Так, сумерки вошли в силу, я уже просто теряю время. Поднимаю маску и усмехаюсь под ней, пытаясь придать себе бодрости. «Улыбайся, пока не почувствуешь себя веселее», — универсальная магия, в моем родном мире она тоже работала. В голове — звенящая пустота. Плевать.

Кастет на пальцы левой руки. Прикрываюсь тенью. Опираясь на едва выступающие из кладки кирпичи, поднимаюсь на второй этаж, к подмеченному еще вчера неплотно закрытому окну. Проскальзываю внутрь. Отсюда только один спуск — по лестнице… и она ярко освещена, не укроешься. Значит, будем брать скоростью. Но людей всего двое там, внизу. Один спит, аж похрапывает, второй, судя по спокойному дыханию, занят чем-то расслабляющим.

Бесшумно скольжу по перилам. Первым — бодрствующего… залипшего в телефончик. Вон как шея у него открыта — прямо-таки просит аккуратного удара в сонную артерию. Парнишка тихо оседает на бок. Легко. Слишком. Оборачиваюсь к спящему, одновременно ныряя в тень… и этим, наверно, спасаю свою глупую жизнь. Потому что он шевелится, вспыхивает алое — и правое плечо больше не мое! В руках проснувшегося — горящий кружок, направленный на меня… нет, туда, где я была только что. С места прыгаю вверх, цепляюсь за верхнюю оконную раму… черт, неудобно одной рукой! Но тень там густая.

— Атас, Саня! — орет мужик.

Он так и лежит на матрасе, лихорадочно обшаривая алым лучом стену напротив. Отталкиваюсь от рамы и мягко приземляюсь прямо на джедая этого недоделанного. Ступней придавливая к матрасу руку с неведомым оружием. Мужик не теряется и левой пытается достать меня в бедро — уклоняюсь легко. Все бы ничего, если б плечо не полыхало болью. Мерзкий запах горелого мяса… и это от моего тела. Сжимаю зубы и бью мужика кастетом в висок. Тело подо мной обмякает. Падаю рядом, стараясь не заорать в голос. Правая рука выглядит скверно и висит плетью — сгорела с концами, что ли? Шприц-ампула из пояса сам прыгает в пальцы. Втыкаю иглу прямо в рану — и вдыхаю наконец полной грудью. Рука по-прежнему не слушается, но адскую боль снимает, как не было.

Так, по уму надо бы отступать… Я ранена, а шустрый джедай успел объявить шухер… Но ведь это первая моя работа, и если я не доведу ее до конца — то не возьмусь и за вторую. Тяга — за той дверью… заперта, но замок стандартный, на таких я тренировалась, Ленни их с десяток купил. Вскрываю замок секунд за двадцать и — ученая! — отскакиваю в сторону. Из дверного проема вырывается алый луч. Высоко берет! Проскальзываю понизу и кидаюсь стрелку в ноги, сбивая на пол. Черт, да это девка! Ничего, мы же за равенство полов. Правой рукой перехватываю ее запястье и сжимаю, вынуждая выпустить кругляш. Но сучка успевает сгруппироваться и подмять меня под себя, прижав к полу оба предплечья. Пытается ударить головой в лоб — уклоняюсь. Она цедит сквозь зубы:

— Мерзкая снага!

Не люблю расизм! Бью ее коленом в пах. Сучка воет, но хватку не разжимает. Упрямая! Сиськи какие мощные — будь я мужиком, тут бы, пожалуй, и сдалась на милость победителя. Кулончик, висящий у нее на шее, стукает меня по носу — не больно, но как-то обидно. Девка выпускает мое левое плечо, чтоб ударить кулаком в висок. Правша — и медленная! Куда им против нас, амбидекстров. Левой бью кастетом в основание черепа. В висок удобнее, но рисково — баба все же… Сильные не убивают.

Выбираюсь из-под могучих сисек и матерюсь сквозь зубы. Возле щели в полу — два пустых пластиковых пакета. Сучка успела слить тягу! Вот откуда этот насыщенный болотный запах. Так, стоп, без паники. У стены — штабель деревянных ящиков… и вот этот стоит криво — похоже, его пытались сдвинуть. Не без причины — внутри еще два таких же пакета, но полных, запаянных. Кидаю их в рюкзак. Оба кругляша тоже прихватываю как трофеи, раз уже из них по мне стреляли — джедаи, нах! Все трое дышат, пацанчик с мобилой даже уже слабо шевелится… Так, пожалуй, хватит с нас тесного общения. Ухожу банально, через дверь, благо она на задвижке. По пути накидываю толстовку и время от времени ныряю в тень, хотя вряд ли те тела сейчас способны на что-то вроде слежки…

Действия ампулы хватает почти до дома, прихватывает квартала за три. Правая рука без объявления войны снова вспыхивает огнем… черт, ну не ампутируют же ее — хотя прямо сейчас хочется… Ленни встречает меня у ворот и тянется… к рюкзаку, конечно, первым делом. Но потом обращает внимание и на меня:

— Что с тобой, Соль?

— Ожог, ять! Магический, похоже, из тех круглых штук, что в рюкзаке… ска.

Вот не собиралась же перенимать у снага манеру выражаться, но как-то оно прицепилось… Иногда так в тему!

— Сама поднимешься? Я мигом, до больнички и назад, ага!

Пожимаю плечами… то есть, пытаюсь пожать плечами, машинальный жест отзывается новым взрывом боли. Какие у меня особо-то есть варианты… Можно, конечно, прямо в этой луже повыть, но лучше уж в своей постельке.

Токс встречает меня в гараже, обнимает, ведет наверх. Осматривает рану:

— Это от стандартного магамулета. Хорошо, что плечо голое — одежда могла бы вспыхнуть. Я не буду обезболивать — Ленни сейчас врача приведет, а анальгетик может помешать диагностике.

Скриплю зубами. Почему эти интеллектуалы не рассказали мне о стандартных магамулетах? Но даже через боль успеваю сообразить, что этот вопрос не стоит задавать вслух. Как они могли догадаться, что я не знаю таких элементарных, всем отлично известных вещей…

Токс гладит мои волосы, и я погружаюсь в дрему. Прихожу в себя от новой вспышки боли — незнакомая пожилая кхазадка мнет мое плечо, потом опрыскивает рану белым спреем из баллончика и деловито говорит:

— Или будешь ходить с повязкой недели три, или колем мумиё. Тогда через неделю только шрам останется. Но предупреждаю — двенадцать очень неприятных часов тебе гарантированы. А потом заживет, как на снага.

Так я ж вроде и есть снага… Хрен с ними, с двенадцатью часами, хуже уже вряд ли будет.

— Мумиё.

— Сколько стоит укол? — спрашивает Ленни, нервно сплетая и расплетая пальцы.

Врачиха усмехается:

— Для наших особых поставщиков — бесплатно. Мне птичка на хвосте принесла, что скоро мы получим пару сотен доз таких препаратов. Главное дело, полный город сырья, а у нас пациенты неделями очереди на мумиё ждут, и ведь не все дожидаются… Так что ты лучше уж поскорее выздоравливай, девочка. Той пары сотен нам хорошо если на неделю хватит для самых тяжелых.

Пытаюсь улыбнуться и тут же начинаю орать в голос: игла, кажется, проникает в кость, влившаяся жидкость перекручивает сперва плечевой сустав, потом растекается по телу, превращая костный мозг в кипящую лаву… Черт, может, стоило потерпеть три недели, только не такое?

Токс кладет мне ладони на виски, и я проваливаюсь в мягкую темноту.

Скалистые утесы возвышаются над изрезанным побережьем — древние стражи, высеченные из серого камня рубилом штормов и резцом ветра. Их головы увенчаны зелеными травами, а о ступни разбиваются пенные волны. Там прячутся пляжи: белый, как сахар, песок и бирюзовая вода, не смешиваясь, мерцают и переливаются на солнце.

Спины стражей — пологие холмы, покрытые пурпурными вересковыми плащами. Они колышутся под ветром, словно еще одно море. Среди пустошей скрываются озера, в чью гладь опрокинулось бездонное небо, и нет ему ни конца ни края.

Здесь множество цветов: золотой и белый, синий и зеленый, и все они свежие и глубокие. На всём, что растет, нет ни следа увядания. Формы кажутся одновременно и новыми, будто созданы впервые мгновение назад, и древними, будто существовали всегда. Я словно смотрю на исчезнувший мир.

— Где это, Токс? — спрашиваю сквозь дрему.

— Это Инис Мона, моя родина. А тебе пора просыпаться, маленький друг. Боль уже должна отступить.

Открываю глаза и первым делом хватаюсь за плечо. От ожога остались только следы! Кожа тонкая и покрасневшая, и отзвуки боли еще дремлют в глубине мышц, но по сравнению со вчерашним я уже почти как новенькая. Дико хочется пить, есть и в сортир. С минуту туплю, не в силах определиться с приоритетами, потом встаю — голова кружится — и первым делом плетусь в санузел.