Мне в целом здесь нравится — и новое тело с его возможностями, и город, и Кляушвицы, и даже Токс со всей ее придурью. Если бы только не камешек на душе: родные и друзья считают, что я умерла, а я никак не могу связаться с ними… Мы ведь и живем-то ради тех, кто нас любит, а тут такая подстава — я жива, но только не для них! Не могу выкинуть из головы мысли: кто и какими словами сообщил им, что их единственного ребенка нет в живых? Если звонили по городскому телефону, то трубку обычно берет мама… как-то она сказала отцу? Будто бы на крутой вечеринке разрядился телефон, и хотя ты здорово проводишь время, но где-то на дне сознания нарастает тревога от того, что родители с каждой минутой волнуются все сильнее…

Чтобы отвлечься от этих мыслей, таращусь по сторонам. По другой стороне бульвара шествует господин с бородкой в костюме цвета сливочного мороженого и под руку с ним — дама в лиловом платье с турнюром, или как тут эта фигня у них называется. Подушка под юбкой, имитирующая наличие пышной жопы, в общем. Господи, двадцать первый век на дворе… такие вот у провинциальной аристократии причуды. Да, вот уж кто понравился бы нашим булкохрустам — вид прямо как с сопливых картинок о России, которую мы того-этого.

— Эти женщины-снага так безобразны, — печально говорит господин своей спутнице, старательно не глядя в мою сторону. — Бедняжки не привлекают даже мужчин своего вида…

— Почему вообще этим мерзким уродцам разрешено околачиваться на бульваре? — капризно тянет дамочка.

Вот интересно, парочка забыла про снажий слух или им просто наплевать, что я их слышу? Да какая, по большому счету, разница… Минуты через три они доходят до особенно густой тени, и вдруг господинчик на ровном месте плюхается в лужу всем своим костюмом цвета сливочного мороженого — совершенно случайно, вовсе даже не от аккуратного пинка под лодыжку. Дамочка… ладно, стоит забрызганная — и хватит с нее.

Выхожу из тени с другой стороны здания и вприпрыжку бегу домой. Сделал гадость — сердцу радость! Так уж мы, мерзкие уродцы снага, устроены.

Казалось бы, второе дело, должно уже быть попроще — а сердце колотится где-то в районе горла. Может, когда-нибудь я привыкну… Поживём — увидим, доживём — узнаем, выживем — учтём.

Что-то пересменка у контрабасов запаздывает, должна уже быть… Мы с Ленни два дня за ними следили и вроде бы поняли их график. Оказывается, внутри, над входной дверью переоборудованного под склад магазинчика от прошлых арендаторов осталась камера, скрытая под плафоном — видимо, кто-то не особо доверял своему персоналу. Физически она осталась подключена к сети, и этого Ленни хватило, чтобы удаленно включить ее и подрубиться к записи.

В этот раз мы грабим честных китайских контрабандистов. Китайцы, конечно, мелкие и хлипкие почти как снага, зато их много — меньше шестерых сторожей ни разу не было, причем они регулярно менялись, никто не спал и не тупил в телефончик. Трое в первом помещении, трое — во втором, где рядом с канализационным стоком и хранятся, как мы надеемся, пакеты с тягой. Сами они на запись не попали.

Шесть китайцев — это не шутки, но и я экипирована лучше, чем на дебютном выступлении. В поясной сумке четыре газовые гранаты, заряженные «Эскейпом». Дядя Борхес разрешил нам протестировать его на двух группах арестантов. Сначала эта идея показалась мне криповой, но потом я увидела список статей, по которым их осудили, и муки совести враз поблекли. Вдобавок мы привели врача с полной сумкой ампул со средством на основе мумиё, благо дефицита в нем благодаря одной ловкой девочке временно не было.

Все подопытные погрузились в глубокий мирный сон с одного вдоха. Длился он от тридцати пяти минут до часа с небольшим — в зависимости от массы тела; хлипкие снага валялись, пуская слюни, дольше, чем мускулистые кхазады. Просыпались все не просто здоровенькими, а еще и обалдевшими, с тупой блаженной улыбкой во всю харю — хотя эйфория быстро спадала. Фильтров в моей новой газовой маске хватало на двадцать две минуты, потом и мою хорошенькую головку начинал забивать сладкий туман — но хоть не мгновенно, и то хлеб.

Оживает наушник:

— Пятиминутная готовность, ага, — говорит напряженный голос Ленни — долго же мы настраивали громкость, чтобы мое нежное ушко не вяло от его трагического шепота. — Трое стали собираться, значит, смена на подходе.

Вспоминаю боевички, которые любил смотреть Тимур:

— Роджер Зет.

— Чего? Какой еще Роджер?

— Не важно. Заткнись.

Почему все у нас превращается в цирк? Неужели тоже наследие циркачки Сто Тринадцатой?

Нервничаю. Самая сложная часть — в начале. Окна тут забраны решетками, замок ломать нет смысла — китайцы бдительно таращатся на дверь. Остается зайти следом за кем-то из них, завернувшись в его тень. Я тренировалась. Это получалось. Ну, чаще, чем не получалось. Вроде свет сумеречный, какой надо… авось кривая вывезет. В худшем случае уйду огородами. Попытаюсь. Должно получиться: люди — слабая раса, легкая добыча.

Шаги ботинок на толстой подошве. Плотнее заворачиваюсь в тень. Из переулка выходят трое китайцев в джинсах и одинаковых черных футболках. Два совсем щуплых, третий помясистее. Он и говорит в мобилу что-то на китайском. Минуту спустя дверь склада нехотя открывается. Мне везет — мелкота шмыгает внутрь первыми. Их тени совсем маленькие, а войти я могу только вместе с последним, иначе на меня тупо наткнутся. Тень при удаче прячет от взгляда — но никак не от прикосновения.

Ныряю в тень толстяка. Нос забивает едкий запах стирального порошка от его футболки — нездоровая какая-то чистоплотность. Затаив дыхание, проскальзываю за ним в дверь. Свет здесь тусклый, так что без проблем отхожу тенью в пустой угол.

Вошедшие начинают переговариваться с теми, кого пришли сменить — по-китайски, естественно. Открывается дверь во второе помещение — то, где по нашим прикидкам должна храниться тяга. В проеме возникает еще один китаец и присоединяется к беседе. Судя по интонациям, контрабасы чем-то обеспокоены.

Слышу, как бежит вода в унитазе за дверью. Тяга наверняка рядом со сливом.

— Похоже, у них проблемы с конкурентами, — шепчет Ленни в наушнике.

Ну да, все уроженцы Поронайска с пятого на десятое понимают японский и китайский.

Вроде это меня не касается. Жду. Начинаю уже уставать от тени, но пока терпимо. Китайцы возбужденно мяукают еще минут семь, потом трое наконец-то уходят. Толстяк запирает за ними дверь на ключ — запоминаю карман — и потом еще на засов. Ну что, пробил мой час?

Вопль из второй комнаты. Все устремляются туда. Что за нах?

— Они поймали вора, — растерянно переводит Ленни.

Но как? Я же здесь, а они бегут туда… Надо действовать, пока они не вызвали подмогу. Надвигаю газовую маску. Активирую гранату с «Эскейпом» и кидаю в дверь — они ее за собой не закрыли. Визгливая перебранка тут же смолкает. Слышу, как на пол жмякаются тела. Вхожу.

Стараясь не наступить на людей, в два прыжка подбираюсь к унитазу. Рядом с ним ящик — открытый, пустой. Но и упаковки от тяги нигде не валяются… их не вскрывали, я бы узнала густой болотный запах. Черт, где?

Без паники, время есть. Осматриваю комнату. Проверяю ящики конторского стола, шкаф, сумку с каким-то тряпьем… пусто. Ну не сожрали же китайцы мумиё, оно, кстати, в чистом виде — яд…

Так, стоп, почему тел семь? Одно сильно выделяется. Светло-рыжий пацан, на лице платок… и сумка через плечо, явно не пустая! Срываю сумку с безучастного тела — ну точно, в ней целых четыре пакета! Так вот что значит «поймали вора»! Что же, выходит, я теперь вор, который ворует у вора, который воровал у воров. К черту эти сложные конструкции! Пора валить.

Достаю ключ из кармана джинсов толстяка. Возвращаюсь в проходную комнату, отодвигаю засов, отпираю дверь… Свобода, вот так просто!

Нет, не так просто… Пацан. Мой, так сказать, коллега. Щуплый, как назло — минимум трое китайцев массивнее его, значит, придут в себя раньше. И обнаружат, что товара у них нет, зато есть вор — тепленький… Китайские пытки — они же не просто так вошли в пословицы? Как-то мне полезут в горло пирожки мадам Кляушвиц, если я буду знать, что подставила паренька? Совесть, ска…