Вперёд и вперёд к Берлину железным потоком шли танки, перемалывая живую силу и технику врага. Пригород Фридрихсфельде. Железнодорожный разъезд. Перед ним взорван мост. Подполковник Шевченко выскочил со своей рацией к пригороду. Рядом упал снаряд, выведена из строя рация, ранен радист. Но у подполковника есть вторая, запасная, рация. По мосту, наведённому для колёсных машин, радионаводчик почти вплотную подобрался к железнодорожной станции. Над ней уже носилась пара разведчиков-штурмовиков. Связаться с ведущим было делом одной минуты. Лейтенант Решетняк сообщил, что видит на путях не менее двадцати пяти гружёных эшелонов.

Через двадцать минут капитан Леусенко привёл на эту цель шестёрку «ильюшиных». За ним подоспели группы Кирилова, Лукьянова, Решетняка. Семь групп «ильюшиных» подорвали выходные пути с железнодорожной станции, вызвали несколько мощных взрывов и более десятка очагов пожара. Все железнодорожные эшелоны были застопорены, их захватили ворвавшиеся на станцию танкисты.

Ещё один бросок вперёд, и наши танки остановились у сильно укреплённого района Штеттинского вокзала. В полукружьи станции разгорелся огневой бой артиллерии и танков. Временная задержка грозила нарушить темп наступления. Но вот подоспели штурмовики.

Когда передовые танковые отряды ещё только прощупывали оборону Штеттинского вокзала, три пары штурмовиков прилетели сюда на разведку. Немцы встретили разведчиков мощным зенитным огнём. На самолёте ведущего первой пары лейтенанта Лукьянова был подбит мотор, и он с напарником вернулся обратно. Но две другие пары разведчиков, возглавляемые лейтенантами Власовым и Киндиновым, сделали своё дело: они не только добыли ценные сведения о противнике путём визуального наблюдения, но и сфотографировали весь район Штеттинского вокзала.

В течение двух последующих часов, когда танки сосредоточивались для удара, девять групп штурмовиков обрабатывали эшелоны на Штеттинском вокзале. Привели сюда своих орлов подполковник Туровский, капитаны Гридин, Кондауров, Бондаренко, старший лейтенант Коваленко, лейтенанты Лукьянов и Решетняк. Когда бросились в атаку танки, враг был уже подавлен ударом с воздуха. От Штеттинского вокзала танки продолжали своё движение на запад по северной окраине Берлина и вдруг резко повернули на юг, захлопывая в стальную ловушку засевший в центре Берлина немецкий гарнизон.

Один за другим выползали из укрытий самолёты. Покачиваясь из стороны в сторону, они, как утки, стряхивали со своих крыльев крупные капли дождя.

Закончены последние приготовления. Техники по вооружению проверяют подвеску бомб. Механики обтирают моторы, и каждый нет-нет да взглянет на темнеющее небо, не покажется ли где-нибудь звёздочка. Один из механиков при свете переносной электролампочки выводит мелом на корпусе бомбы: «для Гитлера». На другой бомбе было написано: «для Геринга».

Заинтересовавшись работой техника, я спросил:

— А для Геббельса какая?

— А вот что поменьше, — указал он на пятидесятикилограммовую фугаску. И добавил: — С него и этой хватит!

В землянке было тихо. Все смотрели на телефонный аппарат и ждали, когда прикажут вылетать. Потом начались разговоры, которые не замедлили перейти в жаркий спор о сроке падения Берлина, ну и, безусловно, окончания войны.

Внезапный звонок водворил тишину. Все застыли в ожидании.

Получен приказ. У каждого лётчика вздрогнуло сердце: «Неужели не меня?»

— Командирам эскадрилий выпустить в воздух сильные и опытные экипажи. Цель — Берлин. Вылет немедленно! — коротко приказал командир.

Шёл мелкий дождик. Маяк-прожектор через ровные промежутки времени вспыхивал голубой лентой и, медленно вращаясь, описывал круги на мутных облаках. Изредка то там, то здесь коротко вспыхивали цветные огоньки на крыльях самолётов, и пламя голубыми языками трепыхало у выхлопных патрубков.

Один за одним уходили в темноту дождливой ночи тяжело нагруженные самолёты, и их огни исчезали на западе.

Ко мне подошли двое лётчиков: Мыльников и Драпак.

— В чём дело?

— Разрешите лететь на Берлин?

— Видите, какая погода? — сказал я.

— Мы справимся! — ответили они.

Нельзя было не поверить им. Я разрешил. Не успел я сказать: «Летите выполнять задание», как лётчиков не было возле меня. Из поглотившей их темноты я услышал: «Есть выполнять!»

«Вот народ!»— подумал я, провожая глазами бегущие в темноте огоньки.

Проводив последний самолёт, взлетел и я.

До Одера я набрал высоту 500 метров и сразу же «воткнулся» в облачность. До Берлина было далеко, и я пошёл под кромкой облаков, которые всё ниже и ниже прижимали меня к земле. С левого борта самолёта огромным костром пылал Франкфурт. Яркое пламя зловещими языками высоко подымалось вверх, окрашивая облака в грязнолиловый цвет.

По трассе полёта везде пылали пожары. Некоторые уже догорали. Я всматривался в темноту на западе, надеясь увидеть пожарища Берлина, но, кроме светящихся точек, пока ничего не мог увидеть.

Появилась луна, и всё сразу ожило и приблизилось. Я стал набирать высоту.

Под нами всё чаще и чаще начали появляться маленькие облака.

— Через пятнадцать минут будет Берлин, — доложил штурман старший лейтенант Раппопорт.

Впереди я ясно различал ракеты, вспыхивающие в воздухе и рассыпающиеся на пять цветных звёздочек. Это патрулировали немецкие истребители. Мы начали усиленно прощупывать глазами воздух.

Освещённые луной белые барашки облаков почти полностью закрыли от нас землю, что очень усложняло ориентировку. Мы боялись, что над Берлином тоже будут облака, и мы можем ошибиться при бомбардировке, попасть в свои войска, ибо они были уже на окраинах города.

Слева от нас прошил небо искристый пунктир трассы, и в это мгновение на фоне освещённых облаков стремительно промчался «По-2», а за ним ниже нас пронёсся охотник — «Ме-110». «По-2» в мгновение ока нырнул под облачность и пропал. «Удачный манёвр», подумал я.

По времени мы уже должны были лететь над предместьями Берлина, но, кроме бесконечно плывущих нам навстречу облаков, ничего не было видно. И вот в небольшом окне сталью блеснуло озеро, а вокруг него — целый клубок извилистых, как змеи, рек.

— Под нами Шпрее, — доложил штурман.

Как на зло облака вновь плотно прикрыли землю.

Под самолётом вспыхнуло белое пятно прожектора и медленно задвигалось по облачности. Я невольно вздрогнул. Зенитки молчали. К этому белому пятну прибавилось ещё одно, потом ещё и ещё. Все они плавали по облакам, стараясь присосаться к нашему самолёту. Но мы были недосягаемы для них.

Снизу нас не видели, зато сверху мы были как на ладони. Противник не замедлил воспользоваться этим. С левого борта стремительно пронеслась трасса. Трудно было угадать, в кого стреляли немцы, но следующая трасса просвистела буквально над головой.

— Это по нас, — сказал Раппопорт.

— Сам вижу, — ответил я.

Перспектива быть сбитым над центром Берлина мало улыбалась нам, и я нырнул в облака.

Облачность была тонкослойная, и как только мы выскочили из нее, меня сразу поразила картина Берлина. Я её никогда не забуду.

Над Берлином.

Огромная площадь гигантского города была окутана дымом, который толстой и широкой пеленой уползал на северо-восток. Едкая гарь достигала высоты девятисот метров, жгла горло и глаза. Ясно видны были пожары внутри зданий. Слабо освещённые луной бесчисленные светлосерые дороги уходили тонкими щупальцами на запад и юг и пропадали далеко на горизонте.

Казалось, город мёртв. Но глаза лётчиков-ночников хорошо умеют видеть жизнь на земле, как бы темнота ночи ни скрывала её. Нам было ясно, что в Берлине суматоха.

Несмотря на то, что мы тщательно изучали план города, сейчас трудно было определить, где что расположено. Приказано бомбить центр. Мы поднялись вверх по Шпрее. Тщетно мы пытались отыскать рейхстаг. Его мы не увидели.