— И еще увидеть тебя снова хотел, — не отвязывается парнишка. — Запомнил только, что ты очень красивая…

— Убедился, что память тебя обманула?

— Убедился. Ты намного красивее, чем я помню.

— Подкат на троечку… по десятибалльной системе.

Парень садится за стойку рядом со мной — краем глаза вижу его смешное округлое ухо, за которое заправлена прядь вьющихся волос.

— Да, я тот еще троечник… Серьезно, спасибо, что вытащила мою задницу. Понимаю, ты не должна была. Меня Аладдином зовут.

Прыскаю:

— Серьезно? И кто же, позволь поинтересоваться, зовет тебя Аладдином?

Помоечный принц снова поворачивается ко мне — в серых глазах играет улыбка:

— Ты угадала, никто меня так не зовет… Но будут же когда-нибудь, правда? Так-то я Алик. Хочешь выпить чего-нибудь?

— Если захочу — выпью, при чем тут ты?..

Смотрю на его руки с мосластыми, но все же изящными пальцами, на острую линию ключиц в вырезе рубашки…

— Все равно мы уже разговариваем, — смеется Алик. — Почему бы нам обоим не получить от беседы немного удовольствия? Что ты от этого потеряешь, Соль? Прости, я узнал твое имя… тебя тут все знают. Понимаю, ты пытаешься быть осторожной. Разделяешь… работу и личную жизнь. Но, право же, я для тебя не угроза. Я такой же, как ты, только не такой ловкий…

— Вот и мне так показалось… Как ты вообще проник на тот склад?

— Решетка была заранее подпилена, еще до того, как китайцы въехали. Надо особым способом дернуть, чтобы ее достать. У нас много таких секретов в городе, обращайся, если что. Связи, они в любой профессии полезны.

— Ну, допустим, проник ты внутрь… дальше какой был план?

— Мы им сообщение прислали, которое должно было их отвлечь… А потом, есть у меня один амулетик. Не невидимость, конечно — просто отвод глаз. Обычно работает, но…

— Да уж, я видела. Никогда такого не было — и вот опять. И почему ты такой худющий, а весишь, как слоненок?

— Мышцы крепкие. Покажу, если хочешь, — Алик задорно ухмыляется. — В действии, так сказать. У меня тут комната через квартал…

— Что, вот так просто?

— А зачем делать это сложным?

Действительно, зачем? Алик симпатичный, да и на контрацептивную серьгу я все равно уже потратилась. Вряд ли это ловушка, по крайней мере я ему, хм, действительно нравлюсь… став снага, я обнаружила, что возбужденные мужчины пахнут по-особенному.

Скалюсь:

— А и правда, пойдем. Посмотрю на твои мышцы, ну и вдруг ты еще чем-нибудь сможешь меня удивить?..

— Тебе не обязательно уходить сейчас, — Алик, приподнявшись на локте, смотрит, как я одеваюсь. — Тебе понравилось? Хорошо ведь было?

Хорошо — не то слово. Ну, разве что первый заход подкачал — за эти три минуты я ничего особо не почувствовала. Но Алик повел себя достойно, он не стал сбивчиво оправдываться, а вместо того рассмешил меня, заболтал, защекотал — и мы очень естественно пошли на второй заход, который уже длился существенно дольше, а на третьем я орала так, что, наверное, перебудила весь квартал. Третий, хм… единственный мужчина, который был у меня до Алика, уверял, что два за ночь — это физиологический предел. И я верила. Дура была…

Треплю волосы помоечного принца Аладдина. Улыбаюсь:

— Очень хорошо. Хотела спросить, что значит красуха?

Алик чуть заметно краснеет:

— Красавица. У меня на селе так говорили, я с-под Тамбова… Если хочешь — оставайся! Все равно уже рассвело. Тут внизу кофейня, принесу нам кофе и пончиков на завтрак.

Пончики, х-ха… Звучит заманчиво. Если вообще будет до них, до этих пончиков. Остаться на ночь — значит, утром можно будет еще потрахаться раза два, и это как минимум…

Прислушиваюсь к себе: звенящее какое-то счастье — и опустошенность. Ощущения такие, будто у меня долгое время в ботинках копился песок, а сейчас я наконец-то его вытряхнула. В бытность человеком я относилась к этому иначе, тогда был важен не секс сам по себе, а отношения, эмоции… У снага это по-другому. Потребность тела. Не больше. Но и, черт возьми, не меньше.

Серый утренний свет наполняет комнату через мутное оконное стекло, безжалостно демонстрируя убогие выцветшие обои и колченогую мебель. Алик с довольной улыбкой наблюдает, как я натягиваю шорты и майку. У него потрясающий рельеф мышц — в нашем деле ни грамма лишнего жира заводить нельзя. Длинная шея, чувствительные нервные пальцы, умопомрачительная ямочка между ключицами… На правой лопатке — грубый старый шрам; Алику стреляли в спину — а кому не стреляли в спину? Спать в его постели — это куда больше близости, чем то, к чему я сейчас готова.

— Спасибо, не хочу пончиков. Давай не будем делать это сложным. Пока-пока, Аладдин.

На улице с удовольствием подставляю лицо влажному утреннему ветру. Дует с моря, пахнет йодом, на губах остается вкус соли. Не взяла у Алика телефон… Ничего, Ленни найдет, если понадобится. Но ведь не понадобится же… Хотя… Нет, не хочу об этом думать.

Не хочу думать ни о чем.

Мы валяемся на расстеленных на полу одеялах. Мадам Кляушвиц уехала навестить одну из дочерей — а то не слишком ли она расслабилась где-то там без порции живительной материнской заботы? Так что теперь расслабляемся мы. Столы мои гениальные соседи завалили своим барахлом, и теперь проще жрать прямо на полу, чем разгребать бардак…

А жрем мы не суп или жаркое, а настоящую пиццу из доставки! Я чуть не поседела, пока объясняла по телефону ресторану неаполитанской кухни саму концепцию доставки. Они раз пять переспросили: «Точно вы хотите, чтобы мы привезли вам домой? Именно пиццу? А вы понимаете, сколько это будет стоить?» Стоило это, действительно, каких-то страшных денег, ну да я же теперь богатенький буратино. Что поделать, пробило вот так на ностальгию по дому…

Хотелось еще кока-колы, но здесь ее нет. Здесь, кстати, и Америки-то толком нет, так, вольные поселения на континенте. Джинсы каким-то чудом все-таки есть, а глобальных корпораций нет. Наверно, мир от этого только выиграл, и все-таки колы хочется иногда до визга. Приноровилась кое-как обходиться квасом «Никольский» — почти такая же химозная дрянь. Какие ни есть, а все ж вайбы дома.

Как бы здесь ни было интересно и весело, я все-таки скучаю по дому и больше всего — по родителям. У мамы уже должен быть день рожденья — отмечает ли она в этом году? Отец планировал ремонт на даче, все строительные рынки объездил, каждую доску перещупал — все это пошло в дело или так и лежит в сарае? Нашли родители в себе силы жить дальше или… Как же мне надо сейчас быть с ними! Может, раз мне дали шанс измениться, то дадут и возможность вернуться? Но все ли я делаю для этого? Не слишком ли расслабленно я тут живу?

Сергей, заглянувшая на огонек, сначала стеснялась и сидела на стуле, держа спину прямо, но потом плюнула на манеры и тоже развалилась на одеяле. Сегодня она пришла в джинсах и ковбойке — никаких пуританских платьев. Сказала, айну в своих холмах живут запросто, без церемоний, и мадам Кляушвиц изрядно ее смутила аристократическим приемом с парадным сервизом.

Ленни набрался окаянства и спросил, почему девушку так странно зовут. Оказалось, дедом Сергей был человек. Шахтер из Углегорска полюбил юную айну и ушел за ней в холмы. Община сперва не слишком тепло приняла нового родственника: Сергей совершенно не чувствовал породу. Однако скоро выяснилось, что он превосходно умеет готовить эти странные бесполезные продукты, которыми русские взяли моду расплачиваться: пшеничную муку и сахар. Скоро айну и вспомнить не могли, как жили раньше без хлеба и пирогов. Полвека Сергей занимал должность общинного повара, а потом случилась беда — человек рано и быстро состарился. Уже на восьмом десятке он едва ходил, а на девятом и вовсе перестал вставать с постели. Вызванный из Холмска вопреки всем обычаям человечий доктор только развел руками — мол, чего вы хотите, возраст… Айну остались в недоумении: они-то столетний юбилей праздновали как начало лучшей поры жизни. По счастью, дочь Сергея успела родить дитя, которое должно было унаследовать его имя — не увидеть названного в честь тебя потомка считалось крайне дурной приметой. Человек пытался возражать, но в последние годы разум его затуманился, потому дочь почтительно выслушала отца и нарекла дитя как положено. Айну не делили имена на мужские и женские.