— Ну и вид у тебя будет… — не удержался подросток, словно вселился кто в Огонька. Ядовитый, отчаянный. — Мокрая кошка…

— Верно, — низким и мягким голосом проговорил юноша, склоняясь к лицу Огонька. Мальчик подумал — его точно ударят, невольно зажмурился. Кайе взял Огонька за запястья. Вроде и не сжимал, а словно из металла пальцы — не шевельнуть кистью. И, с закрытыми глазами, обронил:

— Ничего, мокрые — они смешные, не страшные…

Не договорил. Его подхватили и перекинули через седло. Намеренно грубо.

— Ааа!.. — он вскрикнул от боли, но тут же умолк, закусив губу.

— Не нравится? — Кайе спросил с насмешкой. — Любишь втыкать колючки в других, а самому — никак?

— Я никому не люблю делать больно. Но я умею терпеть.

— Да неужто?? Не любишь делать?? Да ты прямо наслаждаешься этим!

— Что ты от меня хочешь?

— Чтоб ты сдох!!! — заорал тот, напугав грис, и едва удержав их.

— Это желание тебе легко исполнить, Дитя Огня… — тихо сказал подросток.

— Представь себе, труднее, чем тебе кажется! — отозвался Кайе, придерживая мальчишку, чтобы тот не грохнулся наземь. — Я хотел… Амаута!

— У меня нет сил с тобой спорить. Делай что хочешь. А я уже перебоялся. По крайней мере — тебя.

Огонек сказал, и почувствовал — истина сказанное. И желание посильнее ужалить — не плата ли за долгий и липкий страх? Вот чем была та лопнувшая струна… И осознав это, внезапно успокоился, стало немного стыдно.

— А ты боялся меня больше всего остального? — спросил оборотень едва слышно. — Все эти дни?

— Да. Любое твое слово было для меня приказом. А когда ты только появился на площадке… мне казалось, я умру от ужаса.

— Почему?

— Потому ты можешь сделать все, что угодно, и я в твоей власти. Но я верил тебе… А потом когда ты стал зверем и кинулся, я… не знаю, что случилось, но страх куда то исчез. — Подумал и сказал, стараясь, чтобы не прозвучало резко: — Ты просто играл все эти дни, но спасибо — ты заботился обо мне искренне.

Айо опустил голову. Гладил по шее грис, не глядя на Огонька, и, похоже, не слышал последних фраз:

— Исчез? Это хорошо… наверное. Правильно… Зря ты боялся меня…

— Зря?

— Зря… и не зря… я не знаю… Ладно, поехали… Я повезу тебя на Буре. Не против, надеюсь? Или попытаешься сам удержаться в седле? — Кайе не поднимал ресниц. — Безумие — ехать верхом с такой раной… даже полузажившей.

— Как хочешь. Ты сильнее сейчас, тебе и решать.

— Да прекрати ты, — сказал тот устало. — У тебя совсем сердца нет, что ли? Эсса…

— Я не эсса. Я — полукровка.

— Все равно нет… Что ты привязался к этой «силе»??

— Но это правда.

Тот вздохнул, забрался в седло, тронул повод.

— Правда…

Вдруг обхватил Огонька за плечи, притянул к себе. Заговорил быстро и тихо:

— Тебе все равно, да… но хоть попробуй стать моим другом. Ты не домашний зверек. Ты куда сильнее многих… я и с ними пытался…

Огонек глубоко вздохнул, шевельнулся, делая попытку высвободиться.

— Но ты не один. Тебе не о чем беспокоиться.

— Разве? Киаль занята собой, Къятта… — лицо застыло, как маска, тоскливо-мрачная маска. — А все другие, кроме старшей родни — боятся. Ты не боишься. Это настолько… — в голосе юноши появились восторженно-удивленные нотки.

Огонек прикусил губу.

Он слишком устал и не в силах был ответить «нет». Предпочел вообще не отвечать.

Копыта грис постукивали по грунту дороги.

Кайе так и привез его на Буре. Когда он кликнул слуг и передал им мальчишку с седла, у конюшни возник Къятта. Видя раненого подростка, он усмехнулся краешком рта. Огонек ощутил что-то близкое к ненависти… и жалость. Вот о чем говорил Кайе. В этом ему жить…

Огонька опустили на постель, целитель осмотрел рану.

— Ничего страшного… источник помог.

Он делал вид, что не испытывает ни малейшего любопытства… а впрочем, чему удивляться? Следы от когтей энихи не опознал бы только слепой, а что Сильнейший делает с полукровкой, никого не касалось. Захотел — оставил в живых.

В Астале становилось все жарче. Нескоро снова пойдут дожди. Обычные люди заняты были повседневным трудом, а Сильнейшие лениво наблюдали за круговоротом дней и дел — жара отнимала желание вмешиваться. Даже суд неохота было вершить — на мелочи просто махали рукой. Нового не случалось — разве что Нъенна, так толком и не простивший оборотня, обзавелся избранной спутницей. Нельзя сказать, что по большой любви — скорее, их связывало признание друг за другом права на независимость. Молодая женщина стремилась видеть родню как можно чаще, и Нъенна снова стал постоянным гостем в доме Ахатты.

— А ты не хочешь найти себе подругу, которую примут в Род? — спросил он у Къятты. Тот по прежнему служил меркой во всем. Единственным недостатком был его младший братец, из-за которого век бы порог этот не переступал.

— Олиику, — широко улыбнулся собеседник. Последние пару дней он явно пристально наблюдал за чем-то неведомым Нъенне, скрывая внимание под личиной лени. — Тарра одобрит, а Ийа съест кусок болотной тины от злости. Только сама Олиика не согласится, а заставить Сильнейшую силой — нельзя. Ну… можно, конечно, но зачем нам враги из Рода Икуи?

— Я же серьезно.

— Женщин у меня предостаточно… а дети… хлопот хватает и с одним. — Мимолетный косой взгляд в сторону окна… широкие листья скрывают другое крыло, но известно, кто там живет.

Нъенна поморщился.

— Еще одного такого Астала не выдержит.

Ответом была едва заметная улыбка.

…Если бы не установленный Тииу закон, по которому Силы, отпущенной детям, есть определенный запас, пол-Асталы заполнили бы потомки Сильнейших, зачатые в надежде получить достойного преемника. А так — в союзе с низшими почти нет шансов на рождение хотя бы равного, да и разница Силы мешает…

Вся Сила юга держится на огне и крови — так и на севере говорят.

Нъенна знал, что у старшего родственника где-то в Астале или окрестностях двое сыновей от обыкновенных женщин, но впервые спросил, раз уж повод представился:

— Почему ты позволил им появиться на свет?

— Первый — по глупости, шестнадцать мне было. Я проверил его потом — так, ничего особенного. Обидно стало тогда. Я сейчас даже имени его не помню, имени его матери тоже… А вторая слишком стремилась поднять собственное семейство за счет нашего Рода. Хотела меня провести… получила пустышку. Ребенок не просто лишенный силы, но и калека, кажется.

— Ты постарался?

— А как же. По-моему, он глухонемой. Что ж, получила, что хотела. Нечего было хитрить, раз не умеет.

— Но разве можно…

— Сделать ребенка сильнее — нельзя, уж какой выйдет. А отразить чужую Силу просто.

Разговор о Силе направил мысли в новое русло. Нъенна от души сочувствовал родственнику своему — иметь в подопечных такое… В последнее время мальчишка вроде притих. Надолго ли? И что причиной тому, любопытно узнать?

— Он уверен, что через пару весен войдет в Совет. Только за счет кого, интересно? Он хочет занять место деда?

— Да нет. Пусть, — Къятта с ленивой улыбкой разглядывал потолок. — В юности полезно мечтать. А он, дурачок, и не скрывает того, что может…

— Зачем остальным такое сокровище? Его скорее убьют свои, если продолжит выпендриваться.

— Трудновато…

— Но можно, и ты знаешь это. Он не устоит против нескольких Сильных, особенно если сделать, как надо. Не боишься за брата? Не слишком-то он умен, — с легким презрением сказал Нъенна. Лицо Къятты стало жестче.

— Он очень неглупый мальчишка. Но сначала делает, а потом думает. И этого не изменить.

— А ты?

— Я? Я куда больше братишки подхожу, чтобы заменить деда. Впрочем, пока хорошо, что у власти он.

— А Кайе?

— Он — мое оружие, Нъенна, — рассмеялся молодой человек. — Оружие и ручной энихи.