– Что хозяин, пригорюнился? – спросил Устинка, подсаживаясь рядом.

– Да думаю о судьбе вашей.

– И что надумал?

– Расскажи, кем ты был до холопства?

– Землю пахал, – пожал плечами Устинка. – Под Ануфрием Слегой был.

– Только землю пахал? А потом сразу в холопы?

– Да, – слишком поспешно произнес Устинка.

– Татьбой, значит, промышлял.

– Я?! – вскинулся Устинка, но бузить не стал, встретившись со спокойным, ничего не выражающим взглядом Андрейки.

– Егорка тоже?

– А куда ж я его отпущу? – донесся голос из-за спины.

– А чего татьбой занялись? Неужто других дел не нашлось?

– Голодный год был. Недород. У дворян поместных у самих крестьяне с голоду пухнут. Куда им лишние рты брать?

– Много награбили?

– Да куда там! – махнул Устинка рукой. – Сами голодали.

– На дорогах такие же как мы бродили. Чего с них взять то? За доброго путника али купца какого, без крепкого охранения, могли подраться. Или друг друга налетом обирать.

– А чего закончили?

– Жить захотелось. На нашу ватажку налетел отряд дворян поместных. Что мы супротив могли сделать? Нашу ватажку порубили, покололи и стрелами побили.

– А мы с Егоркой, под шумок в овраг, заросший колючим кустарником, нырнули. И затихли там.

– А потом?

– Дня три бродили-голодали, пока батю твоего не встретили. Он со други своя по землям ездил, да татей вылавливал. Вот мы к нему в ноги и бросились, умоляя спасти от лютого голода. Его же поместье за засечной чертой. Людей постоянно не хватает. Вот и уступил нашей слезной мольбе.

– И что, неужто не распознал в вас татей?

– Так мы дреколье свое побросали. Как нас распознаешь?

– Сам то как догадался?

– Когда Афанасий вышел от лодки вы себя и выдали.

– Как это?

– Да не могут так крестьяне вести себя. Встали возле меня с умом. И явно не боялись, что для простых крестьян диковато. Чай не просто тать перед вами был, а уважаемый священник да поместный дворянин. А вы зубы им продемонстрировали. Чуть не зарычали. Что Афанасий и Кондрат подумали – Бог весть, а я заподозрил в вас кровавое прошлое.

– Дык и не все то приметят, – усмехнувшись, произнес Устинка.

– Долго татьбой жили?

– Лето, зиму, да еще одно лето.

– И что, совсем так тяжко было?

– Да. – кивнули оба холопа.

– Мы же хотели на север идти. Там покоя больше. И сытости. А тут – одно разорение. Даже и грабить некого. А те, кто есть, зубастые.

– А что так долго у бати под рукой стояли? Почто не сбежали?

– А куда нам идти? – спросил Егорка. – Мы же татьбой не от хорошей жизни занялись. Голод он не тетка.

– Батя же твой в сытости нас держал и обращался хорошо. Чего от такой судьбы бежать?

– Когда я вас увидел, то взгляд был у вас потухший… словно бы сломленный.

– А чего нам радоваться? Дела твои мы понимали. Как и свое будущее. Тебе ничего не оставалось, кроме как продать нас с торга. Как скотину бездушную. А потом в послужильцы к кому пойти.

– В послужильцы?

– А сколько бы за нас дали? Рублев семь али восемь? Их на мерина тебе не хватило бы. На меренке же или меренце выезжать не моги. Не примут.

– Ясно, – мрачно произнес Андрейка и замолчал.

Устинка и Егорка тоже молчали. Ждали, что их хозяин надумает. В иной ситуации может быть уже и напали, дабы секрета их не выдал. Но отрока они уважали, почитая ведуном. Поэтому с каким-то чувством гнетущей обреченности просто ждали, как судьбу он их решит.

– Каким оружием вы при татьбе пользовались?

– Вестимо каким, – усмехнулся Егорка, – дубинкой. Другого там нема.

– А как же топоры, вилы и так далее?

– Мало у кого они есть. Сабли же токмо у атаманов, да и то, – махнул он рукой. – Баловство это. Дубина она как-то сподручнее. От нее ни шуба, ни кольчуга не спасает. Ежели от всей души приложиться.

– Поместные дворяне, как вы сами сказывали, посекли вас походя. И дубины не помогли.

– Так есть. Но у них-то в руках сабли да луки. И они верхом на конях. С такими не так-то и просто совладать. Они же гады постоянно шевелятся. Пока замахнешься – глядь, а и нету их там более.

– Шутки шутите?

– Сам же разумеешь, что тати сила невеликая супротив поместных дворян.

– Разумею, – кивнул Андрейка. – Ладно. То дело прошлое. Грабили и грабили. От голода же, а не на потеху своей черной души. А вот дальше с вами делать – вопрос.

– А что делать? – удивился Устинка.

– Ты слово дал. – нахмурился Егорка и как-то весь подобрался. – И крест на том целовал. Что по лету волю нам дашь и по пять рублей.

– Дал. И в том я тверд. – согласился Андрейка. – Но так вы же не уйдете никуда.

– Да куда нам идти? – усмехнулся Устинка, хотя смотрел с прищуром и явно не это хотел бы сказать, если на чистоту.

– Вот я и думаю, что с вами дальше делать. Ежели вы два лета и зиму татьбой промышляли, то чему-то в том деле научились.

– Неужто ты и сам, хозяин, за татьбу решил взяться?

– Она мне ни к чему. А вот то, что вы дубинками махали – дело хорошее.

– Чем же оно хорошо?

– По первой мне надобно с кем-то сабелькой баловаться. Понятно – не настоящей. Надо будет из палки крепкой сделать ее для забав. А вы меня станете дубинками охаживать. Или копьями тыкать. Понятное дело – понарошку. Но все же это дело. Особенно, если вместе и с двух сторон наседать станете.

– А потом?

– А потом мне послужильцы понадобятся. Прийти по весне с двумя пешими боевыми холопами – всяко лучше, чем с обычными слугами. После верстки же я вас освобожу, и вы уже обычными послужильцами при мне будете.

Снова помолчали.

– Ну так что? Люба вам такая судьба?

– А чего же не люба? – посвежел Егорка.

– А то! – расплылся в улыбке Устинка.

Такого поворота судьбы они не ожидали.

Андрейка же… у него по большому счету и выбора не имелось. Поняв, кем были в прошлом его холопы он должен был им предложить что-то подобное. Просто потому, что бывших разбойников не бывает. И в слугах ходить они, конечно, могут. Но… Признаться, он не понимал, почему эти двое до сих пор не сбежали. Ведь хотели. Андрейка прекрасно видел, что хотели. Там, в Туле, не решились. Почему по дороге сюда, к старому поместью, не «сделали ноги» уже не понимал. Но теперь был уверен, что если бы он тогда краску не сделал, то и сбежали бы на обратной дороге или раньше. Как-пить дать сбежали. Да и после освобождение их вряд ли закончилось бы чем хорошим. Так что разговор этот назревал и больше откладывать в долгий ящик его было нельзя. Требовалось поманить их такой морковкой, от которой они бы ни в жизнь не отказались.

Переход бывших татей из селян в послужильцы – огромный карьерный рост. Который и семью позволяет завести сызнова. И на будущее для детей радужное надеяться. Ведь те так же смогут в послужильцы пойти. А там и в поместные дворяне, ежели отличатся, выбиться. На фронтире такая возможность имелась.

Возможно Андрейка посулил им слишком много.

Возможно.

Но ему требовались верные люди, максимально заинтересованные в нем. И других кандидатов в свою команду он пока не наблюдал. Что Агафон, что Афанасий – себе на уме и воспринимали Андрейку только как «дойную корову». Пока во всяком случае. Поэтому, обдумывая этот вопрос он и пришел к выводу о необходимости такой ставки…

1552 год, 25 сентября, где-то на реке Шат

Отец Афанасий сидел в лодке и кутался в свою свитку, стараясь как можно выше задрать воротник. Свитка та была обычным полукафтаном из сукна. И шилась по обычаям тех лет довольно просто. Брали отрез ткани. Изгибали его в плечах и разрезали спереди вдоль. По бокам вшивали клинья, дающие расширение одежды книзу[31]. И рукава, тоже очень простые, с ластовицами в подмышках. Иногда делался стоячий воротник, иногда нет. В данном случае он имелся.