ко мне, она съела небольшую тарелку каши, и мы вдвоем уснули в моей постели.

Деревья за окном окрасились в оранжевые и золотистые цвета, и в воздухе витает аромат осени. Сегодня первый день за последние полторы недели, когда я не принял таблетки, и я снова чувствую себя человеком. Немного медлительным и ленивым, но уже более живым.

(Я звонил Адаму три раза.)

Я включил на всю громкость песню Меркьюри «Я хочу вырваться на свободу», открыл стеклянную раздвижную дверь, чтобы впустить прохладный воздух, и начал убираться.

(Он не перезвонил.)

Я пропылесосил и закинул вещи в стиральную машинку. Я вычистил ванну и вымыл пол на кухне. Мэгги всегда заставляла помогать ей по хозяйству, но сейчас я чувствовал себя более взрослым, делая тоже самое, но в собственной квартире и по собственному желанию, а не потому, что надо.

(Я писал ему на почту и отправлял смски. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее хочу вернуться к таблеткам.)

Каспер собиралась заехать ко мне сегодня вечером, но в последнюю минуту отказалась, сказав, что неважно себя чувствует. Это был первый раз, когда Каспер отказалась от наших совместных планов, и меня это, конечно, взволновало бы, если бы усталость в её голосе не была так очевидна.

Но она позвонила, как только я закончил уборку на кухне, и сказала, что спала весь день и вечером уже не сможет уснуть. Мои руки пахли моющим средством. Я вытер их о свои джинсы, сел на кровать и открыл ноутбук. С «Сайтом Самоубийц» ситуация не изменилась, но я всё равно следил за новостями.

Я сохранил все письма от Предвестника.

На всякий случай.

Я ещё не знаю, что буду с ними делать.

— Я убираюсь, — сказал я Каспер.

— Рада слышать, что моё отсутствие повышает производительность, — зевнув, ответила она. — Серьезно. Я думала, что ещё смогу уснуть. Но режим сна уже нарушен, да и интернет сегодня скучный.

— Повиси. — Я прижал плечом трубку к щеке, чтобы освободить правую руку, сердце заколотилось. — Адам прислал мне письмо.

— Как странно, и мне тоже.

Мы оба замолчали, читая письмо.

— Просто стихи, — хмыкнула Каспер.

Слова из песни «В моей жизни», Битлз. В одном из писем я как-то признался Адаму, что это моя любимая песня. Я не стал спрашивать у Каспер, написал ли он ей тоже самое, потому что здесь было что-то не так.

(Три звонка, четыре письма, два сообщения. Все без ответа.)

Я знал текст этой песни досконально. Одна из строчек была неверная. Эта мелочь, но я всё-таки заметил. Потому что это Адам, и как мог он, со своей дотошной внимательностью и любовью к Битлз, перепутать хоть одно слово в тексте их песни?

Но строчка «некоторых умерших и некоторых живых» вдруг стала « некоторых умерших и некоторых умирающих». И единственный человек в жизни Адама, который мог заметить эти незначительные изменения, это…

У меня перехватило дыхание.

— Ты ещё здесь? Что случилось?

— Мне нужно бежать, — только и успел сказать я, вскакивая с постели. — Звони 911. Адам собирается сделать это. Уже делает.

Уже сделал.

О… Боже… Я…

Я запрыгнул в свой минивэн и помчался в сторону дома Адама. Если бы не мой последний визит, я бы не вспомнил дороги. Я мог бы заблудиться. Я мог бы перепутать дом. А что, если я еду слишком медленно? А что, если уже слишком поздно? А что, если… Что, если?

Автоматические ворота были уже открыты и возле дома стояли две машины «скорой помощи». Я остановился, потому что одна из них, включив сирену и проблесковые огни, уехала. Я не смогу дальше жить, если с Адамом что-то случится.

Всё, что мне оставалось — надеяться, что после звонка Каспер медики приехали вовремя. Надеяться, что мы не опоздали и те тридцать секунд, которые понадобились нам, чтобы прочесть и понять письмо Адама, не стали роковыми.

Я выскочил из машины и бросился к полицейским. Один из офицеров разговаривал по рации, но, увидев меня, прервал разговор и вопросительно посмотрел на меня.

— Куда его повезли? — Мой голос звучал на удивление спокойно. Мне казалось, я буду дрожать, как осиновый лист. Офицер мне не ответил, и я спросил ещё раз, но уже громко: — Куда увезли Адама? Он мой друг. Это мы сообщили о том, что с ним что-то случилось.

Полицейский снял шапку, пригладил рукой волосы и внимательно посмотрел на меня.

— Его доставят в больницу МёрсиРидж.

Я понятия не имел, где, чёрт возьми, находится эта больница, но прыгнул в машину и забил ее название в gps-навигатор. Я добрался туда быстро. Даже не заблудился. Я зашел через отделение скорой помощи, потому что не знал, куда мне надо идти. Когда я был в больнице в последний раз, мне сообщили о смерти Мэгги. Сейчас они скажут мне о смерти Адама? Такому как я совершенно бессмысленно привязываться к кому-то, потому что мы все сломлены, Адама больше нет и Каспер скоро тоже уйдёт.

Сонная медсестра, сидевшая за столом, была крайне удивлена, когда я направился прямо к мамочке с орущим младенцем и спросил её:

— Куда мне идти, если я хочу навестить пациента?

Она указала на двойную дверь, за которой я увидел ещё один стол и сидящего за ним санитара. Он взглянул на меня только тогда, когда я сказал ему, что ищу парня, которого недавно привезли — Адама Роксвэлла.

Он посмотрел поверх очков и спросил:

— Вы родственник?

— Да, — с легкостью соврал я. Если бы я сказал правду, то он не пустил бы меня и не сообщил бы ничего о состоянии Адама. Возможно, он ещё не видел Адама, иначе бы понял, что между нами нет никакого родства. Я с оливковым тоном кожи и черными кудрями, и Адам с бледным цветом лица, большими золотистыми глазами и прямыми темными волосами. Только слепой мог принять нас за родственников.

Санитар снял трубку, чтобы позвонить и узнать о состоянии Адама. Закончив разговор, он обратился ко мне уже более любезным тоном:

— Извини, но он ещё в операционной.

У меня подкосились ноги, и я ухватился за стол.

— Что он… Он будет?..

— Извини, сынок. Ещё рано о чём-то говорить. — Он пожал плечами с пониманием и сочувствием, как человек, который наблюдает подобные вещи изо дня в день. — Можешь присесть и подождать, если что-нибудь станет известно, то я сообщу.

Кажется, я поблагодарил его, но не уверен, что издал хоть один звук. Подождать? А что мне ещё остаётся?

Напротив его стола была ниша с телевизором, торговым автоматом, парой стульев и стопкой журналов. Если бы это была больница, куда привезли Мэгги, то журналы были бы прошлогодние, а телевизор бы не работал. Но эта больница находилась в приличном районе, и поэтому здесь всё было новое. Всё, что я мог — надеяться, что докторам здесь хорошо платят и им не всё равно, выживет Адам или умрёт.