Он закричал, громко, но только огонек тин откликнулся — прибежал и сел на краю оврага. Любопытный. А волки пошли вперед, скалясь, будто испуганные, дыбя шерсть на загривке. Вниз. Къяли пошарил вокруг — ничего. Попробовал, несмотря на солнцем вспыхнувшую боль в груди, выдернуть корень, торчавший из склона — бесполезно.

— Киуте…

Закрыл глаза. Вот и пригодились его слабые способности. Айо не могут оставлять тело. Уканэ могут. Чувствовать клыки, рвущие кожу и мышцы, не придется. Оставить свою оболочку — раненую, уже бесполезную. А разбудить, вернуть будет некому… и некого.

— Киуте. Прости, — глаза остались открытыми.

Къяли ушел.

Склон был пологим — не тяжело подниматься, даже с детьми. Тахи оборачивался постоянно, да и все они оборачивались, пытаясь среди клубящихся дымных дорожек разглядеть фигуры друзей. То тут, то там из дыма вырывалось зверье, бежало, испуганное и злое, готовое зубами рвать и ствол древесный, ежели он преградит путь. Неправильно… так не бывает. Но рассуждать, как ведут себя звери, времени не было. И без того почти весь выложился, пытаясь их Силой отгонять — оружием точно не справиться.

— Киуте, — ухватил ее за руку, больно, да было не до того, чтобы силу соизмерять. — Останешься.

Молодая женщина вскинула на него недоуменные глаза. Дым и запах гари давно уже мешали дышать, и говорить трудно было. Но северяне разговаривали взглядами… вот и он почти приучился.

— Со мной останешься. Сделаем малую стену огня, чтобы звери бежали вдоль нее, вбок. И попробуем остановить это пламя, — указал на горящий лес.

— Вдвоем? — прошептала она, прижимая к себе дочь. По щекам Киуте катились крупные капли, оставляя сероватые дорожки — пепел успел запачкать лицо.

На один удар сердца Тахи замешкался. Потом проговорил:

— Приказывать я не могу. Прошу… Ты дашь свою Силу и сдержишь огонь. Моей не хватит.

Тевари слышал — он всегда ухитрялся слышать то, что не предназначалось ему. Пересмешником бы родиться мальчишке — птахи эти тоже вечно ловят не им предназначенное. Только кричат об этом на весь лес, потому и не любят их многие, если бы солнце не защищало, давно бы лесные жители их извели.

— Я тоже охотник! — закричал мальчик, мотая головой, лишь бы не видеть укоризненное лицо отца.

— Это не просто звери, лисенок. Они обезумели. Да и не в них дело — на дым и огонь тоже с копьем пойдешь? Иди с матерью, защити ее.

— Я не…

— Не? Ты взрослый! — и подтолкнул сына к Соль, ладонь скользнула по волосам — мимолетная ласка. — Иди!

Киуте силой впихнула в руки Соль малыша. Тевари уже стоял возле матери, побледневший, не согласный с отцом, который видел в нем всего лишь ребенка — но молчал.

— А девочка? — растерянно проговорила Соль.

— Куда ее, грудную! хоть сына убереги, если что!

— Но Къяли…

— Нет его больше, — так спокойно сказала.

— Ты айо, ты не можешь знать! — выдохнула Соль.

— Я знаю. Мы были одним целым. Мейо Алей получил его душу, когда-нибудь встретимся.

Маленькая женщина с пепельными волосами смотрела печально и почти умоляюще. Что она могла? Заставить? Не в ее воле. А упрашивать не было ни сил, ни времени.

Соль подхватила ребенка, коротко поцеловала Тахи и побежала вверх по склону, уверенная, что сын следует за ней. Тевари и вправду бежал, только все норовил оглянуться. Так и бежал с повернутой головой, пока мог видеть, пока не встала внизу стена огня. А Соль не оглядывалась.

— Они скоро вернутся? — задыхаясь от бега и гари, выкрикнул мальчик.

Соль не ответила, прижимала к себе малыша Киуте. Тахи прав. Все вместе они бы погибли, и в одиночку рассыпавшись по лесам — тоже. А так двое остановят зверей и вернутся. Вместе, один Тахи и впрямь не смог бы. Она плакала и улыбалась, спотыкаясь на бегу. Вот и по-настоящему стали вместе север и юг. Разве не этого она хотела все годы жизни здесь?

Вернутся, и будут растить детей.

Киуте, положив дочурку наземь, на кочку, поначалу закрыла глаза — смотреть на стену огня тяжело, не просто глаза слепит — страшно. Она видела Силу Тахи — багровую, злую, пульсирующую. И знала, что он ощущает Киуте. Ему-то проще, у южан кровь из огня. Вот сделает шаг, другой, и сольется с этой оранжевой дрожащей стеной. Та еще не приблизилась, пожирает деревья внизу склона, а стоять уже невозможно, так жарко.

Потом подняла веки — Тахи видела в профиль, черное лицо, хищная птица, из золы сделанная. Гореть уже нечему, поняла молодая женщина.

Пытаясь отогнать огненную пелену от глаз, потянулась сердцем — хоть немного Силы еще… ведь почти погасили пожар, и плевать, что мозг рвется на части, а сердце вот-вот лопнет от перенапряжения. Хоть одну ниточку…

И ниточка нашлась, тоненькая, серебряная. Прямо под рукой, на земле. Лопнула почти беззвучно, даже не зазвенела. И больше не было нитей или канатов — все черное, выгоревшее.

Остановился огонь.

«Тевари…» Соль вытерла глаза, подняла тяжелую голову — словно камнями набили ее, огляделась. Акки, сынишка Киуте, был без сознания, а ее собственный сын исчез. Женщина огляделась пристально, испуганно: тихо, и слабый запах гари доносит ветерок, и дымом пахнут волосы и одежда. Цветы покачиваются, крупные соцветия, белые. И никого. Птицы поют, и, кроме запаха дыма и сажи на Соль и малыше ни следа пожара. Остановился огонь… как быстро… Незнакомое место.

— Тевари! — вскочила и закричала, кинулась туда, где, как ей почудилось, находился знакомый склон. Но оттуда пахнуло ужасом, дунуло темным холодом, в сплетении ветвей почудился оскал черепа — и Соль отшатнулась, бросилась назад, громко выкрикивая имя сына. Вернулась, подхватила Акки, и снова помчалась, словно безумная, как зверье недавно бежало.

В другую сторону.

Астала

…Говорил, что северян ненавидит, но не думал про них. Нравилось — жить, ловить кожей ветер и солнечные лучи. Нравилось плавать через стремнину — не помнил уже, что едва не погиб. А зачем помнить плохое, если вся Астала — его, если никто на тень его ступить не посмеет?

Грациозным зверем бродил по лесам, удовольствие было — дать себя выследить и перекинуться прямо перед носом охотников, прямо перед натянутой тетивой или готовыми полететь дротиками. Смеялся, чувствуя страх незадачливых звероловов. Не думал, что могут убить — полно, разве сумеют? В обличье энихи нет у него Силы, но есть клыки, когти и чутье хищника.

Четырнадцать весен — все в Астале его.

По праву Сильнейших.

Слуг достаточно в доме. Немного — но Кайе не был уверен, что помнит всех. Служить Роду Тайау — высокая честь. И обеспеченная жизнь. И безопасность… никто не посягнет на имущество или здоровье слуг дома. Кроме хозяев, но они ценят своих людей.

На бронзовой коже подростка горел золотой знак.

Кайе вытянулся, закрыл глаза. Царапины, оставленные колючим кустарником, уже не саднили. Девушка смазывала их осторожно, словно касалась опасного зверя. Подросток перевернулся на спину — девушка ойкнула. Любое его движение сопровождается страхом. Угрюмо глядя через упавшие на глаза волосы, он спросил:

— Ты ведь знаешь Шиталь?

— Да, али.

— Она тебе нравится?

Тонкие брови девушки взметнулись. Голос прозвучал неуверенно:

— Я не настолько знаю ее. Но ее любят домочадцы… и горожане.

— А ведь она — такая же, как я…

Приподнялся на локтях, сел, не сводя с девушки глаз:

— Ты видела ее иное обличье?

— Нет, али.

— А мое?

— Нет, — голос девушки дрогнул.

— Не желаешь взглянуть?

— Я… я, верно, уже должна спешить к твоей сестре, Дитя Огня. — Девушка отступила на шаг.

— Да нет, ты еще не закончила здесь. Или ты боишься моего зверя?

— Боюсь, Дитя Огня, — отчаянно выдохнула девушка, а Кайе засмеялся.