Мы лежим около миномёта, стараясь определить, откуда бьёт враг. Штурмовые группы продвигаются вперёд. Командиры групп сигналами требуют нашего огня. Мы понимаем их, но сделать ничего не можем. Огонь настолько силён, что нельзя поднять голову. Много мыслей мелькает в это время в уме. Но ясно одно: молчать больше нельзя, нельзя; надо продолжать огонь, хотя бы это стоило жизни… Вдруг неожиданно слышу рядом с собой автоматную очередь. Оказалось, что Усманов обнаружил, наконец, вражеских пулемётчиков и бьёт по ним из автомата. Не ожидая команды, я подымаюсь и одну за другой выпускаю мины. Пехота зашевелилась, снова продолжает движение. Неожиданно автомат командира расчёта смолкает, и сейчас же снова звучит длинная очередь вражеского пулемёта. Лёжа у миномёта, я испуганно смотрю на Усманова. Неужели убит?.. Но тут же облегчённо вздыхаю: оказывается, он меняет диск. Через минуту снова гремит его автомат. Я подымаюсь и снова выпускаю мину…

Так, под прикрытием автомата командира расчёта, я веду огонь по гитлеровцам. Они отстреливаются, но наши пехотинцы уже выбивают их из одного дома за другим, приближаясь к ратуше. Скоро вслед за ними меняем огневую позицию и мы.

Сержант М. КОСЕНКО.

Батальон капитана Бобылёва получил задачу пробиться к ратуше и совместно с батальоном Героя Советского Союза майора Алексеева овладеть этим опорным пунктом врага.

Несмотря на поддержку танков, самоходной артиллерии и других средств усиления, наступающих встретил такой шквал огня, что продвижение по улицам стало невозможным. Решено было пробиваться к ратуше внутри кварталов, делая проходы в стенах зданий. Вперёд двинулись сапёры. Под сильным огнём противника они закладывали тол и одну за другой взрывали стены зданий. Ещё не успевал разойтись дым от взрывов, как в сделанные проходы устремлялись штурмовые группы и после ожесточённой рукопашной схватки очищали от неприятеля здания и прилегающие дворы…

В начале второй половины дня подразделения закончили очистку соседних с ратушей кварталов и с двух сторон подошли к громадному старинному зданию. Едва только показались наши передовые подразделения, как из глубоких ниш многочисленных окон ратуши, из подвалов, с крыш и чердаков на наше подразделение обрушился ожесточённый огонь немцев.

Перед ратушей появляются наши танки. Они ведут огонь, одновременно ставя дымовую завесу… С восточной стороны прямой наводкой бьют наши тяжёлые самоходки. Несколькими выстрелами они разбивают тяжёлые железные ворота и делают громадные пробоины в стенах — проходы для пехоты. С северной стороны громят здание два тяжёлых танка. Они поливают окна огнём пулемётов. Начинают действовать и огневые средства нашей пехоты. Здание заволакивается густым чёрным дымом. По сигналу пехота со всех сторон устремляется в атаку…

Первым в здание ратуши врывается взвод лейтенанта Маденова. Вместе с отважным лейтенантом бегут бойцы Кондрашев, Крутченко, Кошпуровский и другие. Они закидывают вестибюль и коридоры ручными гранатами и завязывают рукопашный бой в глубине здания…

Коридор за коридором, комната за комнатой очищаются от неприятеля. Отовсюду гремят автоматные и пулемётные очереди, тяжко громыхают взрывы. Гитлеровцы отчаянно сопротивляются. Особенно жестоким становится их сопротивление во втором и третьем этажах. Каждую комнату и зал приходится брать с боя. Вот на лейтенанта Маденова набрасывается здоровый немец. Лейтенант изловчился и, выхватив из ножен фашиста кинжал, убивает им врага…

В одной из комнат четвёртого этажа засели немцы. В ответ на предложение сдаться они яростно отстреливаются. Тогда командир штурмовой группы приказывает сапёрам заложить тол. Мощный взрыв — и одна из стен рухнула, похоронив под собой врагов.

После двухчасовой ожесточённой рукопашной схватки внутри этого громадного здания на башне ратуши взвивается водружённое нами красное знамя.

Младший лейтенант К. ГРОМОВ.

Незадолго перед штурмом ратуши командир батальона вызвал к себе комсорга и поставил ему задачу отобрать комсомольцев, которые хотят первыми ворваться в здание.

Нас собралось семнадцать человек. Всем были указаны места, через которые мы должны были проникнуть в здание.

Я быстро побежал к назначенному окну, бросил в него противотанковую гранату и сейчас же после взрыва вскочил в окно. В комнате был железный ящик. Я лёг за него. Потом вижу: два немца заглядывают в дверь и что-то кричат. Короткой очередью из автомата я срезал обоих. В этот момент в окне появляются два моих товарища, и мы втроём устремляемся в коридор. Тут уже, оказывается, и другие наши бойцы есть.

Мы прорываемся к лестнице, расчищаем дорогу гранатами и автоматами, подымаемся всё выше и выше. Немцы, отстреливаясь, уходят на чердак. Мы понимаем, что они через чердак хотят улизнуть куда-то во внутренние дворы, и не отстали от них ни на минуту. Едва я подбежал к двери на чердак, как навстречу мне кидается с винтовкой немец. Но он не успел выстрелить — я убил его из пистолета. Все-таки борьба у этой двери продолжалась минут двадцать. Я боялся, что немцы улизнут с чердака, но, ворвавшись в него, мы увидели, что этот чердак перегорожен толстой стеной и немцам нет отсюда никакого выхода: одни сбились в противоположном конце, а другие мечутся из угла в угол. Мы залегли за ящиками с песком и открыли по ним огонь. Они не хотели сдаваться, и мы их всех уничтожили.

Младший сержант Н. НИКИТЧЕНКО.

Утро 30 апреля, как и все предыдущие, хмурое и холодное. Моросит мелкий дождь. Вместе с каплями дождя на землю падает пепел. Едкий дым от горящих зданий ест глаза.

Ночью наша артиллерия была переподчинена командиру стрелкового полка гвардии подполковнику Жеребцову.

Наши гаубицы находились в самом центре Берлина, в районе станции Берзе, и каждому орудию была поставлена задача разбить дом. Другим путем выбить фаустников и автоматчиков из зданий не было возможности. Артиллеристы сделали своё дело, и железнодорожная станция была с хода взята. Основные силы немцев откатились, но на перекрёстках улиц они оставили фаустников и автоматчиков, преграждавших продвижение танкам и артиллерии.

Наша пехота, где подвалами, где чердаками, а где просто перебежкой по дворам, продвинулась на два квартала и, встретив сильное сопротивление противника, остановилась. Нужна была поддержка танков и артиллерии. Танки двинулись было на помощь, но первые же три машины, дойдя до перекрёстка улицы, запылали, подожжённые немцами.

Пехота законно требовала поддержки артиллерии, но мы, скованные заградительным огнём противника, не могли двинуться с места. Между тем обстановка не позволила действовать с закрытых позиций — это не дало бы нужного эффекта. Действенной могла быть только прямая наводка. Гвардии подполковник Жеребцов потребовал любыми средствами продвинуть наши гаубицы.

Признаться, мне стало как-то не по себе. Я только что вернулся с одного задания — уточнял расположение каждого орудия. Я видел, что представляют собой улицы — это был ад кромешный. За два предыдущих часа я на своём пути каждую секунду встречался лицом к лицу со смертью и уцелел только благодаря счастливой случайности. И по этим улицам предстояло вручную выкатить гаубицы, протащить их к укрытию, где стоят автомашины, а затем, прицепив орудия, на полном ходу проскочить четыре квартала, простреливаемые немцами.

Но разве можно было промедлить хоть минуту с выполнением приказа?

И надо сказать, что орудийные расчёты проявили исключительное бесстрашие. При помощи канатов, а то и просто вручную, под беспрестанным обстрелом автоматчиков орудия были выкачены из простреливаемой улицы.

Но это только часть задачи. Предстояло самое трудное — проскочить под огнём четыре квартала и развернуть орудия к бою.

Чтобы не иметь излишних потерь, я отправил расчёты к месту будущего боевого порядка артиллерии пешком, в обход через проходы, проделанные пехотой, — из дома в дом, из подвала в подвал. Эту дорогу я знал отлично, так как ночью не раз пробирался к командирам дивизионов, находившимся в боевых порядках пехоты.