Вот тут и начинались сомнения. В местной милиции и прокуратуре вряд ли поверят в его фантастический рассказ. Но если и поверят, то не поторопятся звонить в Москву. А если и поторопятся? В прокуратуре он уже не работал — раз. А во-вторых, запросто могли наткнуться на Меркулова. Турецкий понимал, что это глупо: Меркулов его старый и давний друг, если кому в этой жизни он и мог доверять, то именно Меркулову. Но как-то так все складывалось, что именно Меркулов втравил его в эту безумную затею, и получалось, что от Меркулова так или иначе исходила какая-то угроза. Нет, Александр сознавал, что Меркулова тоже могли обмануть, тоже могли подставить, но тогда тем более нельзя было к нему обращаться. А что, если рядом с ним постоянно сидит тот, кому ребята обязаны всеми своими бедами, конца которым и не видать?

   Да, Турецкий терпеть не мог самодеятельности, но теперь только это ему и оставалось. Он должен был сам, со своей командой довести дело до конца. А уж там — разберется...

   «А все-таки хорошо, что я ушел из прокуратуры», — подумал он.

   Это был, конечно преждевременный звонок, но калитан намеренно сделал его. Надо было не успокаивать ситуацию, а спровоцировать бучу.

   Он не ошибся, Нателла Полуян сразу же согласилась помочь. Она не задавала лишних вопросов, она только спросила, позвонить ли жене Игоря Степановича.

   — Нет, Боцману звонить пока не надо. Боюсь, ее телефон прослушивается.

— Как вы сказали? Боцману?

   — Это я ее так дразню... Это... — Немой немного помолчал, потому что слово, которое он собирался произнести, в последнее время совсем выпало из его лексикона. — Это я любя, — все-таки выговорил он.

— Я все сделаю,— сказала Нателла.

Подавителя не было! Вот в чём загвоздка!

   Боря-спецназ оказался подстать своему другу Козлову, машину он уже успел кому-то продать, а взамен купил другую, не намного, но все же лучше. Бросились к покупателю. Тот тоже ее загнал. А кому — обещал через недельку вспомнить.

   Вспомнил через минуту, потому что Кирюха его «очень попросил».

   Это действительно было что-то невообразимое. Словно подавитель жил собственной жизнью. Словно в самом деле прятался от ребят.

   Кирюха думал только: хорошо, что ребята забрали машину у Бори-спецназа и укатали в тайгу выручать Козлова. Конечно, они его выручат, конечно, спасут, только вот когда это будет и получится ли? Машина хоть и была получше ржавой «тоёты», но все равно — двести километров по тайге...

   Человека, у которого в конце концов оказалась машина с секретом, дома не было. Немой с Кирюхой присели на скамейку во дворе. Было холодно, но они боялись пропустить хозяина ржавой «тоёты».

   Они, конечно, и не догадывались, что Александр и Веня сегодня стояли от подавителя в двух шагах.

   Мужик, давший им промасленную одежду, как раз и ремонтировал ту самую машину.

   — Что будем делать? — спросил Кирюха. На холоде долго не продержишься. Мороз доставал основательно.

   — Ждать, — твердо сказал Немой. — Теперь только ждать. — И, подумав, добавил как-то обреченно: — Теперь уже недолго осталось.

   Журналистка позвонила утром. Позвонила прямо домой, что сразу же насторожило полковника.

   — Это Нателла Вениаминовна, — сказала она, — надеюсь, вы меня еще помните. Я-то помню очень хорошо, еще никто в такой экстравагантной форме не ставил мне условий, как жить и что делать.

   — Как вы узнали мой домашний номер? — спросил полковник, пропустив колкости мимо ушей.

   — Этот факт только подтвердит правдивость моих слов, — ответила Нателла. — Знаете, полковник, настал мой звездный час. Теперь я буду ставить условия.

— Какие еще условия?

   — О, условия очень строгие и серьезные. Во-первых, капитан Немой жив и здоров. Он привез то, что должен был.

Савелов опустился на стул.

— Откуда вы знаете?

   — Оттуда же, откуда знаю ваш номер телефона. От самого капитана. Он мне звонил.

— Где он?

— Он во Владивостоке. И очень ждет вас.

— Меня?

— А кого же еще?

— А почему он не едет в Москву?

... — Он боится не доехать. Поэтому сам приглашает в гости. Он просил передать дословно следующее: «Я готов договориться».

— О чем?

— Это уж вам лучше знать.

— Но как я буду с ним договариваться?

   — Через меня. Через полтора часа я лечу во Владивосток. Найдете меня в гостинице «Океан». Всего доброго.

   — Постойте!.. — закричал полковник, но в трубке уже были гудки.

   Весь день он не выходил из своего кабинета. Он подводил итоги, обдумывал происшедшее и сопоставлял факты.

   Если бы кто-нибудь увидел его сейчас, то этот кто-нибудь подумал, что полковник просто дремлет, непонятно зачем периодически включая и выключая настольную лампу...

   Уже под вечер Савелов вызвал к себе подполковника Чернова.

   Совещание было недолгим. Ой пересказал утренний разговор с журналисткой.

   — Так что придется тебе, Александр Владимирович, сегодня же лететь во Владивосток и возвращаться обратно вместе с капитаном Немым. И с аппаратом.

— Прямо сегодня?

— Прямо сейчас!

Чернов о чем-то на мгновение задумался и попросил:

   — Валентин Демидович! У меня в кабинете бутылка коньяка хорошего, еще из старых запасов, пойдемте ко мне, по рюмочке за успешное завершение нашего дела. Все равно скоро конец рабочего дня.

— Пошли!

   Возвратившись через полчаса, Савелов вошел в кабинет и сразу понял, что в его отсутствие в кабинете кто-то был.

   Нет, никаких явных следов, просто он это ясно почувствовал. Но кто, почему?

И вдруг он понял, в чем дело!

Настольная лампа!

Он оставил ее включенной.

   «Довольно грубая работа!» — зло подумал Савелов и понял, что все еще только начинается! Его хотят спровоцировать.

   И еще он понял, что завтра утром он сам вылетает во Владивосток...

   Он это дело начал, он его и доведет до конца, а там уж будь что будет.

   Митяй очнулся за полночь и не сразу понял, где находится.

   Тело горело и ныло. Голова раскалывалась. Острая боль то и дело пронизывала виски, будто сквозь них пропустили тысячи острых игл.

   Митяй не помнил, как окончился допрос. Его били. Потом обливали ледяной водой и снова били. Когда губы и нос были разбиты в кровь, в действие вновь пошел электрический ток.

   Митяй впервые подумал о том, что смерть на электрическом стуле не самое большое удовольствие. Нет, кроме шуток: раньше он всерьез полагал, что смертная казнь в Америке производится вполне милосердным способом. Это тебе не поблескивающий нож гильотины, который зависает над головой, а затем с легким шорохом скользит вниз, и жертва успевает услышать, как хрустят перерубаемые позвонки. Это не китайский способ (рассчитанный, правда, исключительно на преступников мужского пола), когда между двух каменных плиток сдавливают мошонку и яички, и смерть наступает в результате жуткого болевого шока. Это, конечно, не дикая корейская казнь, которую он видел вчера, когда жертву избивают, а потом отсекают голову палашом.

   Казнь на электрическом стуле представлялась Митяю спокойной и быстрой: р-раз — и готово! Он был уверен, что обреченный человек даже не успевал понять, что происходит.

   Теперь же на собственной шкуре Митяй почувствовал, что электрический стул, быть может, самая страшная и изуверская изо всех придуманных человечеством пыток. Палачи вовсе не сразу пускали смертельный разряд; они увеличивали, а затем понижали напряжение, и жертва чувствовала себя так, словно ее живьем зажаривали на сковороде.

   По крайней мере, именно так обстояло дело в случае с Митяем. После очередного разряда он ощущал, как старчески трясутся руки и отваливается челюсть, а по ногам струится теплая моча. Это было стыдно, страшно и унизительно.