Удивляться тому, что первая рота бросилась вперёд без приказа, не следует. С тех пор как бои развернулись в Берлине, такие случаи бывали. Все рвались вперёд, и удержать людей было чрезвычайно трудно.

До того как мы увидели рейхстаг, батальон получил приказ — наступать вдоль улицы Моабит, выйти к Шпрее и захватить мост. Чем ближе мы подходили к мосту, тем сильнее становился огонь противника. Тем не менее лейтенант Крутых со своим взводом перебежал через мост и ворвался в здание. У немцев в этом доме были большие силы. Это знал Крутых и всё же ринулся туда. Завязался тяжкий и неравный бой. Немцы подтянули танки и самоходы. Лейтенант Крутых был отрезан от батальона. Все слышали, как Крутых ведёт бой в окружении, но помочь ему в этот момент казалось невозможным. И всё-таки начальник связи капитан Самойлов не вытерпел и, поднявшись во весь рост, крикнул:

— Вперёд за Родину, вперёд за Сталина!

Все бойцы, находившиеся возле моста, ринулись за капитаном. Минуту назад всё это представлялось абсолютно невозможным, а теперь наши бойцы бежали через мост на выручку товарищей. Самойлова ранило, но он не оставил бойцов. За группой Самойлова, как видно, наблюдали немецкие самоходчики. Подкатив ближе свою машину, они начали бить по бойцам. Положение Самойлова стало ещё более тяжёлым, чем положение Крутых. Но вот вдруг всё резко меняется. Самоходка горит, из неё выскакивают немцы. Наши бойцы бьют из автоматов по немецким самоходчикам. Немцы поднимают руки. Оказывается, красноармеец Медведев, заметив, что товарищи его попали в беду, подполз близко к самоходке и со второго выстрела из противотанкового ружья подбил её.

По радио было доложено командованию о происшедшем. Генерал Перевёрткин передал, что награждает Медведева орденом Отечественной войны. Эта весть облетела всех бойцов.

В полночь наша артиллерия, танки и самоходки открыли огонь по немцам, занявшим оборону возле «дома Гиммлера». Вторая стрелковая рота старшего лейтенанта Гончаренко ворвалась на мост и двинулась на выручку взвода лейтенанта Крутых.

Когда мы вошли в дом, героя Крутых уже не было в живых. Командование взводом взял на себя красноармеец Сабуров. Со словами: «За нашего командира, бей немецких гадов» бойцы ринулись в атаку. В этот момент на помощь им ворвался в дом Гончаренко со своей ротой.

К рассвету через мост переправились все подразделения и также артиллеристы. Мы двигались скрытно, — площадь сильно обстреливалась. Выбирали подвалы, находили потайные ходы, пробивали проходы в стенах. Мы старались сберечь свои силы для решающего штурма рейхстага.

30 апреля штурм начался.

Я никогда не забуду, но не могу передать словами то, что я почувствовал и пережил в те минуты, когда мы обратились к бойцам и офицерам — кто желает первым войти в рейхстаг и водрузить красный флаг? Все в один голос попросили, чтобы послали их. Красный флаг был вручён младшему сержанту Ерёмину и бойцу Савенкову.

Под прикрытием артиллерии, миномётов и автоматов герои поползли к рейхстагу. До него оставалось метров 150. В это время ранило Ерёмина, он сделал перевязку и пополз дальше. Немцы, видя белую повязку, стали вести по ней огонь. Тогда Ерёмин сорвал бинт с головы и вместе с Савенковым побежал к центральному подъезду рейхстага.

Все увидели, как развернулся красный флаг в руках отважных воинов, и сейчас же на площади раздалось могучее красноармейское «ура». Весь батальон пошёл в атаку.

Утром 30 апреля командир батальона капитан Неустроев вызвал к себе меня со всей ротой. Мы спустились в подвал. Бойцы, — их было 60 человек, — расположились в двух смежных комнатах, а я направился к капитану. На ребят пожаловаться было нельзя. Никто себя не жалел, всё отдавали для победы. С тех пор как я сменил раненого командира роты, они ни разу меня не подводили. Я был ими вполне доволен. Штурмовали Берлин и старые солдаты, которые пришли сюда из-под самого Сталинграда, и молодые, которых только несколько дней тому назад мы вызволили из немецкого рабства.

Капитан Неустроев подозвал меня к окну. Через окно подвала я увидел горящую площадь. Повсюду чернели взрывы. Площадь была завалена деревьями, мешками с песком, машинами. Там стояло много пушек.

Из-за грохота и гула разговаривать было почти невозможно. Капитан указал мне на большое каменное здание и спросил:

— Видишь?

Я увидел дом с высокими колоннами и широкой лестницей. На самом верху виднелся купол.

— Это рейхстаг, — сказал капитан, — перед твоей ротой ставится задача штурмом овладеть им.

Когда капитан говорил, всё время об стены дома, в котором мы стояли, ударялись пули. На площади рвались снаряды, и здание рейхстага слегка дымилось.

«Добрались всё-таки до этого проклятого места», — подумал я. Всего триста метров отделяли меня теперь от рейхстага. Агитатор политотдела дивизии капитан Матвеев шепнул мне: «Сьянов, ты счастливец, — первый штурмуешь рейхстаг». Мне хотелось сразу же кинуться к своим. Дожить до такой минуты! У меня было такое чувство, как будто сам товарищ Сталин смотрит сейчас на нас. Мог ли я думать, что я, Сьянов, бухгалтер из села Семиозёрное, Кустанайской области, поведу роту на штурм рейхстага! Я не вытерпел и высунулся из окна подвала, чтобы получше разглядеть его.

До самого рейхстага тянулась площадь, на которой немцы воздвигли много препятствий. Вся площадь густо простреливалась. Слева в верхних окнах, заложенных кирпичом и превращённых в бойницы, стояли автоматические пушки.

Старший лейтенант Прелов, стоявший за моей спиной, сказал:

— Пока ты будешь здесь, я пойду к твоим солдатам, побеседую с ними.

Я смотрел в окно и мысленно рисовал себе, как поведу роту. Мы должны были двинуться в атаку под прикрытием артиллерийского огня.

— Впереди лежит наша цепь, — объяснил мне капитан, — когда пойдёшь со своей ротой, обязательно подними и её в атаку. Недалеко от рейхстага проходит канал, но мостов через него нет. Для форсирования используй подручный материал. Двигаться на рейхстаг надо быстро, нигде не задерживаться.

— Я на тебя надеюсь, — закончил капитан, — штурм должен быть решительный.

Вглядываясь в стены рейхстага, я по пробоинам определил, с какой стороны будет лучше наступать. Старался запомнить ориентиры: трансформаторная будка, мелкие домишки, афишная тумба.

Справа наступал батальон Давыдова, слева протекает Шпрее, берег её облицован гранитом, за него не уцепишься, немцы там ведут сильный огонь, укрыться негде. Минут сорок стоял я возле окна. Я доложил о своём решении: наступать буду через площадь. Я имел в виду использовать как укрытия ямы, воронки, завалы. Их перед рейхстагом было много.

Вернулись агитаторы Матвеев и Прелов. Они сказали:

— Товарищ Сьянов, мы только что беседовали с твоими бойцами. Золотые люди. Все первыми хотят пойти на штурм.

Было приятно всё это слышать. Я вызвал к себе командиров взводов и отделений и рассказал им задачу. Указал ориентиры первому и второму взводам. Назначил фланговые отделения справа и слева.

Теперь можно было и бойцов подозвать к окнам и показать им рейхстаг.

— Товарищи бойцы и сержанты, — сказал я, — выполним эту почётную задачу?

— Выполним, — с воодушевлением ответили все.

За окном в это время творилось нечто невообразимое. Даже высунуться из окна подвала казалось невозможным, а нам предстояло пойти через эту площадь, на штурм рейхстага, который теперь извергал столько огня.

— Пустите меня первым, — сказал Якимович.

Якимовича я знал, как самого себя. Он был моим связным, затем командовал пулемётным расчётом. Где жарко, там он со своим пулемётом. Бойцы его любили, он был душой роты. Здоровый парень, весельчак, он рвался к жизни. Было приятно слушать, как он мечтал о том, что будет после войны.

Прыгунов и Шубкин тоже просили, чтобы их первыми послали на штурм. Этих я меньше знал. Молоденькие ребята. Они воевали с жадностью. Ещё несколько недель тому назад они были у немцев на каторге, а теперь они — бойцы, и им предстояло — штурмовать рейхстаг.