Телефонист не успел выполнить приказания; волной воздуха его ударило об стену. Пыль заслонила видимость. Снаряд оторвал угол блиндажа и разворотил третий, последний, накат брёвен.

— Перебегаем в тот дом, — сказал капитан.

Только успели все добежать до нового наблюдательного пункта, как возле него упал тяжёлый снаряд.

— Товарищ капитан, мне ногу оторвало! — закричал связной.

Капитан Кудяков был ранен в шею. Но он, очевидно, не сразу почувствовал это. Услышав голос связного, он подошел к нему, увидел, что тот лежит в крови, и сказал:

— Клянусь, они не уйдут от нас. За всё заплатят!

Гвардии сержант Г. ЧЕРНЫШЕВ.

Ночью от блеска пушечных выстрелов, от прожекторов, бросающих длинные лучи в глубину вражеской обороны, от огневых трасс «катюш» светло, как днём, а утром от едкого порохового дыма, сдавливающего дыхание, в пяти метрах ничего не видно.

Лейтенант А. ФРЯЗИНОВ.

Непревзойдённый по силе огня артиллерийский удар. Одно за другим взлетали вверх укрепления немцев. Когда яркие лучи прожекторов осветили закрытый серой стеной передний край противника, к гулу нашей артиллерии присоединился гул приближающихся танков прорыва «ИС». Наша пехота выходит из окопов и в единодушном порыве бросается в атаку.

— Вперёд, друзья! За Родину! За Сталина! — зовёт бойцов голос нашего знаменосца рядового Килина.

Постепенно рассеиваются закрывающие солнце пыль и дым. Артиллерия перенесла огонь в глубь обороны отступающего противника.

В 8 часов утра наше знамя Победы уже развевается над станцией Вербиг. За три часа мы с боем прошли пять километров.

Немцы ещё попробовали контратаковать нас, но их встретил дружный огонь; орудие прямой наводкой подожгло один танк, подбило другой, и контратака захлебнулась.

В цепи бегущих впереди бойцов снова заколыхалось знамя Победы, и в эту минуту вражеская пуля ранила героя-знаменосца. Но знамя подхватил старший сержант Шкурко, и оно по-прежнему неудержимо несётся вперёд, настигая ошеломлённого врага.

Капитан КУЗЬМЕНКО.

Бронзовая фигура красноармейца, шагающего через Одер. Подарок воинов 1-го Белорусского фронта товарищу Сталину.

Осенью 1944 года воины 1-го Белорусского фронта послали товарищу Сталину подарок — бронзовую фигуру красноармейца, шагающего через Вислу и Одер. Красноармеец держал в руках знамя, оно было занесено над Берлином. Приняв подарок, товарищ Сталин сказал:

— Бойцы 1-го Белорусского фронта задачу свою понимают правильно.

Большое счастье это было для нас, стоявших тогда на вислинском плацдарме, — мы почувствовали, что наша страстная мечта сбудется, что вождь и Верховный Главнокомандующий именно нас нацеливает на Берлин, что именно нам предстоит водрузить над Берлином знамя Победы.

Когда стало известно решение Ставки Верховного Главно командующего, старые товарищи-генералы, делясь своими чувствами, говорили мне:

— Твои гвардейцы, Чуйков, пройдут славный маршрут Отечественной войны: Сталинград — Берлин.

Я знал, что к предстоящей операции надо готовиться очень серьёзно, иначе немцы соберутся с силами и остановят нас перед Берлином. Это их от гибели не спасёт, но для нас, сталинградцев, будет позором.

Опыт уличных боёв был у нас большой. В Сталинграде мы создали штурмовые группы — это была школа боя в городе. На нашем пути к Одеру стояла Познань, в этом городе наши гвардейцы дрались 25 дней. Наконец, взятие крепости Кюстрин на Одере было репетицией битвы за Берлин.

В дни подготовки войск к последнему, решающему наступлению я написал статью «Как действовать в бою за населённый пункт». Все бойцы и офицеры армии прекрасно понимали, что под скромным выражением «населённый пункт» я подразумеваю ни больше ни меньше как Берлин, столицу фашистской Германии.

Сталинградские штурмовые группы были обогащены опытом наступательных боёв за города Запорожье, Одессу, Люблин, Лодзь, Познань и наконец Кюстрин.

Я поставил бойцам штурмовых групп в пример героя боёв за Познань, кавалера двух орденов Славы, гвардии младшего сержанта Василия Алейника, действия которого отличались необыкновенной стремительностью. Благодаря смелости и быстроте его группа захватила в Познани одно сильно укреплённое угловое здание без всяких потерь.

Когда я бывал в войсках, беседовал с бойцами, разговор обыкновенно вращался вокруг берлинской темы:

— Что-то у тебя, сержант, сапоги потрёпанные.

— Ничего, товарищ генерал, до Берлина хватит!

Я спросил одного старшину, каково положение с патронами в роте.

Он ответил мне:

— Разрешите доложить, до Берлина хватит.

Перед фронтом нашего предстоящего наступления проходила гряда так называемых Зееловских высот — серьёзное естественное препятствие, укреплённое врагом. Его оборона эшелонировалась на большую глубину, до Берлина.

Разведку этих высот мы вели всеми средствами. Офицер моего штаба гвардии подполковник Велькин дважды летал над ними на штурмовике, изучая расположение противника.

Ночью 16 апреля, находясь на своём наблюдательном пункте на плацдарме за Одером, я старался по доносившимся до меня звукам разгадать, что делается у противника. Наше наступление не могло быть для немцев неожиданностью. 14 апреля пленный, взятый во время разведки боем, показал: «Это не было вашим большим наступлением, дня через два вы начнёте большое наступление, будете прорывать нашу оборону. Потом ринетесь на Берлин. Дней через семь подойдёте к Берлину, а дней через пятнадцать война закончится полным разгромом Германии».

Вспоминая сейчас этот допрос немецкого солдата, думаю, что этот пленный, пожалуй, понимал немножко больше, чем генералы из гитлеровского генштаба.

Зная, что скрыть полностью подготовку грандиозного наступления невозможно, я боялся, что противник обманет нас, уйдёт, сменит засеченные нами огневые позиции. Тогда артиллерийская подготовка страшной силы пройдёт даром, впустую, придётся на другом рубеже всё начинать сначала.

Несколько раз я выходил из блиндажа. На переднем крае было спокойно.

Впереди, недалеко от моего наблюдательного пункта, бойцы кушали, или, как принято говорить, «заправлялись» перед боем.

Артиллерийское наступление отличалось краткостью и исключительной силой. Оно как бы дало тон всей операции.

На долю Героя Советского Союза гвардии генерал-лейтенанта Пожарского выпало дирижировать огромным артиллерийским оркестром: 265 стволов артиллерии и миномётов действовали на каждом километре фронта прорыва.

Когда рассвело, было очень трудно наблюдать за полем боя. Дым артиллерийских разрывов слился с голубоватой дымкой, покрывавшей землю. Эта дымка приводила в ярость командиров лётных частей, находившихся рядом со мной на станции наведения. Авиации было очень сложно работать.

Бой был трудный и упорный. Однако, когда мои разведчики перехватили немецкую радиограмму, в которой какой-то командир приказывал бить по бегущим солдатам осколочными из танков, для меня стало ясно, что гвардейцы Сталинграда уже имеют успех, их порыв к окончательной победе несокрушим, что гитлеровцы бегут.

Нас несколько раз предупреждали от имени товарища Сталина не торопиться, обработать врага как следует артиллерией, а потом идти в атаку.

В этом чувствовалась сталинская забота о людях. Мы прилагали все усилия к тому, чтобы громить врага, сохраняя как можно бережней жизни наших воинов, прошедших тяжёлый и славный путь и доживших до последнего, завершающего этапа Отечественной войны.

Пройдя с упорными боями 6–8 километров, мы подошли вплотную к Зееловским высотам. Противник на этом рубеже имел сильные оборонительные позиции и свежие части. Взять с хода эти мощные позиции было невозможно. Завязались упорные бои, длившиеся днём и ночью.