Къятта протягивает ладонь, и в нее ложится знак — браслет из обсидиана, непроницаемо-черный. Удовлетворенная улыбка. Длинная одежда без рукавов, цвета темной бронзы, подчеркивает резкость черт. Линии татуировки золотом переливаются на смуглой коже.

Рядом стоит уже получившая браслет некрасивая девушка — Имма Инау. Не так давно она заявила, что не собирается покидать Род, и теперь паук Инау шевелил лапками на ее плече.

Кому какой камень выпадет, заранее не знают. Ей надели на руку браслет из коричневого нефрита. Закрытый камень, трудно понять, что он говорит о владельце. А черный, доставшийся Къятте — цвет неудержимой страсти, цвет безмерной гордости. Хороший знак для Сильнейших.

Мальчик восьми весен от роду чуть не подпрыгивает на древнем каменном, украшенном грубой резьбой сиденьи. Сестренка рядом еле удерживает брата за локоть.

— Кайе…сиди тихо! Ты же мешаешь всем!

Но он, похожий на уголек — маленький и горячий, откидывает ее руки:

— Отстань! Не мешай сама!

Юноша в длинной светло-алой одежде подходит к его старшему из братьев Тайау, становится на расстоянии шага.

— И что это за камень, дай гляну. А… — равнодушно отвел глаза, словно дротик, бросил усмешку. — Ну, черный. Гордишься?

— Не твое дело.

— Обсидиан — это застывший огонь. Мертвый. Об этом не думают почему-то… Ну, носи, гордись! — рассмеялся совсем по-девичьи.

Кайе застыл, прислушиваясь. Ийа, ровесник Къятты — и главный недруг. Он тоже силен, и отчаянно завидует Роду Тайау — такое знал мальчик. Ийа месяц как получил свой браслет — янтарный, браслет Огня.

— Мертвый? — Къятта скривил губы презрительно, оглядел соперника с ног до головы. — Да полно, ты что ли — огненная душа?

«Ты что ли? С девичьим лицом и голосом-флейтой?» — прозвенело невысказанное в ушах младшего. Ийа чуть склонил голову набок, равнодушно глядя из-под ресниц.

Зашипев от невольной злобы, Кайе услышал еще:

— Ну-ну… Твой дед, конечно, достоин…Но Шиталь посильнее его. И ее, как ни странно, любят. После смерти твоего деда у вас будут серьезные соперники. Ты… — Ийа пренебрежительно вертит рукой в воздухе, — Ну… Пожалуй, парочку полудохлых ворон напугать можешь.

— Не тебе равняться со мной, сын лягушки!

— Посмотрим, как ты заквакаешь, когда эсса отхватят очередную землю — все из-за того, что ваш Род не умеет ее удержать! — рассмеялся легко, словно о приятном говорили.

— Ийа!!! — прозвенел голосок, — и колонна, возле которой стояли юноши, треснула и начала падать.

— Крыло рушится! — закричал кто-то. Къятта подхватил брата и отбежал в сторону. Их не задело — только облако пыли взметнулось, оседая на парадной одежде.

— Ты…что??

Ребенка трясло, он силился глотнуть воздух открытым ртом и не мог. Старший прижал его к себе.

— Шшш…Тише, тише! Не стоит оно! Подумаешь, Ийа — ничтожество. Зачем же ты это сделал?

Кайе умоляюще взглянул на брата.

— Я…не хотел.

Из глаз брызнули крупные слезы.

— Меня больше не пустят в Дом Звезд!

— Пустят… как только восстановят его левое крыло. — Уголок рта Къятты дернулся в усмешке. — Ничего страшного. Ты научишься.

— Не хочу! Не хочу…так!

Къятта держал его на руках, чуть покачивая. Странно было видеть на этом всегда резком, надменном лице что-то очень напоминавшее нежность. Мальчик обхватил его руками за шею.

— Я же люблю тебя! Как он посмел!

— Он просто дурак.

— Я могу убить его, если захочешь!

— Рановато. Зачем нам это сейчас? К тому же наши враги не они, а эсса.

Он кинул взгляд на младшего брата. Тот уже успокоился, прошла дрожь, дыхание было ровным — юноша чувствовал это даже на расстоянии, а уж сейчас — тем более.

— А ты вырасти, прежде чем расправляться с врагами тут.

— Они все будут делать, что я скажу!

— Разумеется, — в голосе Къятты звучало удовлетворение. — Ты будешь посильнее Шиталь…

— Я ее люблю. Она ласковая.

— Ну да. Мне она тоже нравится, — понадеялся, что малыш не заметит легкой неприязни в голосе — вне своего Рода Къятта не чувствовал симпатии ни к кому.

Ребенок уткнулся в его плечо и затих. Къятта быстро пошел в сторону дома — не то чтобы мальчишка выглядел нездоровым, но мало ли. Таких выходок за ним еще не водилось. Не каждый камень способен противостоять огню…

Приблизились к дому. Братишка дышал ровно и, похоже, заснул. Стоило Къятте сделать шаг на первую ступень лестницы, открыл один глаз и пробормотал нечто несвязное.

— Спи, чудище, — усмехнулся Къятта. Чудище качнуло головой и окончательно провалилось в сон. И, судя по довольному лицу, во сне видело нечто чрезвычайно приятное.

Юноша отдал брата подбежавшим служанкам, яростным взглядом давая понять — посмейте только разбудить!

Сам же направился к матери.

Натиу сидела, окруженная кувшинчиками и сухими травами. Смуглые руки мелькали — щепотку сюда, каплю отвара туда… На щеках и плечах Натиу был узор из темно-зеленых и золотых стеблей — словно на праздник собралась. Девушки постарались, рисуя.

— Что случилось? — вскочила она, едва завидев сына. Тревога ворвалась в комнату вместе с Къяттой, плотное душное марево, пронизанное ледяными иглами. Слабая уже — отголосок большего.

Къятта отмахнулся:

— Да, ты же уканэ… все время забываю. Чувствуешь.

— Что с моим сыном?

Къятта уселся в плетеное кресло, из-под ресниц поглядывая на съежившихся девушек-прислужниц.

— Интересно. А я тебе кто?

Натиу сделала шаг — выйти из комнаты, но Къятта остановил ее жестом:

— Не ходи. С ним все хорошо. Спит он.

Солнечные лучи скользнули по фигуре юноши — притворно-ленивая поза, сила, спрятанная под бронзовой кожей. Женщине показалось — зверь уселся возле дверного проема, полный намерения не выпускать ее.

— Зачем ты пришел? Приятно, когда я боюсь за него?

— Дед должен увидеть его первым. А ты… я пришел, чтобы ты не волновалась, — белые зубы сверкнули. — И чтобы не натворила лишнего. Твои способности малы, но так неудобны порой…

— Выйдите вон! — приказала Натиу девушкам, опомнившись. Убедившись, что не подслушивают, продолжила гневно:

— Как ты говоришь со мной?! Словно с последней из прислужниц! Да еще в присутствии ниже стоящих!

— Тут кто-то еще был? — насмешливо спросил юноша. — Я не заметил. А ты, видно, так до конца и не сумела войти в наш Род, мать моя. Ты не любишь правды.

— Правда — то, что ты оскорбляешь меня в присутствии низших!

— Полно, когда человек идет по глине, он не думает о том, что она пристанет к ногам — смыл, и все. А хочешь, дед выслушает тебя, твою жалобу, — он уже не усмехался — смеялся открыто.

— Вся беда в том, мать моя, что ты боишься нас. Меня и деда. И Кайе тоже, хоть он и малыш. Боялась моего отца, хоть и могла им вертеть — он любил тебя. Мне было девять весен, я помню. Ты до сих пор думаешь, как девчонка из бедных кварталов, которая вознеслась высоко — но чувствует страх в присутствии подлинных хозяев Асталы.

Он резко поднялся.

— После того, как дед посмотрит его, зайди к мальчишке.

Посмотрел на женщину с неожиданным сожалением:

— Если бы ты не боялась его… он любил бы тебя. Мог бы и сейчас еще… но ты себя не изменишь.

Натиу сделала протестующий жест, но Къятта не обратил на него внимания:

— Ты дала жизнь мне и ему. Этого достаточно, чтобы мы существовали, не мешая друг другу. У тебя еще есть Киаль. А он — мой.

— Он не ручной зверек, — Натиу провела рукой по лбу и щеке, позабыв про узоры: — Ахатта не позволит тебе…

Ответом ей стала качнувшаяся занавеска. Къятты в комнате уже не было.

Первым побуждением женщины было броситься проведать младшего сына, только ноги словно каменными сделались. С гневом и стыдом подумала Натиу, что Къятта прав — она боится своего старшего сына. А младшего? Нет, конечно же, нет.

Но все-таки хорошо, что есть, кому о нем позаботиться…

В это время Ахатта коснулся спящего ребенка, пытаясь почувствовать все его существо — не силой, как могли бы уканэ, а голосом родной крови.