— На одном из европейских языков «снага» означает сила. А в древности народ урук-хай называл так рабов. Почему ты спросила об этом теперь, Соль? Что произошло?

— Ничего. Идем, я тебя усажу пока где-нибудь. Разыщем Ленни и пойдем домой. Довольно с нас на сегодня войны…

Довожу Токс до пустых ящиков — наверное, опричники бросили. Она садится без обычной своей грации — в самом деле измотана. Край штанины чуть задирается, приоткрывая браслет и его экран… и я с радостным визгом бросаюсь к ногам эльфийки:

— Она сдвинулась! Токс, она сдвинулась! Серая полоса на экране! Утром еще была еле на четверти, а теперь, смотри — перевалила за середину! Повести разумных в бой на Хтонь — это было доброе дело!

Токс устало улыбается и треплет меня по волосам:

— Должна признаться, алгоритмы были последним, о чем я думала в тот момент.

— Но они все распознали и оценили! Это значит, что мы справимся! Мы освободим тебя и сможем… ладно, потом об этом. Пойду поищу Ленни.

Токс провожает меня странным взглядом… настороженным, что ли. Я ведь и правда хочу помочь ей отбыть наказание, чтобы потом уже она мне помогла пробиться к друидскому Кругу на Инис Мона и связаться с домом… с моим настоящим домом, а не какой-то там глубокой тенью, про которую затирал этот, как его, спецэффект.

Вот только… Станет ли мастер-друид, вернув себе власть и статус, причитающиеся по праву рождения, действительно решать проблемы какой-то там снага-хай? «Они будут говорить, что времена изменились». Токс ведь, если вдуматься, ничего подобного даже не обещала. Как-то все запутанно. Я подумаю об этом потом.

На разъезженном пятачке возле одной из панелек — шесть машин скорой помощи. Замечаю Ленни среди волонтеров, которые помогают медикам в синих комбинезонах таскать носилки. Ко мне быстрым шагом подходит женщина-врач — не сразу узнаю Сергей в форме — и раздраженно спрашивает:

— Ты где гуляла все это время? Быстро раздевайся, осмотрю тебя. Сама сможешь?

— Не надо, я в порядке… А ты как?

Вид у Сергей изможденный. Для нас обеих тысяча лет прошла между утренней пиццей и этим вечером.

— Ужас что… Больница переполнена, пациенты на полу, в коридорах… Хорошо хоть мумиё хватило, фармкомбинат расстарался, а то бы мы вовсе с концами загнулись. И все равно мест хватает не всем. Сортировка раненых… я думала, это вроде истории медицины, на самом деле никогда не пригодится. А сегодня тех, кому уже не поможешь, мы даже не забираем.

Сергей смотрит в сторону спортивной площадки, где на матрасах, одеялах и прямо на грунте лежат тела тех, кто уже не сможет встать — умирающие и мертвые. Передергиваю плечами: если бы жизнь была честной штукой, мое место было бы сегодня среди них… На странно негнущихся ногах иду к площадке. Даже если нельзя помочь, это не значит, что не надо… хотя бы просто присутствовать.

Мужчины и женщины, люди, кхазады и снага, живые и мертвые лежат рядом. Кто-то окликает меня:

— Девочка…

Оборачиваюсь. Это снага, женщина средних лет. Кудряшки… что-то знакомое. Да, это она подвезла меня по дороге вдоль взморья в первые мои дни в этом мире.

Опускаюсь рядом с ней на колени. Она шепчет:

— Там мои дети остались одни. Этот дом, второй подъезд, пят… пятнадцатая квартира. У них никого теперь нет. Ты о них позаботишься. И не отдавай в приют. Только не в приют! Ну, чего ревешь, дуреха? Держи… ключи. Бегом, пошла! Они… одни, понимаешь ты это?

Зеленая ладонь с ярко-красным маникюром вкладывает мне в руку ключи с алым сердечком на брелке. Беру их. А что еще остается?

По дороге к пятнадцатой квартире ошалело соображаю, имела ли право эта снага нагружать совершенно постороннюю девушку такой ответственностью. Но в этих мыслях нет никакого смысла. Она умирала, и у нее не было другого выхода. Конечно, она имела право.

В пятнадцатой квартире пахнет подгоревшим молоком. Сколько же тут детей? Десяток, вроде. Малыши сразу бросаются ко мне, старшие держатся поодаль и смотрят исподлобья.

— Когда придет мама? — сквозь слезы спрашивает одна из девочек.

Я тоже уже вовсю реву. Обнимаю малышей всех разом, прижимаю к себе:

— Она защищала вас. До самого конца — защищала.

Теперь плачут все в квартире, а я вдруг понимаю страшное — не только в этой квартире. Там, на спортивной площадке — матери и отцы, защищавшие свои семьи до самого конца. В этом доме и в соседних — множество осиротевших детей.

— У нас никого нет, — говорит один из старших мальчиков. — Но в приют мы не пойдем, ска. И мелких не отдадим.

Среди всего этого горя, которому невозможно помочь, я хватаюсь за то, что можно сделать, что необходимо сделать:

— Никто не пойдет в приют. Мы придумаем что-нибудь. Будем держаться друг друга. Найдем решение.

Какой-то частью сознания я понимаю, что ввязываюсь в безумие и много раз буду об этом жалеть. И что вообще-то я могу просто встать с этого грязного пола и уйти.

Но нет, не могу. Никаких других вариантов нет. Мы, снага, по историческим меркам совсем недавно жили примитивными племенами и воспитывали детенышей сообща. Для нас и теперь не бывает чужих детей.

Шорох у меня за спиной. Токс. Оборачиваюсь к ней:

— Послушай, тут дети во многих квартирах… во всех, быть может. Надо собрать список погибших и пройти по квартирам…

— Это уже сделано, — Токс показывает исписанный от руки тетрадный лист. — У тебя отмычка при себе? Некоторые двери придется вскрывать — те, где внутри совсем малыши.

Подхватываюсь:

— Да, при себе. Идем, — и оборачиваюсь к детям: — Мы вернемся скоро. Соберем других и вернемся. Мы никого не оставим.

На лестнице спрашиваю Токс:

— Ты понимаешь, что сейчас происходит?

— Умирающие просили позаботиться об их детях, а предсмертная воля — закон, — просто отвечает Токс.

— Это и есть… то, что мы должны сделать? Для алгоритмов… ну, и вообще?

Токс устало пожимает здоровым плечом:

— Да, так заявляет о себе судьба. Ну, и вообще.

— Кстати, ты получишь правительственную награду, — важно говорит Борхес. — Орден Георгия Драконоборца четвертой степени.

— В гробу я видала тот орден… Жуки — это, что ли, драконы четвертой степени? А можно деньгами отоварить как-нибудь? Или жратвой? Знаешь, сколько эта кодла каждый день жрет?

— Так много вопросов и так мало ответов, — вздыхает Борхес. — Город вам чем смог, значицца, тем уже помог. А про деньги ты сама всё понимаешь. Мумиё в больницах заканчивается. Фармкомбинат поднял закупочную цену до полутора тысяч за литр. Сложить два и два можешь?

— Сейчас? Когда моя рожа из каждого утюга торчит?

Действительно, в эпоху интернета ни один подвиг не остается безнаказанным. Я старалась пореже выходить на улицу, потому что мне в буквальном смысле не давали проходу. Это скорее утомляло, чем льстило самолюбию. Видео, где я скачу как бешеная коза по спинам жуков, набирали сотни тысяч просмотров. Конечно, медийность — это капитал, но все-таки профессия вора предполагает некоторую конфиденциальность, что ли.

— А ты башку помой в кои-то веки, и тебя мать родная не узнает, — язвит Борхес.

— Да Моргот с ней, с этой мной, но здесь-то кто останется? На посту директора этого сумасшедшего детского дома? Токс за ремонтом приглядывает, а когда приходит сюда, мелюзга на нее налипает и не отпускает. Ленни… ты ж понимаешь, что мелкие снага его заживо сожрут? У тебя что, слишком много племянников?

— Да не кипишуй ты… Ладно, пришлю я вам ценный кадр. От сердца, можно сказать, оторву. Она сорок лет в системе исполнения наказаний отработала. Только, чур, потом не жалуйтесь. А ты отсыпайся и завтра дуй за тягой, Ленни нашел перспективное место…

— Послезавтра. Дела передать надо.

Хлопаю по стремительно растущей пачке бумаг.

— Не переживай, эта дама и не такие дела принимала.

Борхес уходит, а я со вздохом залезаю на подоконник и начинаю рыться в бумагах. Временный офис пришлось оборудовать прямо здесь, на разрисованной похабенью лестнице. Пока идет спешный ремонт выделенного нам здания, сирот заселили в один подъезд. Жившая здесь семья кхазадов в ужасе куда-то съехала, а оставшиеся взрослые снага хоть и матерились не переставая, но помогали нам, кто чем мог. И теперь все четыре этажа заполнены маленькими снага и отважными добровольцами, которые вызывались за ними присматривать. Если при слове «сиротка» вы представляете себе эдакого умильного маленького лорда Фаунтлероя — значит, вы никогда не видели снага. Я бы лучше еще раз вышла против орды бешеных жуков, честное слово. Но деваться некуда — как тогда, так и теперь.