Втроем мы отправились в баню по мосткам, проложенным по моховому болоту.

Мостки держащиеся на вбитых в болото кольях ходили под ногами туда сюда, но пока еще оставались довольно крепкими.

На кочках кое-где желтели ягоды морошки, а мох был усыпан белой еще незрелой клюквой.

— Хорошо жить некоторым товарищам, — подумал я. — Захочется клюквы, или морошки, вышел из дома и собирай, не хочу.

Мне думалось, что и берег озера будет болотистым, но я ошибся. Баня оказалась построена на небольшом песчаном пригорке, заросшем ивняком и круто уходившем в воду.

Раздевшись в просторном предбаннике, мы надели войлочные шапки, и зашли в парилку, где стояла адская жара.

Армас одобрительно прокомментировал это обстоятельство и сразу полез на полог. Мы с Тойво последовали за ним.

На какое-то время воцарило молчание, прерываемое кряхтением Армаса. Я же пристально разглядывал печку, сложенную из некрупных валунов. Что-что, а печи у финнов всегда были качественными.

Основательно прогревшись, мы начали париться.

Мои компаньоны, несмотря на возраст, от меня не отставали. И также с удовольствием плескались в озере после очередного захода в парную. К сожалению, во время одевания братья поругались. Они так орали, чтоя не мог понять и половины слов из их разговора. Вспоминали, по-моему, какие-то детские обиды.

Первым пришел в себя Тойво, он резко замолчал, а потом начал просить прощения у брата, виня себя в нарушении заповедей господних. Помирились они на удивление быстро.

— Наверно, частенько у них такие баталии идут, — думал я, когда мы расслаблено, шагали по мосткам обратно в дом.

А там нас уже ожидал накрытый стол. Конечно, спиртным в доме пятидесятника и не пахло, так же, как и сигаретами.

На столе, зато стояли графины с морсом, клюквенным, брусничным, морошковым.

Так, что было чем запивать жареную лосятину и медвежатину.

Тойво с гордостью рассказывал о своих охотничьих трофеях, я же старался прожевать зажаренное до твердости подошвы мясо, делая вид, что оно просто великолепно.

Ну, что поделаешь, если Аннике, жена Тойво, университетов по готовке не заканчивала и жарила мясо, как учила мама и бабушка.

Хозяин с отеческим видом наблюдал, как я ем, и между делом сообщил, что если у него все сложится, то осенью он может взять меня на охоту.

Однако долго говорить ему не позволили. Старушки быстро закрыли ему рот и начали выпытывать мою подноготную.

Особенно Ритта интересовалось моим отцом, ведь тот, в отличие от меня, приходился ей двоюродным племянником, короче, не такой седьмой водой на киселе, как я.

Но больше всего эмоций вызвала новость, что я уже женат.

После ужина Тойво не удержался и под аккордеон спел две религиозные песни, подпевали ему все присутствующие кроме меня. Я бы тоже подпел, чего не сделаешь для хороших людей, вот только слов не знал.

Песни сделали свое дело. Под их монотонный напев, несмотря на две кружки крепкого кофе, мне жутко захотелось спать.

Присутствующие это сразу заметили, и Аннике отвела меня в мансарду, где я с удовольствием рухнул в постель. Из открытого настежь окна веяло теплом и запахом скошенной травы, и даже надоедливые крики коростелей с окружающих ферму полей, не могли испортить мой сон.

Воскресное утро началось с завтрака, а затем продолжение экскурсии. Мне продемонстрировали гордость фермы небольшой молокозавод, на мой, очень не профессиональный взгляд, оборудован он был по высшему классу, все вокруг сверкало и блестело. Когда мы подошли, молодой парнишка лет восемнадцати таскал из грузовика бидоны с молоком и выливал их большую емкость.

Я уже задумывался, почему на ферме не видно родственников хозяев, но в отличие от старушек, задавать лишние вопросы не хотелось.

Уже потом, когда мы ехали в Хельсинки, Ритта рассказала, что у Тойво несколько лет назад погиб сын в автокатастрофе. И теперь, что у нее, что у Тойво и Армаса нет наследников.

Сказав это, она многозначительно посмотрела на меня.

Я ничего, конечно, не сказал, только подумал про себя:

— Не хилую морковку бабуля у меня перед носом повесила.

К тому же возвращался я, отнюдь, не пустой. В багажнике лежала объёмистая кожаная сумка с тряпьем, которое в будущем обзовут секондхэнд.

Но это случится в будущем, а сейчас и это тряпье в Союзе улетит за большие деньги. Хотя я продавать его не планировал. В первую очередь, отложил шикарный ирландский свитер и ботинки в подарок Петровичу. Человек все же два дня пахал один, и не факт, что в следующий раз, если меня пригласят в гости, он не пойдет на принцип и откажется работать в одиночку.

Остальные куртки, брюки и прочее отправлю посылкой жене. Та живо найдет им применение.

Родственники, отдавая эти вещи, пожалуй, радовались больше меня. Еще бы! Сколько теперь места освободится для новых тряпок.

Меня довезли до дома, Армас помог выгрузить сумку и баул с вещами. Ритта поцеловала меня и, вырвав листок из записной книжки, написала в нем телефонные номера, по которым я должен позвонить, когда смогу снова навестить родственников.

Когда я зашел в квартиру, Петрович встретил меня довольно хмуро. Однако стоило мне преподнести ему свитер, он тут же стал доволен, как слон.

— Спасибо Санек, отличная вещь! Гляди-ка?! Да он из мохера! Шузы тоже отличные. Я тут на похожие два часа глядел в магазине, но денег было жалко.

Улаживая недопонимание с Петровичем, я не забыл о Никодимове. Именно от него зависела возможность без проблем встречаться с родственниками.

Утром в понедельник меня сразу вызвали к нему. Коротко изложив, как и где провел выходные, я положил на стол небольшой пакет, в котором лежали отличные кожаные перчатки, таких в советских магазинах днем с огнем не найти.

— Взятку, что ли даешь? — хмыкнул Никодимов, открывая пакет. Рассмотрев перчатки, он надел одну на руку.

— Неплохо, — резюмировал он, стягивая перчатку с руки и убирая в пакет.

Мой рассказ безопасник не комментировал и без особых напутствий отправил меня обратно на работу. За подарок поблагодарил и убрал его в ящик стола.

А собственно, чего ему беспокоиться? Кто я такой? Повар в посольстве, мое дело супы да поварешки. Вот дипломаты это да! За ними глаз да глаз нужен. Вдруг кто-то из них решит, что его судьба жить на западе. И все, спекся безопасник, за такой прокол поедет обратно в Союз, вместо того, чтобы затариваться дефицитами в загнивающем капитализме.

А если я вдруг сдерну в бега, за меня спрос небольшой. Выговор дадут и все дела.

Вот такие мысли бродили в моей голове, пока я раскатывал слоеное тесто для пирогов.

— Смиррна! — раздалась негромкая команда за спиной. Я, однако, даже не повернул головы.

— Что, Сергей Павлович, пирожка захотелось? — все еще не поворачиваясь, спросил я.

— Угадал, — буркнул наш военный атташе полковник Сергей Павлович Королев.

Когда я с ним впервые знакомился, то едва не попал впросак, уже хотел, было вякнуть:

— Да, вы, Сергей Павлович, полный тезка нашего Главного конструктора. Хорошо, что вовремя заработала чуйка. Я совершенно не помнил, когда Королева рассекретили, и на всякий случай промолчал.

Наш же атташе, косясь на Петровича, робко спросил у меня:

— Санек, можно я парочку пирожков с капустой украду.

— Берите, — великодушно разрешил я, — капусты у нас много.

— Ты Палыч, мать твою, достал меня со своими командами! — внезапно разошелся Петрович. — полковник, б. ь, у нас тут не армия, завязывай нафиг!

Началась обычная мужицкая перепалка.

А ларчик открывался просто.

Когда Петрович служил поваром в офицерской столовой, и ушел на дембель старшиной, Королев в той же части тоже дослужился до старшины роты, но остался на сверхсрочную службу. Прошло двадцать пять лет. Королев, нынче полковник, военный атташе, а Петрович, как был поваром, так поваром и остался, только место работы сменил.

Видимо, подсознательно он завидовал своему бывшему сослуживцу, сделавшему такую блистательную карьеру. Поэтому они периодически мерялись пиписьками.