А ведь он наверняка будет доволен сделанным.

— Йишкали! — обронил Тарра сквозь зубы.

Больше не сказал ничего до места, где его отряд должен был встретиться с людьми Къятты. Краем глаза присматривал, где там мальчишка, не отстал ли, не вытворил ли чего.

Тот ехал в самом хвосте, сбоку, заставляя несчастную грис идти через заросли, словно дорога была ему неприятна. И на привалах молчал, держась далеко ото всех, исподлобья бросая взгляды на тихо беседующих людей.

Ни разу не перекинулся и отряд не покинул — и то хорошо.

Когда послышались веселые голоса, первым различил в их гуле голос брата. Но вперед не рванулся; и чуть позже, нахохлившись под пристальным, удивленным взглядом янтарных глаз, позволил все рассказать Тарре — а сам наблюдал издалека, маленькими шагами продвигаясь к старшему. Настороженно, медленно.

Струной вытянулся, голова чуть опущена, лохматая челка закрывает глаза. Подначка в облике, вызов — ну, скажи, что я ошибка природы, меня надо в клетке держать! Ну, давай, что тебе стоит? А губы вздрагивают, и он закусывает их. Губы выдают другое — протяни руки, позволь мне уткнуться в плечо и не думать о том, что я сделал! Помоги мне, ты сильнее, ты старше! Ведь я… не хотел? Или сделал, как ты учил меня? И не мольба уже, требование — скажи, что я прав! Сам я могу себe это сказать — только не верю…

Тысячу раз скажу, оборву любого, кто усомнится — но я не верю…

— Зверье не скоро заселит этот лес, — недобрый смех переливается в голосе Къятты. Потом он отворачивается и начинает беседовать с Таррой.

Чувствует — пальцы вцепились в косу.

— Ну чего тебе еще? — чуть раздраженно, свысока и немного устало. Через плечо.

— Ты не хочешь поговорить со мной?

— Потом как-нибудь. Не до тебя. Ты всегда под рукой, если что.

— Если что?! — поворачивается и одним прыжком скрывается в лесу.

Къятта проводил его задумчивым взглядом, пальцами потирая щеку. Не сомневался — мальчишка найдется. Сам не прибежит, не та натура. Но непоправимого не натворит, пока верит, что старший придет за ним… не торопился. Зол был, и вместе с тем доволен. Если малыш так себя показал… и ему хоть бы что. А в Астале жарко будет теперь, ой, жарко…

Спустя час все же отправился на поиски.

Младшего обнаружил сидящим на бревне, глубоко в чаще. Тот отдирал твердые кусочки коры — ногти все обломал — и бросал тут же, возле ноги. Очень хмурый, тихий и очень злой.

Жилетка-околи валялась рядом, с виду тряпка уже, кожа была исцарапана — верно, вдоволь побегал по колючим кустам.

Къятта шагнул к бревну, подобрал брошенную вещь.

— Оставь.

— Как скажешь, — презрительно отбросил. — Все равно теперь только стойло грис мыть годится. И штаны твои — подумал бы хоть, как на тебя посмотрит народ Асталы. Оборванец из Рода Тайау…

— Заткнись!

Старший протянул руку, извлек из взъерошенных волос мальчишки большого паука. Посадил на ладонь, рассматривая.

— Прекрасно… с ним вы нашли общий язык. Пауки, сколопендры, энихи… кого я забыл?

Договорить не успел — вскрикнув, мальчишка бросился на него. Къятта увернулся, посадил паука на землю.

— Ты… я так ждал тебя! — со слезами ненависти выкрикнул Кайе. — Я ждал, я…

— Чтобы брат пришел и исправил все, что ты натворил? Как всегда, защитил тебя перед всеми и перед самим собой? Я не против. А плата?

— Плата? — растерялся мальчишка.

— Ну да. Того, к чему обязывает кровь, я сделал уже вот столько, — провел рукой выше головы.

— Ты… тварь! — снова кинулся, на искаженном лице одно желание — вцепиться в горло.

Хоть и более опытным был Къятта, на короткий миг стало не по-себе.

— Пошли! — схватил его за руку, грубо потащил по кустам — далеко. Небольшую полянку увидел — швырнул наземь, туда. — Ты ведешь себя, как дитя!

— Неужто? — младший немыслимо изогнул руку, высвободился. Сверкнули зубы, сопровождая блеском злое кошачье шипение. Но прогулка по зарослям чуть остудила его — с виду, по крайней мере.

— Остынь, — прозвучало. — Ехать скоро. Тебя такого я к людям не подпущу. К своим — к северянам сколько угодно.

Мальчишка презрительно и гневно дернул головой. Опустился на траву, на одно колено, оперся на пальцы — вроде свободно так, мягко — а готов кинуться, ударить в любой миг. Вызов в каждой клеточке тела, вызов и ненависть… только к кому, не понять. Он бы сейчас убивал, позволь ему Къятта очутиться в лагере. Так просто: убить в ответ на любую душевную боль… не на боль даже, на неудобство. Если сейчас его не связать, потом будет поздно. Но сейчас…

Къятта прищурился:

— Самонадеян… Думаешь, ты уже знаешь все? Ничего ты не знаешь, малыш. Но пора…

Его усмешка была жестокой, а взгляд — жадным.

— Хочешь потребовать платы? — грудным темным голосом, злым и все же — растерянным.

— Нет. Незачем требовать — достаточно протянуть руку. Котят берут за шкирку, не церемонясь.

— Смотри, осторожнее! — ядовито откликнулся подросток. Неуверенность стала больше, а злость ушла. Новое дается ему с трудом, мелькнула мысль у старшего. Что же, все разные.

— Ничего. Если ты прошибешь мою защиту, значит, ты уже мастер. Ради такого я готов рискнуть…

Когда раздался вскрик, птицы испуганно взвились над поляной — но крик не повторился, а потом были только шепот и смех.

Дорога обратно — длинна, а грис легко переступают раздвоенными копытами. Им все равно, кого ни везти. Даже энихи-оборотня — не чуют, глупые твари.

Учащенное дыхание, лицо повернуто в сторону — опасная кошка, но уже укрощенная. В очередной раз. Узнала, кто сильнее ее. И — Кайе получил то, чего всегда подсознательно жаждал — возможность выплеснуть пламя и никого не убить. Хороший ошейник.

Хотя все равно — кошмарный ребенок; Къятта не сдержал улыбки. Кайе еще надо растолковать, что в Астале его не цветами встретят. А то сейчас обо всем позабыл…

— Тебе придется объясняться с дедом. Будь ты постарше — может, и перед всем Советом приказали бы стать. Они могут и сейчас позвать тебя.

— Совету вы меня не отдадите, — угрюмо отозвался подросток. — Еще чего…

Брат кивнул.

— Конечно. А вот с дедом поговорить придется, — губы искривила улыбка.

Кайе ехал молчал, становясь то белым, то пунцовым — страх боролся в нем с яростной гордостью. Мальчишка не опускал головы, не просил старшего о поддержке. Къятта наблюдал за братом удовлетворенно: отлично держится. Любовался им — тугие мышцы перекатываются под кожей, сама кожа упругая и золотится от солнечных бликов. Тело еще мальчишески легкое, но уже сильное. Он будет хорош…

Гроза, которую ждали, на которую втайне надеялся Нъенна, не разразилась — Ахатта встретил внука с улыбкой, и лишь на миг нахмурился, узнав о его подвигах. Потом велел мальчишке следовать за собой. Сразу, не дав отдохнуть с долгой дороги.

Сел в плетеное кресло — внук остался стоять, хоть никто не запрещал ему сесть, в свою очередь. Рассматривал лицо внука, подмечая каждую мелочь, стараясь почувствовать, что испытывает он сейчас. Глаза подростка покраснели от усталости, но подбородок упрямо вздернут. Стоит внешне свободно; только расслабленности в нем не больше, чем в висящем на скале человеке, который едва держится, пытаясь не сорваться.

— Сядь, — голос деда был ласков, лицо приветливо. — Устал?

— Нет, таньи.

— Врешь. Дорога никого не жалеет. Ничего. Возьми, съешь, — указал на блюдо с сочными плодами тамаль и виноградом.

— Не хочу.

— Разумеется, не заставляю. Я хотел бы поговорить с тобой. Можешь сейчас? Или хочешь отоспаться сначала?

— Да, дедушка, я могу, — голос чуть не подвел его. Кайе тронул языком вмиг пересохшие губы. Дед посмотрел ласково:

— Расскажи мне, как это было.