Телефон вздрагивает в руках входящим звонком.

— Алло… — отвечаю машинально.

— Ты ещё не созрел отдать мне мое? — Издевательски хрипит голос в трубке.

Замираю.

— Ты… — выдыхаю в динамик. И подавив в себе желание разразиться угрозами о кровавой расправе, я включаю запись разговора. — Решили почтить меня личным звонком, господин Фролов? Не могу сказать, что рад. Более того, предпочёл бы общаться исключительно через юристов.

— Значит, не готов, — прищелкивает языком мой собеседник. — Ну что ж. Тогда будем разговаривать по-другому.

— Вы мне угрожаете, господин Фролов? — Четко наговариваю я компромат. Почти уверен, что пригодится. — Считаете, что я испугаюсь ваших «предупреждающих выстрелов» и верну ту землю, которую выкупил на аукционе?

— Господь с тобой, — ёрничает Фролов в ответ, — какие угрозы. Я так, по-отечески к тебе. Говорят, проклято то место. Вечно всякая необъяснимая ерунда случается. Вот думал на себя удар перевести. У тебя все-таки семья. Кстати, соболезную. Сын без матери при нашей с тобой жизни — почти что сирота…

— Достаточно сантиментов, господин Фролов, — рявкаю, чувствуя, что ещё совсем немного и сорвусь. — Я не суеверен. Как и наша доблестная полиция. Вам ли, как законопослушному человеку это не знать. По каждому происшествию ведётся расследование, и поверьте. Виновный будет найден!

— Ну что же, тогда удачи, — хмыкает трубка и отключается.

Сохраняю запись и с чувством швыряю телефон на диван. Гнида! Хочется чего-нибудь разбить, но это не поможет. Я просто дышу.

Набираю Катиного водителя и прошу быть внимательнее на предмет «хвоста». Эти твари рано или поздно захотят выяснить, где я прячу сына. Официально я по-прежнему обитаю только в двух местах: городской квартире и в доме Али. Но тот кто ищет… правильно. Всегда находит.

Руки трясутся. По-привычке делаю шаг к бару и вдруг резко торможу, усмехаясь. Нянька меня порвёт, как грелку, если унюхает запах. Да и самому подходить к ребёнку под градусом как-то… Зачастил я, да. Надо вылезать из этого дерьма.

Просматривая электронную почту, делаю себе чай и открываю упаковку Катиного любимого печенья. Учитывая, что поглощает девчонка их примерно по десятку в день, можно предположить, что они снимают стресс получше алкоголя.

Откусываю. Зубы врезаются в шоколад. Ну ничего так… Да и вообще, присматривать за ребёнком, оказывается, не так уж и сложно.

Давлюсь крошками и закашливаюсь, услышав из детской громкий плач. Сердце пропускает удар. Что там могло случится, что он так орет?

Срываюсь с места, задев и перевернув кружку с чаем. Он растекается лужей по поверхности стола. Я начинаю метаться. Вытирать или бежать к ребёнку? Чай без сахара…а, пофиг. Ускоряюсь в сторону лестницы и взлетаю по ней, перепрыгивая через ступеньки. Забегаю в детскую.

— Эй, парень, ты чего такой громкий? — Нависаю над кроваткой, отмечая, что внешне все, вроде бы, хорошо. — Есть хочешь?

Тянусь за бутылочкой. Черт, смесь вся холодная. Придётся греть.

Упакованный в люльку сын начинает раздираться с новой силой. Обвешиваю ручку музыкальными игрушками и включаю все разом. Какофония даёт эффект буквально на несколько секунд. Детский крик заставляет шевелиться резче. Я, если бы так орал, уже давно бы охрип. Эта супер способность у сына точно в мать. Истеричка, чтоб ее. Хотя, ее и так уже «чтоб».

Не понимая, как в таком шуме можно оставаться вменяемым, психую на всех женщин, которые посмели бросить нас с сыном на произвол судьбы. Параллельно ищу подходящую кастрюльку, чтобы налить горячей воды. Обжигаюсь.

— Твою мать…

Перегрел, кажется. Как дурак высовываю язык и трясу бутылочку. Каша заливает лицо. Я вытираю его футболкой. Класс… но зато точно знаю, что еда не горячая.

Засунув в рот сыну соску, выдыхаю, слушая тишину, и принюхиваюсь. Чем-то странным пахнет. Молоком прокисшим. В мою голову приходит логичная догадка. Оттягиваю ползунки сбоку.

— Ну нет, парень, — издаю стон, — ты всю программу сразу выполнить решил? Мы так не договаривались.

Глубоко в памперс этому ребёнку на то, о чем ты там договаривался. Где же, мать ее, ванночка? Где же Катя?

Через два часа я падаю в кресло рядом с кроватью и боюсь лишний раз пошевелиться, чтобы не разбудить сына. Ну нет. Я лучше лично поеду крыши крыть, ямы сливные рыть, чем ещё хоть раз… Вляпываюсь рукой в пятно смеси на воротнике. Обнаруживаю ещё один засохший комок в волосах и справедливо решаю, что стоит сходить в душ.

Спускаюсь на первый этаж, открываю дверь ванной и совершено неожиданно обнаруживаю за ней Катю, сидящую на крышке унитаза. Несчастную, сжавшуюся, всклоченную.

— Не закрылась, — всхлипывает она и размазывает по лицу слёзы вместе с тушью. — Извините…

— Тааак… — тяну и на несколько секунд даже теряюсь. Я должен что-то сказать? Успокоить?

Трясущимися руками Катя открывает кран и засовывает лицо под воду.

— Извините, дайте мне десять минут. Я сейчас…

Терпеливо жду, пока она закончит и подаю полотенце.

— Держи…

— Скажите, а я правда старая? — Вдруг выдаёт нянька, сверкая глазами.

— В смысле? — Искренне не догоняю я, что отвечать в такой ситуации.

— Правда, что меня нельзя любить? Что я толстая? И ни у одного нормального мужика у меня никогда не встанет?

— Чего? — Охереваю я от тирады. Внутри вскипает. — Это кто тебе такое сказал?

Катя поднимает на меня лицо и закусывает дрожащую губу, видимо сама пребывая в шоке от своей истерики.

Но дело же не в этом! А в том, что у неё сейчас стрелка на коленке, распахнулась блузка, и под ней… Делаю шаг вперёд. Мой мир гаснет, а дыхание учащается. Я хочу поцелуй. Никто, блять, не умрет от того, что он случится.

Посылаю нехрен все разумные доводы, почему сейчас не время, и делаю ещё пару уверенных шагов вперёд. Прихватываю Катю за шею, другой рукой жму на затылок, чтобы не дергалась и врезаюсь губами в губы девчонки. Вскрикивает.

Ммм… мой мир кружится. Как в далеком студенчестве, когда поцелуй — было единственным дозволенным. Мягкая, сладкая женщина. Тёплая, податливая. Пиздец, как остановиться то теперь?! В штанах мгновенно каменеет. Но Катя не отвечает…

А теперь давай, Киров, нужно как-то логично прикрывать свои «широкие жесты».

— Вот, — беру руку няньки и кладу на член через штаны. — Любой нормальный мужик тебя хочет трахнуть, Катя…

Катя

В моей руке мужской член. Нет, не так. ЧЛЕН моего работодателя в моей руке! Твёрдый. Большой. Хоть орехи коли. И что мне с ним делать?

Рот открывается в попытке возмущения, но слова не произносятся.

— Вот… Любой нормальный мужик тебя хочет трахнуть, Катя, — хрипит Тимур.

А ещё минуту назад он меня целовал. Мамочки, что происходит? Где я? Кто я? Губы пульсируют. От Кирова так уютно пахнет одеколоном и детской смесью…

— Эй, отомри, — усмехается Тимур, — и перестань его сжимать, — шутливо толкается головкой мне в руку.

Я отскакиваю от него, как ошпаренная, осознав, что действительно сжала пальцы.

— Вы… — задыхаюсь, — зачем меня?

Шокировано накрываю губы ладонью.

— Поцеловал? — Иронично дёргает бровью Тимур. — Зато ты больше не плачешь. И я бы ещё раз это сделал.

— Зачем? — Спрашиваю тихо.

— Потому что ты — действительно очень красивая женщина, Катя. А твой бывший муж — просто урод, если посмел сказать тебе обратное.

— Это не он, — качаю головой и часто моргаю, чувствуя подкатывающее першение в носу, — это она. А он, — всхлипываю. — Он хочет забрать у меня машину. Прекрасно знает, что она куплена на деньги от машины папы!

— У него нет машины? — Удивлённо спрашивает Тимур.

— Там все на свекровь , — отмахиваюсь я.

— Это очень странно и инфантильно, Катя, — осуждающе качает головой Киров. — Прожить столько лет в браке и ничего не иметь…

Пожимаю плечами.

— А что я? Драться должна? Ну не мое это. Не мной заработанное. Помочь родить человека у нас в стране стоит дешевле, чем проводить в иной мир! Только ремонт вместе с мужем сделали. Технику на свадебные покупали, но машина эта — моя!