После дождей уже не первый оползень случился — но раньше все на другой стороне. А тут вроде прочно камни лежали.

Дочь леса, Белка, легкая и проворная, все-таки оступилась как-то на мокром камне — и покатилась вниз. Огонек неподалеку сидел, качнулся вперед, не сообразив, что она-то куда привычней падать. И сам не удержался. Полетел следом за ней; быстрее катился — обогнал, в ее щиколотку вцепился, ухитрился удержаться, дыхание перевел… Подполз к ней, надеясь не растревожить камни — а они, поразмыслив, поползли по склону быстрее его.

Огонек прижал девчонку к себе и зажмурился.

Почему-то было уютно и совсем не чувствовалось ударов — на миг почудилось, что находится в середине голубоватого рыбьего пузыря. Стенки упругие, прозрачные, легкие. Тепло было и даже спать захотелось.

Сообразил, что сидит, сжатый камнями со всех сторон, лишь когда Белка зашевелилась. Двигаться было сложно, однако в щели между камнями виднелось небо. Тогда закричал — и услышал встревоженные звуки, которыми обменивались между собой дикари.

Соплеменники опасались приблизиться к завалу — вдруг снова полетят камни? Все равно те, что там, не дышат больше, говорили Седому. Но тот настаивал, свирепо рыча, и отвешивал оплеухи особо робким. Тогда рууна по одному стали подходить и растаскивать камни. Понемногу уверились, что новый обвал не грозит, и стали шевелиться уверенней. Скоро между камнями увидели торчащую рыжую прядь. А потом услышали голос чужака и резкий визг Белки.

Подросток почувствовал, что способен дышать, только когда смог покрутить головой и увериться, что небо и лес никуда не исчезнут, и что крошечная девчонка рядом — верещит громко и вполне по-живому. Только тогда — выдохнул полной грудью, чувствуя головокружение и блаженную слабость. Дикари показались родными — обнял бы всех, если б не боялся упасть.

— Урши, урши, — твердили они, глядя со страхом на Огонька. А тот, весь в синяках, цеплялся за Белку — девочка оправилась на удивление быстро.

Огонек смотреть не мог на камни — осторожно, боясь подвернуть ногу, стал спускаться по склону вниз, благо, идти было недалеко. Дикари следовали рядом — на расстоянии вытянутой руки, и отдергивались, стоило полукровке качнуться невольно в их сторону. На Белку поначалу тоже поглядывали с опаской, но мать девчонки скоро отважилась потрогать собственную дочь, а после уже не отпускала от себя. Потрогали ее и другие члены племени, не исключая Седого. Тот — единственный — протянул руку и к Огоньку, но передумал, и просто шел сзади.

Больше всего Огоньку хотелось спать и остаться одному. Он даже забрался внутрь своего шалаша, хоть воздуха не хватало — не сразу лег, еще посидел немного, прислушиваясь.

А потом обнаружил себя лежащим на охапке травы, замене постели — не заметил, как упал. Свернулся калачиком и заснул окончательно.

Проснулся, судя по ощущениям, после долгого сна… ему почудилось, что снаружи женский голос произнес понятные слова, только вот что именно, Огонек разобрать не успел.

Он потянулся, зевнул. Было хорошо — тело побаливало после камней, но могло быть и хуже — отметил, удивился. Почти не болит… и синяков, считай, не осталось. Тут только сообразил, что слышал-то человеческую речь! Осторожно выглянул из шалаша.

Дикарей словно смыло — на площадке не было никого. То есть рууна не было…

Огонек увидел высокую женщину со смуглым, но бледным лицом и собранными в узел волосами цвета блеклого золота. На серый дождь походила она — очень холодный, скучный. За женщиной стояли двое мужчин с такими же узкими холодными лицами. Разных оттенков серого была одежда людей, и богато украшена вышивкой на рукавах и подоле — узоры, непонятные, угловатые.

Эсса? Похожи были на того, далекого, встреченного на дороге… Огонек подошел ближе.

— Полукровка? — удивлено произнесла женщина, — Здесь есть еще люди, кроме тебя?

— Нет, элья, — с трудом вспомнил, как надо обращаться к ней. — Я… и они.

— Но какая сильная вспышка! Она заставила нас свернуть с пути и мчаться сюда, чтобы найти… полукровку? Что ты сделал?

— Я… — тихо сказал Огонек, — я только закрыл ребенка.

— От чего, постарайся отвечать внятно, — откликнулась женщина, и в несильном голосе ее почудилось легкое раздражение. — Я не намерена вытягивать из тебя слова, словно искать в песке золото.

— На него падал камень. Прости, элья… — Огонек оглянулся в поисках дикарей, но те рассыпались по укрытиям. — Я почти позабыл слова.

— Это совершенно неважно, — произнесла женщина. Голос ее, негромкий, был глубок и ровен, и выговор напоминал о говоре эльо из башни, из давнего прошлого: — Мейо Алей нечасто одаряет своей милостью тех, кто недостоин ее и не способен оценить всю ее полноту. Ты использовал Силу, хоть я никак не могу понять, откуда в тебе умение пользоваться ей… и больше того. Кто ты? Откуда?

— Я… — он чувствовал себя ужасно неловко: почти голый, грязный, поцарапанный, во что превратились волосы, страшно сказать. — Я ничего не могу ответить. Не знаю, что отвечать. Сейчас я живу с ними, — кивнул в сторону дикарей. — Много лун уже…

— Но ты же пришел откуда-то? — нетерпеливо спросила она.

— Оттуда, — указал на лес. — Мы с ними перебрались к северу, когда их котловину залил дождь.

Она нахмурилась.

— А до леса?

Огонек вздохнул… нечего скрывать. Рассмеялся неожиданно для себя. От него снова требуют что-то… ну, получите. Только свое останется при себе.

— Меня нашли в таком же лесу, ала… элья, — поправился. — Я жил в полуразрушенной башне у человека. Имени его не знаю. Он был родом с севера, кажется… и ненавидел всех, кроме собственных слуг. Он умер, и я остался один… Ушел, не зная, куда. Меня подобрали юва…Я ничего о себе не помнил кроме последних двух весен жизни в башне. Не знаю, кто я и откуда…

— Полукровка. А вот откуда… — она задумалась. — Впрочем, бывает, если кто-то из родителей твоих жил в Чема или Уми… Рассказывай дальше.

— Нашедшие меня принадлежали к одному из Сильнейших Родов…

— Вот как? — женщина оживилась. — Их имена?

— Кайе и Къятта Тайау. — Первое имя словно песком в горле застряло, а второе произнести было тяжелее, чем поднять огромный валун.

— Вот как! — произнесла женщина-эсса с другой интонацией. И повнимательней взглянула на мальчика.

— Да… Младший брат взял меня к себе. Его человек тоже не смог прочесть мою память…

— Не смог?

— Да, элья. Он назвал это — паутиной… не помню, как это звучало точно.

Женщина на миг потеряла свое величие, стала на девчонку похожей, очень удивленную и очень юную:

— Туи-ши!? И тебя не убили? Оставили там?

— Да, элья. В Астале.

— Отправили на работы?

— Не совсем так… то есть не так совсем. Я жил в их доме, элья.

Улыбнулся невольно: вот Киаль поводит руками, звенят браслеты… лепесток огня на ладони…

Перед глазами мелькнуло черное тело энихи. Поморщился. Потом снова, досадуя на себя.

— Чего еще ожидать от этих… — презрительно произнесла женщина, и легкая гримаска исказила ее черты. — Дайте ему хоть что… нельзя же в таком виде!

Один из людей удалился — и появился снова. Огоньку бросили что-то широкое, серое, с прорезями для рук и головы, неглубокими разрезами по бокам — шионте, вспомнил он. Тот, из башни, носил похожее. Грубоватая ткань, не шерсть.

Влез в шионте, вскользь подивившись нахлынувшему безразличию к собственному облику, да и вообще ко всему. Вот и снова забросили мячик в очередную лунку. Возьмут с собой? Сам хотел, рвался на север. Сам понимал — с дикарями не жизнь, а мучение, хоть и незлые сердца у них… Быть среди эсса? Да наплевать.

— Значит, ты знаком с этими тварями, — задумчиво протянула женщина. — Это может быть любопытно. Следуй за нами.

Огоньку ничего не оставалось, кроме как повиноваться немедленно. Он взглянул на дикарей, пытаясь взглядом отыскать Седого или Белку, и последовал за северянами. Может, и лучше, что Белки не было, сообразил немного погодя. Начала бы рваться за ним… привязчивое существо. Вздохнул — девочка-зверек, а приятно…