Марко еще раз оглядел его:

— На тебе же иудейская хламида.

Глеб усмехнулся зло:

— Если мне придется обсыпаться чешуей, ты же не скажешь, что я рыба.

Марко молча кивнул. Потом сказал с сомнением:

— Какой платы можно ждать от такого оборванца?

— Не очень-то ты любезен, друг! — ответил Глеб, подумывая, не следует ли ему выбросить этого купца с пристани в воду, однако не стал этого делать, а вынул из сумки корону. — Вот это, быть может, чего-нибудь да стоит. Я думаю, что сумею с тобой расплатиться.

Марко, увидев золотую корону, переменился в лице:

— Может, ты царь?

— Нет. Сей венец мне возложил на голову Готфрид за штурм одной крепости.

Спеси купца — как не бывало.

— Прости меня, рыцарь! — виновато сказал Марко. — Сбил меня с толку твой странный наряд. А корону свою спрячь. Я доставлю тебя в полис бесплатно.

Плавание проходило без каких-либо происшествий. Суда шли вдоль берега на север, потом повернули на запад и опять на север. Так они огибали землю. Какие-то города оставляли без внимания, в другие заходили. Часть товаров выгружали, иные загружали. После этих нехитрых действий Марко подолгу подсчитывал монеты, складывая из них на столе высокие столбики.

В назначенный срок корабли прибыли в Константинополь.

Эту зиму Глеб собирался провести здесь.

Глеб продал корону богатому греку, который, как видно, не лишенный честолюбия, тут же, отсчитывая деньги, водрузил ее себе на чело. И хотя грек не поскупился, корона стоила много больше того, что он дал. Как бы то ни было, у Глеба на руках оказалось столько денег, сколько он никогда прежде не держал.

Глеб все еще подумывал о службе в ромейском войске, поэтому, продав корону, направился первым делом в лавки оружейников и выбрал себе там лучшие доспехи — с виноградной гроздью на груди, поскольку несколько лет назад заслуженно носил звание декарха. Также он нашел славный меч и все, что полагается к нему — красивые ножны, пояс с серебряными бляшками, ремни.

Потом обошел портных и подобрал на свой рост дорогие одежды. Пожалуй, теперь, обрядившись в шелка и бархаты, Глеб дороговизной наряда мог бы сравниться и с Никифором Вриеннием, который, как многие замечали, очень следил за своим внешним видом.

Приглядев в конюшнях коня и щедро заплатив за него, Глеб этими своими покупками удовлетворился и задумался о жилье.

Поскольку денег у Глеба оставалось все еще много и они жгли ему руки, он снял себе несколько комнат недалеко от площади Аркадия в доме, из которого видно было море.

Никого из старых знакомых Глеб не искал, ибо первое время хотел побыть в одиночестве. К Трифону пойти пока тоже не решался, так как имел опасения, что начальник стражи подумает о нем, как о человеке непоследовательном, мечущемся: дескать, пришел, потом ушел и снова явился.

Глеб как раз раздумывал, кому бы предложить свою службу, когда случайно встретил в Филадельфии Велизария. Оба были рады этой встрече и, как водится, захотели отметить ее за чашей вина.

В какой-то таверне Глеб и Велизарий нашли тихий уголок, взяли два кувшина молодого вина и пустились в воспоминания о днях былых: о их той самой первой встрече на темной улочке Перы, о совместной службе… Потом поговорили о крестоносцах, Глеб рассказал о походе. А Велизарий похвалил его новую красивую одежду.

Потом Велизарий сказал:

— Ведь ты как был декарх, так декарх и есть. Почему бы тебе не вернуться в стражу?

Глеб с некоторым колебанием ответил:

— Опасаюсь, что Трифон надо мной посмеется. Скажет: пришел — ушел… Скажет: суетится…

При этих словах Велизарий покачал головой:

— Трифон никогда уже не посмеется… Даже если будет очень смешно.

Глеба насторожил тон, каким это было сказано:

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— А то и говорю: нет больше Трифона.

— Как нет? — от неожиданности Глеб выронил чашу, и вино, как кровь красное, растеклось лужицей по столу.

Велизарий отвел глаза:

— Погиб Трифон.

Страшно опечалила Глеба эта весть.

— Сплошные смерти окружают меня.

— Такие уж трудные времена, — обронил Велизарий.

— И побратимы мои погибли, и Гийом, и другие… и теперь вот Трифон!..

Между тем Велизарий рассказывал:

— Это случилось на скачках, на Ипподроме… У Трифона вдруг споткнулся конь. Трифон не удержался в седле и на повороте… головой в бортик. Сразу насмерть. Даже не вскрикнул. Вот как получается в жизни. Непобедимый был воин. Ты это хорошо знаешь, Глеб. А погиб так глупо. И бесславно… Из-за того, что споткнулся конь.

Так поразило Глеба осознание кончины Трифона, что он оказался совершенно выбитым из колеи. И разговаривать с ним о чем-нибудь дальше не было никакой возможности. Поэтому они с Велизарием расстались, даже не допив купленное вино.

Глеб долго бродил по улицам города, неуютным и малолюдным в эту пору года, и скорбел по Трифону.

В душе у Глеба будто образовалась некая пустота. Она виделась ему пустотой в прошлом, пустотой и в будущем и большой сквозящей дырой в постылом настоящем. Родилось такое ощущение, будто было Глебу хорошо и покойно, будто он твердо стоял на земле и был уверен в своих силах и вдруг с безоблачного неба посреди благодатной тишины каркнула в самую душу ему ворона, и увидел он, что небо мертво, за спиной сплошная смерть, а впереди разверзлая могила. И подумал Глеб, что Трифон значил для него нечто большее, чем просто начальник стражи. Трифон был для Глеба, как порог, через который он однажды переступил, переходя из состояния обыкновенного драчуна и задиры в состояние воина. И еще Трифон был — как пояс силы, который внезапно порвался. И Глеб почувствовал свои незащищенность и беспомощность. Ибо рухнул один из столпов, на который он, не ведая того сам, опирался.

Глеб надолго заперся в комнатах…

Целыми днями он сидел у окна на огромном дубовом стуле, напоминающем трон, и пил вино. С тоской смотрел Глеб на море — то белесое хмурое, когда дует ветер, то свинцовое мрачное, когда небо опрокидывало в него потоки дождя или снег, то серебристое холодное, когда на минуту проглядывало солнце… Иногда по морю проплывали корабли, но не становился оттого живее взгляд Глеба.

Однако всему приходит конец. И однажды чаша тоски была выпита до дна. И опротивело Глебу вино. Он поднялся со стула и закрыл окно. Это было на исходе первой трети зимы.

Выглянув за дверь, Глеб кликнул какого-то мальчишку и велел ему привести ментора. Мальчишка знал, что этот молчаливый человек, дни напролет проводящий у раскрытого окна, очень богат. С этим знанием ему удалось без труда отыскать хорошего ментора.

Уже к вечеру, очень рассчитывая на подарок, мальчишка постучался в дверь:

— Вот, кюриос! Ментор.

Вслед за мальчишкой вошел старик — весьма непримечательного вида. Впрочем очень редко встречаются примечательные старики.

Он спросил:

— Что хотел кюриос?

Глеб, одарив мальчишку монетой, подвел старика к столу:

— Кюриос хотел овладеть греческой грамотой.

— Тогда приступим, — и старик достал из-под платья книги.

Он, и правда, был хороший учитель. Поэтому к середине зимы Глеб постиг уже немало премудростей грамоты и за один присест мог, не особо утруждаясь, прочитать страницу.

Щедро расплатившись со стариком, Глеб купил у одного монаха в скриптории две книги. Эти книги только что переписали, на последних страницах едва-едва просохли чернила. За книги Глеб заплатил даже больше, чем за коня, который дожидался лета в стойле. Очень дороги были книги. И у Глеба осталось денег в обрез — прожить без забот зиму, прожить ее, сидя у окна или светильника, разбирая одно за другим писанные красивыми буквицами слова. От инициала до точки, от альфы до омеги…

«Одиссея» — так называлась первая книга; она написана была, или напета, древним поэтом, слепым Гомером. «Поход Александра» — книга вторая, ее автор — Арриан.

Обе книги пришлись Глебу по душе. В первой его весьма позабавила выдумка греков с деревянным кораблем, а вторая живо напомнила ему поход крестоносцев; про Александра, царя македонского, Глеб к тому времени уже много слышал: о нем ему рассказывали греки из стражи, коротая долгие ночи на стенах и башнях, о нем ему поведали целые сказания латиняне, сидя у костров. И многие страницы книги показались Глебу знакомыми, как будто в Александре он встретил старого друга.