Мы с Токс сидим на краю обрыва, болтая ногами. Далеко внизу волны отчаянно бьются о скалы, море кипит пеной. Смотреть на это можно бесконечно, как и молчать рядом с другом… И только мне приходит в голову эта мысль, Токс заговаривает:

— Многие знают, что помогать другим — это добродетель. Но не все помнят, что достойно принимать помощь — это тоже добродетель. И в ней я непростительно слаба, маленький друг. Слова — плохой способ выразить благодарность…

— Зато гранаты и шмотки — отличный! Такое барахло здесь вообще ни за какие бабки не достать! — ах да, я же снага. — Ска, да не парься ты, врот. И не заводи шарманку, что не знаешь, сможешь ли мне помочь связаться с домом… Ты не знаешь, зато я знаю, что другого выхода на Инис Мона у меня нет. Нах.

Если честно, ненавижу розовые сопли эти все.

Токс улыбается — ее улыбка теплее обычной градусов на десять. Утром я видела, что на браслете — серая полоса. Короткая, правда — на четверть экрана где-то. Сперва она должна дорасти до максимума, а потом уже только начнется зеленая. Может, пожертвования на больницу — не самый эффективный способ совершать эти чертовы добрые дела… Денег-то мы уже угрохали прорву, а полоска еле продвинулась.

Однако, стыдно признать, сейчас меня парит кое-что другое. Токс была первым эльфом… да что там, вообще первым, кого я увидела в этом мире. Вот я и решила, что у каждого эльфа внутри по глыбе льда. Но все вокруг изо всех сил намекало, что это совершенно не так. Чего стоили одни только игривые сисястые эльфиечки на рекламе всего — от строительных рынков до средств для потенции… и не всегда это стилизованные картинки, иногда и вполне себе фотографии весьма раскованных моделей. Горячие эльфийские мачо тоже охотно позировали в расстегнутых рубашках. А на днях я приметила в портовом квартале стилизованную вывеску «Оргии на эльфийский манер». Это все решительно не вязалось с тем, что я видела дома каждый день.

Казалось бы — ну какое мое снажье дело? Но знаете, как оно бывает, когда очень любопытно… Ладно, моя раса вроде бы особым тактом не отличается.

— Токс, а ты никогда не думала… Ну там, я не знаю, приодеться как-нибудь? Может, познакомиться с кем-то? Не на улице, конечно! Но ведь любой на этом острове будет твой с потрохами!

Токс смотрит на меня удивленно:

— Я ведь говорила тебе, Соль: я замужем.

Набираюсь окаянства и уже почти ору:

— Ты говорила! Но ты уверена, что это в самом деле так? Почему твой муж не защитил тебя? Или хотя бы не последовал за тобой в изгнание? Разве это… ну, семья?

— Мой возлюбленный супруг выполнял свой долг перед Кругом Инис Мона, — Токс неотрывно глядит в бурные волны. — Он был в числе тех, кто вынес мне приговор… скорее мягкий, чем справедливый. То, в чем я виновна, карается смертью. А сам он остался нести службу, для которой более не гожусь я. Сахалин сейчас — место моей ссылки, потому закрыт для всех друидов Инис Мона, для моего супруга в том числе. Это больше того, на что я имела право рассчитывать.

— Да ну нет же! Это неправильно все, как ты не видишь? Ты ничего плохого не сделала. Муж бросил тебя в беде, а ты… живешь монашкой, — черт, есть ли на Тверди вообще монашки? Авось есть. — Да ничего ты ему не должна, разве не ясно?

Токс грустно улыбается и поправляет мои волосы, растрепавшиеся на ветру.

— Этот совет верен для тебя, маленький друг. Ты — свободная юная женщина и вольна искать близости с любым из тех, с кем вы придетесь друг другу по нраву. Такова твоя природа, и ничего зазорного в ней нет. Серьгу только не забудь поставить, я не могу изготовить такую, гормоны — не моя специализация. Но я… такие, как я, живут по другим законам. Одна жизнь — одна любовь. Иное невозможно.

— Эльфы? Но ведь эльфы не… Они могут…

— Эльдары, — мягко поправляет Токс. — Эльдары могут все, что им вздумается. Столетия привилегий и вседозволенности погасили в них свет Валинора, превратили в обычных деградантов, не способных совладать со страстями. Что ты так смотришь на меня? Я не буду защищать эльфийских аристократов только потому, что они со мной одной расы; это позорное родство. На Авалоне эльдары хотя бы для вида придерживаются древних законов, а за его пределами ударяются во все тяжкие. Знаешь, как говорят — «эльдар к западу от Суэца не отвечает за то, что делает эльдар к востоку от Суэца». Особенно это касается молодых эльдаров, которые ищут острых ощущений для совершения инициации второй ступени. Даже некоторые из младших друидов следуют таким путем, и Круг смотрит на это сквозь пальцы. Но я мастер-друид, мне так нельзя. У нас все иначе. Инис Мона хранит древнюю праведность… говорят «Гордыня друидов так велика, что полностью вытеснила и гнев, и похоть». Ты просто с детства знаешь, что вода мокрая, груши сладкие, а вот этот вредный сопляк в положенный срок сделается твоим возлюбленным супругом. Одна жизнь — одна любовь. Таковы аксиомы.

— И что же, неужели никогда не бывало, что какой-то друид или друидка влюблялись в другого? Не в того, кто с рождения определен им в супруги?

— Бывало. И всякий раз это вело к гибели.

— Что, к гибели того, кто влюбился не по регламенту?

Токс закатывает свои прекрасные лучистые глаза:

— К гибели народов, Соль.

Третье дело оказалось легким — как отнять у ребенка конфетку.

Наш клиент остановился во второразрядной гостинице в портовом квартале. Ленни нашел его, когда тот искал покупателя на тягу, причем почти в открытую, чуть ли не в общих городских чатах. Вычислить номер и отследить, где находится телефон — минутное дело для нашего хакера. Подрубиться к камере на входе в гостиницу оказалось чуть сложнее, это заняло минут пять. Номер комнаты выяснили быстро — данные о жильцах администраторы передавали в милицию. Записался этот остряк Себастьяном Перейра. Торговец черным деревом, нах. Не такая уж веселая шутка, если вдуматься — вообще-то «черное дерево» было иносказательным обозначением живого товара.

По записи выходило, что клиент сидит в своем номере безвылазно — наверно, не хочет оставлять товар без присмотра. Вероятно, он там сторожит свое сокровище в гордом одиночестве — остальные постояльцы не смахивали на его сообщников.

Дело выглядело простым, а оказалось еще более простым, прогулкой практически. Мимо камеры проскакиваю в тенях. Дверь гостиницы открывается кодом, который сообщали в переписке всем постояльцам; администратор бдительно посапывает у себя в подсобке. Замок номера можно было бы сломать простой шпилькой, моя навороченная отмычка вскрывает его в одно движение. Клиент — молодой мужик с вычурной острой бородкой — спит в своей койке, глубокомысленно разинув рот. Под его мерный храп обыскиваю номер. Пару раз наступаю на скрипучие половицы и замираю в ужасе — напрасно, сон у торговца черным деревом здоровый.

Вскрываю гостиничный сейф универсальным милицейским кодом — пусто… Достаю из шкафа спортивную сумку, роюсь в шмотках и вынимаю два пакета тяги. Вот так просто! Две тысячи денег — как с куста. Ну хотя бы при отступлении возникнут сложности? Фиг там. Коридор — дверь — улица. Черт, даже скучно!

Самое яркое переживание за сегодня — тяжесть в желудке. Катрина Кляушвиц вошла в мрачную фазу «ах, глупо все-таки в мои годы выходить замуж» и по этому случаю приготовила пирог с гусиными шкварками. Это было преступно вкусно, я навернула три кусманища — и сейчас остро ощущаю всем организмом, что жадность до добра не доводит!

Наворачиваю пару кругов по городу, временами ныряя в тень. Чувствую себя дура дурой, но осторожность прежде всего; худшее, в чем я могу облажаться — это навести контрабасов на дом Кляушвицов. Хотя какой этот Себастьян Перейра контрабас… так, любитель хренов. Решил, небось, окупить расходы на поездку провозом мелкой партии нелегального груза. Ну, дураков учить надо… Шутки шутками, но сколько жизней Хтонь забрала за эти два пакета? Даже если сборщиков не атаковали монстры, разумным нельзя проводить в Хтони больше нескольких дней, потом — либо смерть, либо необратимые изменения. Снага из всех рас самые устойчивые к Хтони, поэтому обычно используют их. Мой народ жаден и глуп, может, обошлось и без рабства — но вряд ли среди сборщиков сырья многие выжили. Так что нет, ни капельки не жалко умника, решившего подработать на перевозке тяги.