Но не так уж волновала цель пути, подросток не мог забыть недавнего — когда в его комнату в Ауста ворвался Кави, в последние мгновения уже, и гневно заговорил с явившимися за Огоньком. Полукровка понял одно — тот не желает отпускать его вместе с отрядом Лачи. Почему, упорно понять не мог. Кираи едва-едва удалось успокоить старшего друга, и то — не раз пришлось заверять, что не отпустит Огонька далеко от себя и вообще глаз с него не будет сводить. Огонек было рассердился — маленький, что ли?! Присматривать, как за несмышленышем — это за ним-то?!

Но Кави что-то еще беспокоило. И поэтому подросток проглотил всю готовую сорваться отповедь.

А Кави бесцеремонно выставил собратьев из комнаты и, повернувшись, сказал Огоньку:

— Я готов убить свою дорогую сестрицу, и бабку твою заодно. Почему они молчали о том, кто ты?

— Наверное, не уверены были, — робко сказал полукровка, ошарашенный подобным напором. — И меня предупредили, чтобы я молчал.

— Ила проговорилась. Мальчик, я ради твоей матери… готов был на все. Она выбрала твоего отца и погибла, — не обращая внимания на протестующий жест Огонька, продолжал:

— Не стану говорить о нем худого — но, останься Соль здесь, она была бы жива и была бы счастлива, не сомневайся. А я… глупец. Не разобрал… Вы ведь похожи с ней. И теперь я отвечаю за твою жизнь, понимаешь?

Кираи показался на пороге, порядком обеспокоенный:

— Послушай, ты не можешь заставлять ждать весь отряд!

— Выйди, а? — попросил Кави весьма выразительно. И обратился уже к Огоньку, не обращая внимания, что Кираи остался стоять на прежнем месте:

— Если бы я знал, я любым способом поехал бы с вами. Сейчас Лачи отказал мне в этом праве — и я не верю, что названные им причины были истинными. Будь осторожен.

— Чего мне остерегаться? Южан? — спросил Огонек, потерявший почву под ногами окончательно.

— Если бы я сам знал, чего… — Кави шагнул к нему, пристально глянул в глаза сверху вниз и, видимо, не остался удовлетворен увиденным. Он тенью следовал за полукровкой и Кираи, долго, пока не спустились в нижнюю часть города. Там внимательно наблюдал, как все члены отряда садятся на грис… но так и не увидел чего-то важного для себя.

И это тревожило Огонька.

Шику с седла нагнулся к старшему товарищу:

— Послушай, я тебе обещаю — глаз не буду спускать с мальчишки, если тебе мало Кираи.

Всадники двигались вереницей — грис оседлали в нижних границах каменного «улья», выше животным было попросту не пробраться. И сейчас ехали осторожно; грис цокали копытами по камням — если вдруг выбоина, и мчаться во весь опор, животное покалечится.

Единственная женщина была в отряде, и молодая совсем, немногим старше полукровки. Не слишком красивая, не особо яркая, она приковывала к себе внимание. Глаза ее были как будто затянуты пленкой — неподвижные, с тусклым неживым блеском.

— Кто это?

— Этле. Племянница Лачи.

— Почему она такая? — прошептал, наклоняясь к Шику. Молодой северянин покачал головой:

— Они с братом-близнецом были заложниками в Астале. Его убили… она чудом спаслась. Подробности мне неизвестны, и советую не заговаривать с ней об этом.

— Да, разумеется, — растерянно проговорил Огонек. Вспомнил слезы Илы. И подивился: как-то не заметил тепла по отношению к несчастной девушке со стороны Соправителя Тейит. А ведь родня… заботой бы окружить! Устыдился подобных мыслей: разве не для того ее берут с собой? Чтобы присматривать, не давать думать о прошлом, может, и отвлечь делом.

На первом же привале не стерпел, подсел к Этле, когда принялись за еду. Долго молча жевал, потом, прикончив свою порцию рыбы и лепешек, решился заговорить.

— Как там на юге? — неловко спросил, и почувствовал себя кем-то вроде Атали.

— Думаешь, мне приятно говорить о людях, убивших моего брата? — холодно отозвалась девушка.

Некоторое время они сидели молча. Этле отщипывала маленькие кусочку лепешки, клала в рот. Огонек теребил растущий возле ноги стебель. Наконец не выдержал, снова спросил:

— А Меняющего облик — видела?

Девушка вздрогнула, выпрямилась, будто в позвоночник вогнали бронзовый прут.

— Ты чересчур любопытен! Тебе рассказали, что я жила в их доме? Так вот, знай — больше ты от меня не услышишь не слова!

— Погоди! — взмолился Огонек. — Я ведь тоже… там, на юге! И про тебя не знал!

— Ты тоже был у них?

— Да, и тебя не хотел задеть!

— Это не имеет значения, — более мягко, и все-таки враждебно произнесла северянка. — Я не имею желания рассказывать.

— Ну хоть скажи — ты его видела? — поникшим голосом попросил полукровка.

— Один раз.

— Ты ведь жила у них?

— Ну и что? — она рассердилась, отчего тон стал совсем ледяным. — Я жила на половине Киаль Тайау, если это имя тебе о чем-нибудь говорит.

Говорит… Огонек вздохнул. Самая прекрасная девушка, которую он когда-либо встречал… а встречал он, по правде сказать, мало. Атали тоже ничего, но она еще маленькая. Как белый цветок под водой — красиво, а толком не разглядишь. А Киаль… Вспомнились ее плавные танцующие движения, смуглая кожа, по которой скользили солнечные блики и блики от зажженного южанкой огня, пышные волосы, переплетенные с висячими золотыми цепочками. Темные смеющиеся глаза, и смех горловой — сотней бубенчиков. Такая… необыкновенная. Только вряд ли когда-нибудь снова ее встретит.

Путь давался ему без труда — все-таки жизнь у дикарей закалила изрядно, и пока еще не успел позабыть, что такое дорога. Грис — черная с подпалинами — оказалась на диво послушной, и, в общем, сидеть на ней было почти удобно.

Подросток упрямо старался держаться неподалеку от Этле, прилагая массу усилий, чтобы она этого не заметила. На привалах устраивался шагах эдак в пяти от нее, и смотрел исподволь, напрягал слух — вдруг скажет что-нибудь важное? Что именно надеялся услышать, и сам не знал. Благодаря этой постоянной слежке первым заметил огромного пятнистого паука, примостившегося у девчонки над головой — Этле сидела, спиной прислоняясь к стволу, невзирая на предупреждения, что так делать не стоит.

Навыки, приобретенные рядом с воинами Ауста, не прошли даром — Огонек схватил тяжелый сучок и швырнул в паука, сбивая его наземь.

— Ты что?! — закричала девушка, вскакивая. Она явно решила, что полукровка сошел с ума. Тот растерянно улыбнулся, не зная, как девушка отнесется к многоногому чудищу — но та сама заметила паука рядом, среди редкой травы. Взвизгнула, отскочила. Огонек поспешил к ней, палкой загнал тварь подальше в заросли.

— Он ядовитый, — неловко сказал.

— Ну и пусть. Зря ты его сбил, — с неожиданной злобой произнесла Этле. — Пусть бы кусал, чем сильнее, тем лучше — надоело так жить!

— Да не умрешь от его укуса, только долго болеть будешь, — вздохнул подросток, чувствуя себя кругом виноватым.

Теперь он уже остерегался подходить близко — похоже, его общество совсем неприятно девушке. Однако ночью, когда развели костры, Этле подошла и села рядом с ним — так близко, как садились северяне обычно. На юге расстояние между людьми было меньше… Трещал пересмешник, подражая ночным и дневным птицам. Порой свирепая радость слышалась в его смехе и щелканье, и звуки разносились по ночному лесу, вызывая мурашки у людей.

— Я скоро умру, — сказала Этле.

— Почему?!

— Чувствую. Я сильно виновата перед Айтли. И даже не знаю, сумею ли искупить эту вину… успею ли. Я с радостью убила бы всех южан…

— Почему? — Огонек поразмыслил, стараясь не сказать ничего обидного: — Разве ВСЕ причинили вам зло?

— Ты намерен поучать меня? Не смей говорить о том, чего не понимаешь, — голос девушки, только что ломкий, больной, жестким стал и холодным. — Не каждый паук кусает человека, но из паучьего гнезда никогда не выйдет бабочка!

— Причем тут бабочки… Ладно, прости, — Огонек печально посмотрел на девушку, которая бездумно уставилась в огонь.